Пучина скорби

— Знаю, вам тяжело вспоминать об этом, и мой вопрос бестактен. Я ни за что не стал бы спрашивать из праздного любопытства. Но я вынужден пытаться узнать хоть что-то. Вы мать, вы меня поймете.

Он перевел дыхание, и Марина Ивановна тихо спросила:

— У вас сын? Или дочь? Что случилось?

— Дочь, Ирочка. Она совсем еще малышка и… Год назад моя девочка пропала. Ее перестали искать, но я все еще верю, что найду своего ребенка. Следы ведут сюда, в Верхние Вязы. Я должен найти Ирочку, должен понять!

Вадим всегда хорошо формулировал свои мысли — такая профессия, но тут захлебнулся словами, не мог подобрать нужных.

Однако Марина Ивановна его прекрасно поняла. Верно написал в «Кошкином доме» Самуил Маршак: «Кто сам просился на ночлег — скорей поймет другого».

— Хорошо. Я расскажу, что знаю. Но вы должны понимать, что это может быть опасно для вас. Подумайте. Иногда лучше дать чему-то уйти и… Не стоит ворошить прошлое.

— Я так не смогу.

Женщина вздохнула.

— С чего начать? Как-то надо с мыслями собраться. Вы спросите меня, что вам нужно знать.

— Сережа дружил с Лавровым? Как, кстати, его звали? Вы знаете, что его младший брат, Руслан, сейчас мэр Верхних Вязов?

— Брат? — недоуменно переспросила Марина Ивановна. — Не было у него ни братьев, ни сестер. Потому и вырос такой эгоист. И звали его Русланом. Значит, теперь мэром стал в этой дыре.

Она говорила, а Вадим и Олеся смотрели друг на друга.

Он подумал, что всегда понимал: что-то тут не так. Не может быть настолько сильного сходства, если вы, конечно, не близнецы. Но шанс существовал, и Вадиму приходилось верить словам Лаврова о брате.

Теперь стало очевидно, что красавец с фотографии и мэр Верхних Вязов — один и тот же человек, и само по себе это было нормальным. Вот только как же вышло, что за прошедшие десятилетия он ничуть не изменился, не постарел?

Впрочем, после рассказа Марины Ивановны вопросов появилось еще больше. Когда они попрощались и Вадим повесил трубку, Олеся спросила его:

— И что теперь? Что нам со всем этим делать?

Ему хотелось сказать ей: «Бежать. Как можно скорее и как можно дальше. Забыть обо всем, что узнали». Вместо этого он ответил:

— Необходимо придать историю огласке. Возможно, это единственный шанс спасти детей.

И спастись самим. Этого Вадим вслух говорить не стал.

— Какой план? Уехать отсюда?

Олеся посмотрела в окно, за которым опять начался снегопад. Никогда еще вид падающего снега не нагонял на Вадима такой безнадеги. Он ничего не ответил.

— Схожу в туалет, — проговорила Олеся, — пройдусь, нервы успокою, подумаю. И ты подумай.

— Ты права. — Он посмотрел на экран телефона. — Возвращайся, обсудим. А я пока попробую сделать кое-что.

Глава двадцать первая Рассказ Марины Ивановны

На работе Марина вымоталась жутко, до дома еле добралась, пришла чуть живая. Порадовалась, что можно ничего не готовить на ужин, просто перекусить: ни мужа, ни сына дома нет, а ей одной и яичницы хватит. Муж-водитель в командировке, приедет через неделю, а сын живет в соседнем городе. Подумала — и немедленно устыдилась этой глупой радости, потому что скучала по ним. И вообще, можно ли радоваться отсутствию близких, любимых? Вздохнула и пошла в ванную — погреться под горячими струями, дать телу отдохнуть, расслабить ноющие мышцы спины и шеи.

Из-за сильного снегопада в Октябрьском приключился настоящий транспортный коллапс. Коммунальщики, как обычно, были удивлены началу зимы и не успели к ней подготовиться. Общественный транспорт ходил из рук вон плохо, Марине пришлось почти час ждать автобуса, народу на остановке — целая демонстрация. Как в былые времена на ноябрьские праздники, прямо ирония судьбы.

Марина стояла и с тоской думала, что нипочем не сумеет втиснуться в автобус, когда тот все же подъедет, даже к дверям не протолкается — не дадут.

Наконец желтый тупоносый автобус, просевший на один бок (только бы не перевернулся), хрипящий, кашляющий вонючим дымом, подобрался-таки к остановке, и Марина сама не поняла, как оказалась внутри: людской поток подхватил, внес в салон, прижал к женщине в пахнущей псиной шубе.

Сзади энергично напирали; лишь бы сумку в давке не порезали, а то ведь бывали случаи. Марина замерла, стараясь вдыхать не слишком глубоко: запах псины от шубы смешивался с запахом духов, мокрой шерсти, дешевого одеколона. За спиной слышалась перебранка издерганных, нервных граждан:

— Еще немного пройдите, два человека осталось!

— Да куда лезете, мы тут и так, как селедки в бочке!

— Пройдите вперед, чё встали в дверях!

— Всем ехать надо, подвиньтесь, есть же место.

— Не толкайтесь вы, совсем с ума сошли!

Наконец все желающие втиснулись в переполненный автобус, водитель чудом закрыл двери, люди облегченно выдохнули: ура, поехали, скоро будем дома. Если автобус не сломается.

Дальше шло, как обычно: подъезжая к очередной остановке, водитель зычно вопрошал, есть ли желающие на выход. Если таковых не было, проезжали мимо, и ожидающие тоскливо смотрели вслед удаляющемуся автобусу.

Если желающие были, водитель останавливал автобус подальше от остановки, чтобы больше не брать пассажиров, но самые расторопные, заметив его, меся сапогами грязный снег, мчались к автобусу и, работая локтями, пропихивали себя в салон, матерясь и выслушивая ругань в ответ.

Марине предстояло ехать почти до конечной, она знала, что скоро народу станет поменьше, можно будет найти местечко и спокойно стоять, держась за поручень, а если повезет, то и сиденье освободится.

Каждый день одно и то же: сорок минут туда, сорок — обратно, плюс — ожидание на остановке. Дорога на работу и с работы съедала больше двух часов жизни, но Марина не жаловалась: зато переехали в Октябрьское! До этого много лет семья жила в крошечных Верхних Вязах, и Марина рвалась в свой родной город.