Русская поэзия Китая: Антология

СУХУМ-КАЛЕ

Под амбразурой башни генуэзской, Где кипарисы вместо часовых, Услышишь стон проснувшейся совы И моря всплеск внушительный и резкий. Густым плющом и виноградом диким Гора покрылась, буйно обросла… У древних стен гнездится мушмула, Вся в щупальцах колючей ежевики. А дальше, где большой полуподковой К дуге залива, что из серебра, Припал и дремлет золотистый град, — Ты видишь лик Шехерезады новой, И меркнет все — Гренада, Рим, Каносса… Забыто все… Цветут ее сады, И к нам стремится синетканый дым Исчезнувшего в море миноносца.

СЕНТЯБРЬ

Как крылья стрекозы — осенний воздух сух. Калитка в сад. Скамейка. Стол. Поляна. И дремлет старый вяз, протягивая сук Над тонкими стеблями гаоляна. День не ушел еще. Не прожит. Он со мной, Прозрачностью осенних крыл овеян. И, сидя здесь, с тобой, — я вижу мир иной, Минуя тот, что умирает, рдея. Посмею ль этот мир на тот я променять, С самим собой чудесно примиренный, Когда из серых глаз струится на меня Сияющая одухотворенность?.. Да, крылья осени, как крылья стрекозы. Да, этот день не пережит, не прожит. В душе и воздухе лазурнейшая зыбь, И образ твой все ближе, все дороже.

ОПУСТОШЕНИЕ

Сосуд Любви чистейшей, словно грань Алмаза, отшлифованного в Берне, Ты брошен здесь, где виснут смех и брань, В прокуренной, заплеванной таверне. Ты брошен здесь, и пачкают тебя Расчетливые руки проститутки, И на тебя с усмешкою глядят Ее глаза — две блеклых незабудки. Рассвет еще не заглянул в окно. Табачный дым глотаешь. Алкоголем Ты гонишь наркотический озноб И плаваешь под парусом безволья. Ты ничего не сделаешь, не дашь, И никому не нужен ты задаром… И бегает тихонько карандаш, Сопровождаем треньканьем гитары.

«Прежде бродил я в горах высоких…»

Прежде бродил я в горах высоких, Видел долины душистых трав; В темные лапы тысячеокой Ночи кидал языки костра. И на его остывавшем пепле Вдруг просыпался и слушал я, Как пробирались седые вепри Через кустарники у ручья. Ныне забыл о лесной отраде, Над головою обычный кров, И заношу на листы тетради Эти лоскутья бессвязных строф. Так же пылает в небе солнце, Льет фиолетовый свет луна На туарегов, на японцев, На неизвестные племена; Так же сверкает в Курдистане Снежноголовый Арарат, Рвется к Метеху неустанно Злобно бесящаяся Кура. Ночь пролетает, и утро брезжит, И голубеют небеса, Но почему-то все реже, реже Я улыбаюсь — не знаю сам. Люди, и горы, и реки — те же, Тот же кустарник у ручья… Только вот я уже не прежний, Только вот я — уже не я.

«Воспоминанье это или сон?..»

Воспоминанье это или сон? Луч золотой в сиреневом рассвете Слепительно прорезал небосклон И засверкал на дальнем минарете, И мнится, что, отвергнутому, мне Единое осталось утешенье: Не наяву, пусть — в дреме, пусть — во сне, Преодолев в груди сердцебиенье, Подняться на высокий минарет, Устами недостойными своими Произнести в сиреневый рассвет Твое благоухающее имя.

«Грохоча, колыхалось вечернее чрево трамвая…»

Грохоча, колыхалось вечернее чрево трамвая, Изрыгало звонки, изливало потоки огня… В этот миг ты сказала, что я никогда не узнаю, Не услышу ответа, желаннейшего для меня. Ты сказала. Пошла. Ну и я зашагал по дороге, Уходя от тебя, задыхаясь от муки моей. И не думала ты, что твои торопливые ноги Растоптали любовь в электрическом сне фонарей. И, отвергнутая, умирает любовь золотая, Умирает, как птица, пронзенная звонкой стрелой… Время, ветер пустыни, к прошедшему след заметая, Погружает в забвенье образ женщины гордой и злой.

ПОВЕСТЬ О ПСКОВЕ

С давних лет прославленный доныне Гулом пушек, скрежетом мечей, Над рекой Великой в небе стынет Белый кремль могучих псковичей. Города, посады и деревни Век за веком — множество веков! — От врагов своею грудью древней Боронил преславный город Псков. Перначей, и совней поотведать Не один, а много раз — не два! — Под стеной его слетались шведы, Рыцари-ливонцы и литва. На свое ли, на чужое горе, Иноземным строем воевать Раз привел король Стефан Баторий На него стотысячную рать. Были ратной удалью богаты Гайдуки Стефана-короля, Громыхали медные гарматы, Под конями дрогнула земля. Осадили. Гарь смешали с мелом, Били в стены. Подрывали. Жгли. Крепким строем шли на приступ смело И к высоким башням подошли. Бой упорен был у этих башен, Их упорству не было конца… Был свинец стрелецкий жгуч и страшен, Страшен лик убитого стрельца. Бились так сто сорок дней кровавых, Лязг стоял от сабель и клычей, Но король с победою и славой Не вошел в детинец псковичей. Не вошел. То было в год который? Щурит память старые глаза — Приходил под Псков Стефан Баторий И без войска повернул назад. Он ушел. И век за веком стынет Кремль высокий в небе голубом… Сохранила память нам доныне Славу Пскова — повесть о былом.

