Пучина скорби
Шрифт:
Вадим прислушался к себе: что владело им? Страх? Надеялся ли он спасти всех троих — Ирочку, Матвейку, Олесю; узнать о случившемся с Васей-»Виатором»?
А если не надеялся, не верил, зачем тогда шел?
«Ты долгое время хотел умереть, но не решался прервать свою жизнь», — сказал он себе.
Теперь появился шанс. Если Вадим и не вернет детей и Олесю, так умрет, не совершив при этом суицида.
«Коли ты вправду умрешь, а не станешь живым мертвецом», — грустно сказал внутренний голос.
Вадим подошел к торцу здания. Остановился на мгновение,
Обойдя торец школы, Вадим подошел к разбитому окну, в которое они влезли в прошлый раз. Задержавшись всего на мгновение, подтянулся и перебросил тело внутрь. Кабинет труда, дверь, короткий коридорчик — и Вадим очутился в вестибюле, где им с Олесей явились погибшие дети.
«Я здесь, — подумал Вадим, — пришел, как вы и хотели. Покажитесь!»
Он сделал несколько шагов по пустому холлу, подошел к висящему в простенке мутному зеркалу. Бабушка говорила, что смотреться в некоторые зеркала — дурная примета. Нельзя глядеться в разбитые, висящие одиноко в заброшенных домах, в мутные от старости. А то увидишь свою смерть.
Вадим не знал, как насчет смерти, но, кроме своего отражения, полускрытого грязью и трещинами, увидел позади себя мужскую фигуру и резко обернулся.
— Добрый день, Вадим Алексеевич, — не давая себе труда скрыть издевку, проговорил Соловьев. — Вот мы снова и свиделись.
Послышались шаги: кто-то быстро спускался по лестнице.
Соловьев и Вадим поглядели в ту сторону, и вскоре в их поле зрения оказался мэр Лавров в сопровождении бравых молодчиков — сотрудников полиции и администрации Верхних Вязов, бывших работников фирмы «Лавр», преступников, отнявших множество жизней.
— Где Олеся? Что вы с ней сделали? Где Матвейка?
— Благодарю, что откликнулись на нашу просьбу. Скоро получите ответы на свои вопросы, — лучезарно улыбнулся Лавров. — Полагаю, теперь мы сможем поговорить откровенно.
Глава двадцать четвертая
Вместе с Лавровым и Соловьевым Вадим насчитал восемь человек, среди которых были двое уже встреченных им в здании администрации мужчин. Остальных он видел впервые. Парень с коротким светлым ежиком волос и цепким, острым взглядом пристально посмотрел на Вадима и отвернулся. Что-то в его облике зацепило Вадима, но он не успел обдумать, что конкретно.
В вестибюле было достаточно света, чтобы Вадим заметил одну особенность: у каждого из парней в глазу была красная точка. Вспомнил, что, беседуя с некоторыми из них в администрации, обратил внимание на странность с их глазами: у Лаврова заподозрил конъюнктивит, у Соловьева глаз было не видать за дымчатыми стеклами, у полицейского на входе на белке глаза алела крапина.
В
тот момент Вадим не придал значения, увидел и забыл, не успев все обдумать и сделать выводы. А потом и в рассказе Марины Ивановны услыхал про красные глаза сына, да и теперь видел эти отметины.— Пойдемте, дорогой писатель, — пригласил Лавров, — хозяин ждет.
— Хозяин? У меня хозяев нет, а вы, значит, прислуживаете кому-то? — насмешливо проговорил Вадим. — И клеймо у вас, вижу, имеется.
Лавров рассмеялся.
— Бойкий, однако. Но нас своими подколками не прошибете, не старайтесь. Что же до метки в глазу… Заметили наконец? Да, это наш знак — знак избранности, причастности. Не старайтесь понять, позже дойдет. А пока не стоит терять время. Вы хотите увидеть свою подружку?
Вадим ничего не ответил. Лавров повернулся к нему спиной и двинулся к затопленному концу здания. Трое его приспешников пошли за ним, остальные ждали Вадима, готовились замыкать шествие.
«Думают, убегу?»
Лавров уверенно пересек большой вестибюль. Эта часть здания была в прошлый раз скрыта в темноте, Вадим не рассмотрел, что там. Они с Олесей лишь наблюдали, как из тьмы появляются фигуры погибших детей. Теперь же Вадим видел, что коридор заканчивается высокими двустворчатыми дверями.
Одна створка (на ней висела тусклая табличка «Спортивный зал») была приоткрыта, стена пошла трещинами. Что ждет внутри? Громадная яма с водой, обрушившиеся стены, торчащая арматура?
Когда Лавров широким гостеприимным жестом распахнул двери, Вадим невольно приостановился: показалось, мутная вода хлынет зловонным потоком, сбивающим с ног.
Но то, что он увидел, потрясло Вадима, почудилось даже: в мозгу что-то сдвигается с места, фокус восприятия смещается. Законы физики, которым подчинялось все в нормальном мире, переставали действовать в этом месте; свойства материи, предметов, сама структура материалов — все стало иным.
За дверью спортзала был коридор. Длинный, с земляным полом и низко нависающим потолком. От стен и потолка шло тускло-зеленое свечение, и, приблизившись, Вадим понял, что они состоят из воды.
Но вода не проливалась, не текла, она держала форму, и это было непостижимо! Вслед за Лавровым и остальными Вадим ступил в коридор, и ему казалось, что он идет по дну реки, но остается сухим, дышит. Водная масса выглядела живой, студенистой, дребезжащей, как желе. Она колыхалась, перетекала беззвучно, и Вадим спрашивал себя, может ли что-то обитать в этой среде.
Вода была густой и плотной, как масло; она давила, сжимая грудь, перекрывая кислород. Уши заложило, словно на большой высоте, в голове шумело, слегка подташнивало. Хотелось сесть, выровнять дыхание, а еще лучше — заснуть, настолько сильная слабость накатила.
Однако Лавров со товарищи шли, не сбавляя темпа, и Вадим лучше умер бы, чем попросил передышки. Но скрыть свое состояние не получилось (или же его мрачные спутники были в курсе того, как он должен себя чувствовать), потому что идущий чуть впереди Соловьев обернулся и бросил: