Пустой мир 3. Короны королей
Шрифт:
— Ты опять уезжаешь? — леди Миривилль стояла между охранными дроидами выделенными для ее сопровождения. На фоне тяжелых трехметровых боевых машин тоненькая фигурка пленницы в элегантном траурном платье с длинным шлейфом казалась игрушечной. Она держалась со спокойным достоинством, но влажно блестевшие глаза под опущенной вуалью и легкая дрожь пальцев в черных перчатках выдавали ее волнение. — Кажется, вот только снова увидела тебя, а ты опять уезжаешь куда-то…
— Есть вещи и события, ход и порядок которых мы не можем изменить, — ответил Эдвард, жестом отослав Де Семпри, бросившего тяжелый взгляд в сторону вдовы его бывшего сюзерена. По привычке проверяя, как закреплены украшенные белым золотом наручи, он позволил себе улыбнуться. — Мы можем только следовать по тому пути,
— Вы все так говорите, — ответила молодая женщина, снова опустив глаза, — всегда обещаете вернуться, оставляя нас одних, но не думаете, каково это ждать и понимать, что никак не можешь повлиять на события, изнывая от неизвестности, страшась услышать дурные вести.
— Я вернусь, — Эдвард улыбнулся и, вытянув руку, пальцем коснулся ее подбородка, заставляя поднять голову. — Обязательно вернусь, ведь на этом свете осталось еще очень много вещей, которые мне еще только предстоит попробовать. И Остезейский Союз вряд ли сможет меня остановить.
— Только возвращайся, — в последний момент она успела поймать его руку и сжать в ладони, насколько хватило сил. — Хотя бы ты не ври мне…
— Отведите вдовствующую графиню обратно в ее покои, — велел Эдвард охране, все-таки кивнув девушке на прощание. — И передайте мой приказ — она не должна ни в чем нуждаться.
Больше даже не оглянувшись, тристанский барон поднялся по спущенному трапу на борт транспортника. Корабль такого класса не подходил для дальних перелетов, но мог достаточно быстро добраться до кораблей Остезейского союза под командованием Линка, сгруппированных на другом участке и готовых к отбытию. За те дни, что они провели здесь, занимаясь ремонтом и пополняя численность экипажей и десантных войск, многое изменилось. Известия о разгроме сил Вассария распространялись все дальше и дальше, добравшись, естественно, и до ушей Совета, теперь решавшего, что делать. Правители Остезеи хоть и числились дворянами, но повели себя как настоящие торговцы, пытаясь выжать максимум выгоды из сложившейся ситуации, гораздо больше волнуясь за вложенные средства, чем за свою честь, оскорбленную предательством одного из командиров. Эдвард отлично запомнил, как к графу Фларскому прибыли представители Союза, осторожно прощупывающие почву для переговоров. И отлично помнил свой спор с фларским графом, когда вновь вернулся в Ставку.
— Сколько времени у нас до конца перелета? — активировав панель корабельной связи, поинтересовался он у пилотов.
— Меньше двух часов, господин, — сообщил один из пилотов, — Если не будем переходить на прыжковые двигатели и оставаться на крейсерской скорости. Сами понимаете, здесь разогнаться не получится…
— Не торопитесь, времени дотаточно, — согласился Эдвард, усаживаясь на свободное место. В кают-компании корабля сейчас было пусто, других пассажиров на борту не было, а солдаты его охраны и взятого в качестве дополнительного сопровождения ударного отряда занимались проверкой снаряжения и вооружения, воспользовавшись представившейся возможностью. Покидать свои каюты они не торопились, так что Эдвард оставался в гордом одиночестве, разбавив его только лишь бутылкой коньяка далеко не лучшего качества из корабельных запасов. И все же это было лучше, чем ничего. Налив бокал, он добавил: — Мы никуда не торопимся…
Перед глазами снова всплывал вчерашний разговор с фларским графом, точнее, то возмущение, которое он высказал по поводу недавно принятых решений. Тогда Эдвард в штаб явился сам, без приглашения Дэлая, но не пропустить его не посмели, поэтому первым делом он ворвался в комнату, где претендент вел переговоры со своими ближайшими генералами, просто растолкав охранников.
— Господин граф, может быть, вы соизволите объяснить свое решение лично? — поинтересовался Эдвард с ходу, стараясь вести себя максимально сдержанно, а не выплеснуть разом все накопившееся возмущение. — Например, объяснить присутствие в штабе личности под именем Вассария Гельского? Меня крайне интересует этот вопрос!