ИЗИДА ОРЛОВА

ЛАЙФУ

Красный отблеск слился с ночью голубой, Все окутав фантастичной пеленой… Мириады разноцветных фонарей Разметались ярким заревом огней. На цементовых панелях гул и крик, Змеезвездами летающий хаос, Едкий дым, гудки безумствующих рикш, И в глазах стеклянных блещущий наркоз. Монотонно плачет струнный тачинкин В чайном домике, стоящем на углу: И в фаянсовых посудах чай лянсин Носит грустный узкоглазый бой Лайфу. Желтоликое мерцанье возле кан, Тусклых лампочек на столиках резных, И агатовые трубки «за даян» Привлекают посетителей ночных. Скоро месяц, как, приехав из Чифу, Где растут индиго белые кусты, Курит опий узкоглазый бой Лайфу, В дымке серой расплавляя боль тоски… Отдаленно плачет струнный тачинкин… Перед ним в пожаре факельных лучей Разукрашенный цветами паланкин, В белых траурных одеждах ряд людей. Словно тень он видит образ дорогой, Фермуарами увитый бледный лоб, Красной шелковой обтянутый канфой С золотыми иероглифами гроб. И сиреневой фатою тонкий грим Лик покрыл, как погребальный алтабаз. И Лайфу, вдыхая жадно знойный дым, Видел солнце и цветы в последний раз..

СЛИЯНИЕ

Если ты уподобишься птице, Пролетающей над океаном, Если яркой и нежной зарницей Загоришься над белым туманом, Если сердца звучащие токи В лепестках заструятся бегоний — Ты взойдешь в золотые потоки Круговых бесконечных гармоний.

ИНКАРНАЦИЯ

В царстве камней и металлов Был ты светлейшим алмазом, Солнце тебя проникало Своим лучезарным глазом. Жил на земле ты цветком — Ландышем хрупким и белым; После пришел мотыльком Порхающим и несмелым. В нерукотворных сферах, В гамме цветных композиций Был ты соколом серым — Тысячелетней птицей. Стал ты потом человеком, Гением низших творений: Этим коротким веком Кончится цикл воплощений. Дальше твой путь на планеты: Звезд золотых мириады Примут носителя Света, Сына предвечной Монады. INRI в уме озаренном Именем станет Христовым: Перед божественным троном Будешь ты ангелом новым.

«От невзгод суеты и насилия…»

Посвящается В. П.

От невзгод суеты и насилия Я иду в бесконечность небес: В небесах серебристые лилии И мистический розовый крест. Весь мой путь аскетизм и терпение, А награда — твой хрупкий астрал И таинственный сон посвящения На вершинах сверкающих скал. По ступеням, судьбою начертанным, Я иду в бесконечность небес: В небесах ты, мне данный бессмертием, И над нами сияющий крест.

АЛЕКСАНДРА ПАРКАУ

ХАРБИНСКАЯ ВЕСНА

Харбинская весна… Песочными смерчами Метет по улицам жестокий ураган, И солнце золотит бессильными лучами Взлетевшего шоссе коричневый туман. Несутся встречные прохожие, как пули, Одежды их чертят причудливый зигзаг, В хаосе мечутся извозчики и кули, И рвется в воздухе пятиполосный флаг. Харбинская… весна… Гудят автомобили, Кругом густая мгла, пирушка злобной тьмы, Китайцы все в очках от ветра и от пыли, Японцы с масками от гриппа и чумы. Очки чудовищны, и лица странно жутки, В смятенном городе зловещий маскарад. Ни снега талого, ни робкой незабудки. Ни звонких ручейков, ни вешних серенад. Харбинская весна… Протяжный вой тайфуна, Дыханье стиснуто удушливой волной, В зубах скрипит песок, и нервы, точно струны, Дуэт безумных дум с безумною весной. Где запах первых трав? Разбрызганные льдинки? Великопостных служб томящий душу звон? На вербах розовых прелестные пушинки? Базаров праздничных приветливый гомон? Харбинская весна… В разгуле общей пляски Кружится дико жизнь в бесправьи и чаду, Кружится прошлое, напев забытой сказки, Мучительный кошмар в горячечном бреду. А будущее? Смерть? Возмездие? Расплата? Печально бродит мысль на склонах прежних лет По всем родным местам, где я была когда-то, С любимыми людьми, которых больше нет…