Райский Град

Катерина смотрела на меня с Миланой и, гордо подняв подбородок, медленно аплодировала. Я улыбнулся ей и благодарно наклонил голову. В ответ — лишь холодная полуулыбка.

Где же та блистающая певица, одним взглядом зажигающая сердца мужчин, сводящая с ума знойной красотой и пленяющая дивным голосом?.. Что с ней случилось? Я терялся в догадках.

Милана потянулась к моему уху и горячо, коснувшись влажными губами мочка, прошептала:

— Там моя однокурсница стоит, сто лет не виделись, скоро вернусь…

Не успел я ответить, как она уже упорхнула в толпу, где только что стояла Катерина. Поискав глазами красное платье певицы и удивившись, когда это она успела уйти, я медленно пошёл меж вновь собравшихся в кружкИ литераторов.

Здесь было много незнакомых — молодых — и знакомых — знатных — писателей. Вот этот тучный мужчина написал «Край» — грустную сказку о будущем Града. А вот писатель и редактор журнала «Югра» с просветлённым взглядом православного христианина. И рядом с ним — тот самый прозаик, написавший книгу о президенте-стерхе…

— Прошу внимания! — раздался голос Леонида. Ведущий стоял у кафедры на небольшой сцене и смотрел на собравшихся. — Сегодняшний литературный вечер, — обратился он к публике, — посвящён наступающему две тысячи тридцать шестому году — году, когда наш прекрасный город отпразднует большой юбилей: четыреста пятьдесят лет!

Раздались аплодисменты. После того, как они стихли, Леонид продолжил:

— Сегодня авторы представят публике произведения, посвящённые родному краю. С этой кафедры прозвучат стихи и проза о жизни как в городе, так и на селе; о давно минувших временах и о настоящем; о людях — простых людях, живущих с нами рядом, об их переживаниях, страстях, любви…

Леонид глянул в листок и объявил первого выступающего. К кафедре поднялся сухой низенький старичок, благодарно принял из рук ведущего микрофон, поприветствовал собравшихся и неожиданно крепким звучным голосом начал:

— Эх, Страна! Моя родная! Здесь я рос, здесь проросту…

Прислонившись к одной из колонн, я смотрел на агонизирующего руками старичка на сцене, как вдруг услышал рядом с собой:

— Сегодня мы с Катюшей едем ко мне. Ты всё сделал, как я сказал?

— Да, Вергилий Асамбекович.

Второй голос показался смутно знакомым. Я выглянул из-за колонны и прямо за ней увидел Магомедова, разговаривающего с бритым налысо долговязым типом.

— Хмыря этого, — проговорил Магомедов, — на ламборгини, мажорик… отшил его?

— Пришлось повозиться, — отвечал лысый, — но к мисс Катрин он больше не сунется.

— А стихоплёт этот… Поэтишка, с ним как?

На говоривших шикнули. Они помолчали, затем лысый на тон ниже произнёс:

— Прокатил его. Тоже должен отвять.

— Хорошо, хвалю. — Магомедов похлопал лысого по плечу и с ворчливым «Да что там можно так долго пудрить» поковылял к выходу из зала.

Оставшись один, лысый начал растеряно озираться, будто чувствуя себя не на своём месте. И вот его взгляд наткнулся на меня. Улыбка с половиной золотых зубов растянулась на нахальном лице. Узнал.

Я пересилил себя и не стал прятать глаза, улыбнулся в ответ. Постарался сделать это как можно агрессивнее, но почувствовал, что мышцы лица свело, и получается лишь жалкая гримаса.

Старичок закончил и под аплодисменты спустился в зал. Раздался голос Леонида:

— Один из участников, ввиду обстоятельств, не смог сегодня у нас появиться. Но его заменит замечательная поэтесса, только что попросившая меня дать ей слово.

На сцену поднялась Милана.

Удивление заставило меня забыть о лысом нахале. Теперь я следил за тем, как девушка берёт микрофон у Леонида, как стеснительно смотрит в зал, одной рукой поглаживая платье, как улыбается, найдя меня взглядом, и как начинает говорить.

Её стихотворение было… очень нежным. Я чувствовал эти аккуратные прикосновения слов, этот загадочный, тёплый шёпот рифмы. Голос медленно плыл под сводами зала, и казалось невероятным то, что эту чудесную музыку слышат лишь те немногие, кто пришёл на бал, а не весь Град. Град, утопавший в пушистом снегопаде и равнодушный к любым признаниям.

Она читала для любимого. Каждая строчка была проникнута чистейшим чувством, переживаемым всей душой, всем существом её хрупкого чистого голоса. Она рассказывала всю себя, и это отражалось в океане её блестящих глаз.

Но вот Милана замолчала. Ослеплённая публика не откликнулась аплодисментами. Публика заворожено продолжала слушать каждый вдох влюблённой девушки, так искренне, до слёз излившей свои чувства, и в этом поэзия продолжалась.

— Эм… да, — сказал Леонид, взяв микрофон. — Поблагодарим прелестную мисс за столь лиричные стихи. А сейчас выступит…

Милана быстро спустилась со сцены и скрылась в толпе. Я рванулся к ней на встречу, но мой взгляд не смог вновь поймать её кремовое платье, и я остановился, глупо вытягивая шею и смотря поверх голов.

— А ничего такая, м? — раздался рядом голос лысого.

Я обернулся и хотел сказать что-то резкое, но моя челюсть затряслась от негодования.

— Ну чего ты всё дрожишь, — сказал лысый. — Что тогда в машине дрожал, что сейчас… Врага, что ли, во мне увидел? Так не враг я тебе, а совсем наоборот.

— Что вам от меня нужно?! — громко прошипел я, заставив стоящих рядом литераторов встревожено обернуться.

— Да не ори ты, — сказал лысый и быстро, одними глазами посмотрел по сторонам. — Отойдём. В спокойной обстановке расскажу тебе всё, что…

Он взял меня за предплечье. Я тут же вырвался и начал проделывать себе дорогу к выходу. Лысый за мной не пошёл — обернувшись, я на один миг, до того, как толпа перед ним стянулась, увидел его стоящим и всё ухмыляющимся золотыми блестящими зубами.

Я не мог просто взять и сбежать — по законам приличия должен был ещё проводить Милану до дома. Потому в фойе, оказавшемся пустым, остановился, переведя дух, подошёл к окну и начал смотреть на снегопад, плотной завесой скрывавший город. Моё сердце бешено колотилось, и пришлось дышать глубже, чтобы унять волнение.

Почему этот тип преследует меня? Если он работает на Магомедова, то это может быть связано либо с сагой, что пишу, либо с…

— Здравствуйте, Роман. — Катерина встала рядом, уперев подушечки пальцев в подоконник. Цвет её длинных ноготков напомнил мне раритетную новогоднюю звезду из детства, надеваемую на макушку искусственной ёлки — он был таким же глянцево-алым.