Граф остановился, оборвав разговор со своими подчиненными,
и внимательно посмотрел на Эдварда, все так же стоявшего в дверях, в парадном мундире, но при оружии. Остальные офицеры, стоявшие в этот момент вокруг голограммной карты, тоже повернулись в сторону барона. Граф, выждал несколько секунд, раздумывая, как отреагировать на такое вторжение, и все же кивнул.— Оставьте нас одних, продолжим совещание чуть позже, — велел он своим генералам, жестом приказав им покинуть помещение. Дождавшись, когда последний из них пройдет мимо Эдварда и закроет за собой дверь, Дэлай присел на край стола, — Что ж, подобных эмоций с твоей стороны следовало ожидать, мой друг.
— Эмоций? — тристанский барон буквально сплюнул это слово. — И каких же эмоций вы ждали от меня, господин граф, взяв под свою защиту человека, который еще недавно сражался против вас? Человека, который повесил одного из ваших союзников, моего друга, и в конце концов, человека, которого я поклялся убить?
— Может быть, вы сейчас перестанете забросывать меня претензиями, и выслушаете меня, барон? — тоже более холодным тоном заметил фларский граф. — Я понимаю, что вы испытали, когда услышали весть о том, что теперь Вассарий мой вассал, но вы должны смотреть шире, чем только ваши собственные взгляды… Не стоит идти на поводу у собственных эмоций…
— Плевать я хотел на эмоции, — ответил ему Эдвард даже резче, чем хотел, отмахнувшись рукой, — слишком много ошибок уже допущено из-за них. Только от своих клятв я отказываться не намерен! Я поклялся, что этот человек закончит свою жизнь на виселице, так же как Рокфор, и вы были рядом со мной в тот день, когда я сказал эти слова. Однако сейчас вы спокойно делаете его своим вассалом и обещаете таким образом свою защиту. Это даже не плевок в мою сторону, это публичное оскорбление, несмотря на то, что я уже сделал для королевства и для вас лично!
— Мне нужен Вассарий! — ответил ему Дэлай. — Я понимаю, как поступил, но и ты пойми меня, Эдвард! Твоими стараниями мы практически добились союза с остезейцами. Это значит, что больше половины вооруженных сил острова теперь находится под нашим союзом, и фактически под твоим командованием. Не этого ли ты сам хотел, объединить силы Рейнсвальда для того, чтобы дать отпор Саальту, чьи армии сейчас выжигают Розмию? Ты знал, что сейчас Аллирд ведет свои войска к столице этого феода и родовому замку Розмийских графов? Даже если мы выступим сейчас всеми имеющимися силами, то не сможем даже поддержать защитников, просто не успеем… Ты же не хочешь, чтобы все наши прежние усилия пошли прахом?
— И ты пригрел Вассария, рассчитывая на то, что он даст тебе дополнительные силы? — оскалился Эдвард. — Все его силы куплены на остезейские деньги, без них он ничто, а его феод ждет банкротство и, скорее всего, он будет пущен с молотка в уплату долгов. Чем тогда он будет полезен?
— Вассарий это не только феодал, — напомнил граф, — но еще и претендент на престол, его поддерживает немало дворянских родов, под контролем которых весьма значительные силы, сейчас мне необходимые. Если бы я убил его прямо там, то они просто разбежались, запершись в своих замках и дожидаясь собственной участи. А сейчас они сами идут ко мне и заверяют в своей верности. Мы снимаем силы с фронтов, которые теперь уже не имеют значения, ведь обе стороны конфликта уже принадлежат мне. И все они готовятся к отражению экспансии Саальта. Ведь ты сам говорил, что эту войну необходимо заканчивать, раз появился противник, опаснее всех остальных, вместе взятых.
— А что будет с самим Вассарием? — прошипел Эдвард, подходя ближе к голографическому столу, где были выведены карты с участками высадки войск вторжения Саальта. Ситуация там действительно складывалась критическая, передовые отряды противника за день проходили по несколько сотен километров, сметая все еще державшиеся остатки сил розмийских защитников. По докладам своих разведчиков и присылаемых из штаба отчетов тристанский барон представлял ситуацию, но только сейчас впервые смог оценить весь масштаб катастрофы. Вздохнув, Эдвард добавил: — Вы же знаете, что жизнь этого человека должна быть моей. И прерваться должна она от моей руки!