Пучина скорби

— Марина, ты, что ли? — раздалось справа.

Народу в автобусе к этому времени, как и ожидалось, стало меньше, Марине удалось занять сидячее место возле передней двери, а ее соседкой оказалась Света Соловьева, мать Сережиного одноклассника.

Полная, казавшаяся еще крупнее из-за мутоновой шубы и норковой шапки, Света улыбалась радостно, как будто они были близкими подругами, хотя на самом деле просто жили в одном дворе в Верхних Вязах, а дети их учились в одном классе.

Соловьева всегда была не в меру болтлива, и уже через минуту Марина узнала, что они живут там же; в Верхних Вязах все хорошо, торговый центр построили, и у нее с мужем там «точка». Света ездит в Октябрьское за товаром, вчера тоже приехала, останавливается обычно у брата с женой, а сейчас едет от подруги. Посидели, выпили, поболтали за жизнь. Что выпили, Марина и сама поняла, чувствовала кисловатый запах настойки в сочетании с чесночным духом.

— Вы, значит, с мужем тут, а Серега ваш в Вязах? — подвела итог Света.

Сережа, вернувшись из армии, собирался снова поступать в институт, но внезапно передумал, решил годик поработать. Вскоре сказал родителям, что встретил бывшего одноклассника Руслана Лаврова, тот предложил работать в его фирме, которая называется «Лавр», а в Октябрьском все равно нормальную работу не найти.

Марина была против, но кто ее слушал? И с тех пор, почти полгода уже, права Света, сын жил в Верхних Вязах. Квартирку однокомнатную снимал.

— Да, Сережа сейчас в Вязах, — коротко ответила она.

— Знаю-знаю, они же с моим сыном работают! — Соловьева похлопала Марину по руке. — У Руслика Лаврова. До чего головастый парень! И красивый, как картинка. Деньги хорошие, фирма же. Поднялись, раскрутились. Дай бог каждому! — В голосе прозвучала гордость. — И нам с тобой хорошо.

Марина не поняла, и Соловьева пояснила:

— Матери всегда хорошо, когда дети довольны.

Вскоре Соловьева вышла, Марина поехала дальше. Сейчас она стояла под душем, чувствуя, как горячие капли барабанят по спине и плечам, вспоминала недавний разговор и думала, что она, в отличие от Соловьевой, не так спокойна и довольна положением дел.

Выйдя из ванны, Марина высушила волосы феном (а то утром будут дыбом стоять, не уложишь), пошла на кухню, попутно включив телевизор в большой комнате. Пусть бормочет.

Когда она пожарила яйца, соорудила бутерброд и налила себе чаю в любимую кружку, раздался звонок. Еще не сняв трубку, Марина уже знала, кто это.

— Привет, Лидусь, — поздоровалась она с сестрой.

Они жили в одном доме на разных этажах, работали в одной больнице. Лидуся была на пять лет старше, одинокая, ближе Марины и ее семьи — никого. Сестры с детства были близки, и, живя в Верхних Вязах, Марина сильнее всего тосковала по Лидусе, по возможности увидеться, чаю вместе выпить, сходить в театр или в парк, обсудить все-все на свете.

У Лидуси нынче дежурство, звонила она из больницы.

— Как добралась? На дорогах сумасшествие! В травму народ косяком везут, аварии кругом.

Марина сказала, что добралась нормально и собирается ужинать.

— Ты тоже поешь, а то знаю я тебя. Обо всех больных думаешь, а про себя забываешь.

Они поговорили еще немного о том о сем, а перед тем, как попрощаться, Лидуся сказала:

— Так и не нашли еще автобус, слышала?

Марина вздохнула: как не слышать? Весь город в курсе.

— Страшное дело.

— Все-таки хорошо, что вы оттуда уехали. Дыра дырой эти Вязы. То земля провалилась, то теперь автобус пропал. Еще Сережку бы забрать, — заметила Лидуся.

— Заберешь его, как же, — вздохнула Марина. — Это из садика забрать просто, а тут… Взрослый, сам решает.

Они повздыхали, потом Лидусю позвали, и сестры повесили трубки.

Позже, собираясь выключить телевизор перед сном, Марина снова увидела на местном телеканале выпуск про пропавший автобус. Осенние каникулы уже закончились, а дети так и не объявились. Ведущая новостей закатывала глаза, скорбно поджимала губы и хмурила брови: давала понять, что шансы найти детей живыми и здоровыми тают с каждым днем.

Так и вышло.

Через день все только и говорили об ужасающей находке на дне провала. На город словно опустилось черное облако: никто не смеялся, не слушал громкую музыку; люди плакали, горевали и, встречаясь взглядами друг с другом, понимали, что думают об одном: слава богу, моего ребенка не было в том автобусе.

В такие моменты всем хочется быть ближе к родным. Марине удалось поговорить с мужем (он звонил, когда появлялась возможность), а вот с Сережей — нет. Сколько ни пыталась дозвониться сыну, домашний и рабочий телефоны молчали.

Сережа объявился сам. Вечером.

Марина только что пришла домой, запирала за собой дверь. Сегодня повезло: их с сестрой подвез благодарный Лидусин пациент.

— Целый день тебе… — начала Марина, но сын перебил.

— Мам, я… Дурак я, мам. Домой хочу.

Марина поняла, что сын пьян, и сердце ее зашлось.

Сколько ни старайся себя обмануть, уговорить, все бесполезно: ничего хорошего не выйдет из того, что Сережа работает на Лаврова. Вроде и деньги зарабатывает, и Соловьева вон как радуется, что сын удачно пристроился, но Марина знала: не все измеряется деньгами, а Лавров дурно влияет на ее сына.

Этот парень никогда ей не нравился. Самый красивый мальчик в школе (не только в школе — в городе); учится отлично, семья обеспеченная — все при нем. Однако была в Лаврове червоточина, гнильца. Наглый, бессовестный тип, с малых лет таким был. В глаза говорил одно, за глаза — другое. Насмехался над слабыми, унижал их и задирал; собрал возле себя подхалимов, которые в рот ему смотрели, на побегушках были. Сделает пакость — и ни на секунду не раскается, зато прикидывается умело, актерствует, смотрит покаянно глазищами голубыми, чисто херувим. И ведь на многих действовало! Сколько раз за его проступки других наказывали, а Лаврову хоть бы хны.