Родные дети

— Чашка! Чашка! — вдруг в отчаянии закричал Ваня большой. — Катина чашка разбилась!

Чашка и в самом деле разбилась на мелкие кусочки, но никто уже не обратил на это внимания. Все изумленно смотрели на Ваню большого, который вдруг так неожиданно заговорил. Катя схватила его за руки, Леночка, волнуясь, обняла его.

— Ваня! Ванечка! Милый!

— Катя! Мы же хотели тебе на память чашку подарить, — говорил Ваня.

Он мог все, все сказать!

— Марина Петровна! Лина Павловна! Ваня заговорил! — кричали дети и в возбуждении побежали рассказать об этой радости всем!

— Как я счастлива! Как я счастлива! — повторяла Катя.

А Елена Ивановна безапелляционно заявила:

— Мне еще в детстве говорили: когда посуда бьется — это к счастью.

Но дети засмеялись, и она даже слегка обиделась.

— Он с перепугу заговорил, — уверенно сказала Нина Осиповна.

И, конечно же, никому не было жалко разбитой чашки, и каждый хотел, чтобы именно ему Ваня сказал хоть одно слово.

А он сам, герой вечера, держал Катю за руку и не верил своему счастью. Он говорил, сияя:

— Все-таки жалко, такая красивая чашка. Но ты и так не забудешь нас, правда, Катя?

* * *

Катя оббежала весь дом, всех обняла, перецеловала, потом незаметно выбежала в сад — а с ней только Леня, которого отпустили из школы, и Ваня. Там, за «табачной плантацией», из-под снега выглядывали елочка, дубок, ясенек и клен. Они пустили крепкие корни и росли, не могли не расти, ведь их любили и за ними ухаживали.

— Не забывайте меня, — сказала Катя Лене и Ване.

Они втроем постояли молча.

Война, концлагерь, карцеры, бомбардировки, спасение, родной дом, сад — все это они перенесли вместе.

— Мы всегда будем вместе, — сказала Катя, — где бы ни были. В Советском Союзе все вместе и все близко. А вы самые-самые родные. Пишите мне, пишите обо всем!

Вечером приехала машина с двумя боевыми товарищами Романа Денисовича, чтобы отвезти Катю с отцом на вокзал. Они ехали в Москву, а оттуда в свою Белоруссию. И удивительно — никому не казалось, что Катя уезжает насовсем, разлучается с ними надолго.

— Я приеду летом, — пообещала она уверенно. — И буду часто писать, и вы все мне пишите. Тонька! Не вешай нос. Присылай мне все стихи! Мичуринцы! Не забудьте в апреле высадить клубни лилий, а розы рано не раскрывайте! Привет Петру Петровичу! Когда я окончу школу, я к нему приеду в Киев, у него буду учиться. До свидания, дорогие мои! До свидания!

ФАМИЛИИ НЕТ

«Я умоляю вас, найдите мою дочь Настю. Она где-то в английской зоне. У вас, наверное, есть возможность поискать ее по детским приютам. Помогите мне вернуть ее...»

«Два наших сына Гунар и Петер остались в детском приюте в англо-американской зоне. Их вывезли из Латвии в 44-м году. Мы, советские граждане, просим вернуть их на родину, в Советскую Латвию...»

«Посылаю вам копию метрического свидетельства, из которого видно, что Толя действительно мой сын. Нас разлучили в концлагере в 1945 году. Как же мне доказать, что это мой сын, а я его мать, потеряла на войне мужа, сама я прошла через фашистскую каторгу и нацистские лагеря смерти, выдержала все фашистские муки и истязания, но живу, живу на своей родной Советской Родине и хочу вернуть к себе свою единственную радость, своего сына — и мне надо доказать, что я, на самом деле я — его мать!..»

«Мы пишем вам от имени матери — партизанки Отечественной войны, которая уже пять лет лежит после тяжелого ранения в постели. Ее сына Яна (Ясика) вывезли в 1943 году в Германию вместе со старой матерью, которая погибла там в душегубке концлагеря. Мальчика перевезли вместе с другими советскими детьми из концлагеря Аушвиц в Путулиц, а потом на запад с надзирательницей фрау Фогель. В этом вопиющем деле принимал участие профессор Хопперт. Известно, что мальчику изменили имя на Ганс. Вместе с ним была советская девочка Лида, которую стали называть Линдой. Ясик 1940 года рождения — посылаем его детскую фотографию и фотографию его родителей.

Умоляем вас разыскать мальчика».

Под этим письмом было много подписей — воспитательница детского дома репатриированных детей, Герой Советского Союза, заслуженная артистка республики, врач — заведующая кафедрой Охматдета. Обозная — знакомая фамилия. Ну, ее хорошо знает и помнит полковник Навроцкий. Но она не догадывается, что он теперь работает в отделе репатриации. Он не успел дочитать остальные письма, как зазвонил телефон.

— Это я, Валентина, — услышал он голос жены. — Я получила письмо от Александры Самойловны.

— Я тоже, — ответил полковник.

— Значит, ты все знаешь. Я и маленькая Валюшка присоединяем свои голоса. Сделай все, что сможешь. Подожди, Валюшка хочет тебе что-то сказать.

Лицо полковника сразу прояснилось, когда он услышал радостный голосок:

— Папа, привези мальчика!

— Вот что, — сказал полковник, вызвав своих помощников по делам репатриации, — немедленно составьте списки детей по этим письмам. Адрес приюта у вас? Сегодня же поедем. Да, да. На машине. Если бы кто только знал там, дома, в Советском Союзе, как ужасно долго тянется это дело. Переговоры с представителями англо-американской зоны, их бесконечные, ничем не обоснованные проволочки. То нет управляющего лагерями перемещения, то нет представителей комиссии, то дом переехал в другое место.

— Я не понимаю, — волновалась дома Валентина Дмитриевна. — Кажется, это так просто. Родители обращаются с просьбой найти — проверяют, где дети, и детей отдают. Нет, нужно еще доказать, что это на самом деле родители, что мальчик или девочка действительно русские, украинцы или белорусы. И каждый раз почему-то выходит, что все там или поляки, или немцы, а наших и нет. Это же такими зверьми надо быть — не отдавать родителям собственных детей.

— Работорговцы проклятые, — бросил сурово муж и снова, и снова настойчиво продолжал поиски, проверки, уговоры англо-американских властей.

— Да, добавила теперь хлопот Александра Самойловна! Мальчик Ганс... фамилия не известна ему самому, а поменяли тогда, когда он был еще малышом. Как его найти? На фото ему годик. Но надо пустить в ход все средства. Необходимо его найти!

— Необходимо найти! — твердо сказал его ближайший помощник — молодой капитан Александр Васильевич. — Сегодня же поедем в Любек! Взглянуть бы на всех этих детей! Я узнал бы их — даю вам слово. Только б глянуть!

* * *