Русская поэзия Китая: Антология

СКАЗКА ВЕКОВ

Вечер тих, и близка уж осень, Желтый лист шелестит на песке, У калитки два ходи проносят Миниатюрный театр в коробке. Что ж, посмотрим… И куклы скачут, Вот на сцене — герой-полубог. Китаяночка хрупкая плачет, Грустно ходи гнусит говорок. Кукла-лев куклу-мальчика тащит, Открывая кумачную пасть, Дети-зрители глазки таращат, Чарам сказки отдавшись во власть. Все, как в жизни: убийства, драки, Куклы мечутся — горе, разбой… Свиньи, змеи, лисицы, собаки. Злых уродов беснуется рой, И последняя кукла головкой Безнадежно поникла на грудь… Представленье закончено. Ловко Весь театрик готовится в путь. Ходи сжали актеров-кукол В свой потертый цветной коробок И ушли… Только бубен стукал, И звенел в такт шагающих ног. Да три пса провожали лаем Уходящую сказку веков… О, как мало, как мало мы знаем Говорящих, значительных слов!

НА ШАЛАНДЕ

Гребни волн барашками курчавятся, Пена брызг алмазами горит, Сунгари, сердитая красавица, Изменила свой обычный вид. В знак тревоги ловко и уверенно Подняли на пристани шары, Жмутся лодки к берегу растерянно, Выходя поспешно из игры. На шаланде под квадратом паруса Мы плывем испуганно назад, И о мачту треплет ветер яростно Бахрому бесчисленных заплат. Мы плывем, то килем дно царапая, То волне взлетая на хребет. Чей-то пес, визжа, скребется лапами, Обнимает спутницу сосед. И багром скользя по борту узкому, Кормчий наш, китаец молодой. Напрягая бронзовые мускулы, Пассажиров брызгает водой. И я знаю — в час заката алого Это он вдоль нильского русла Плыл к той пальме, где под опахалами Клеопатра избранных ждала.

КЕЛЬНЕРШЕ

У ресторанной золоченой стойки, Где блещут вина в замкнутых рядах И бегают услужливые бойки, Стоите вы весь вечер на часах. Так детски чист ваш завитой затылок, И кожа рук прозрачна и нежна… На фоне рюмок, стопок и бутылок Так мило ваше личико, княжна. Играли вы когда-то на гитаре И пели песенки сантиментально в нос… Теперь вы кельнершей во второсортном баре И носите с закусками поднос. Вы улыбаетесь загадочно и гордо, Вы подаете деловито счет, И ждете к полночи «очередного лорда», И с третьим мужем начали развод. Глаза у вас по-прежнему лучисты, И белый фартучек такой же, как тогда, Когда влюблялись в вас толпою гимназисты В те незабвенные далекие года… Несутся пары в огненном фокстроте… За женскую судьбу на ком лежит вина? Вы пишете серьезно на блокноте Число глотков коктейлей и вина. Вы знаете шанхайской ночи пьяной Бессмысленный угар и дикий чад… Зовут шутя вас Девой Несмеяной И щедро доллара на чай дарят. И так же чист ваш завитой затылок, И кожа рук прозрачна и нежна… На фоне рюмок, стопок и бутылок Как мило ваше личико, княжна.

ПЯТНАДЦАТЬ ЛЕТ

Пятнадцать лет средь экзотичных зданий В стране иероглифов, драконов и тревог Стоит, прошедших лет храня воспоминанье, В Шанхае Офицерское Собранье, Былой России скромный уголок. Тех лет, когда наш край в бесправьи не был сирым, Когда был жив наш Царь и цел наш Отчий Дом, Когда дух рыцарства и чести правил миром И Русский Офицер, гордясь своим мундиром, Гордился Родиной, Собраньем и Полком. Все, от полковника до юного корнета, От школьной твердо помнили скамьи, Что доблесть воина лучом любви согрета, И чтили высоко родной страны заветы В кругу военной сплоченной семьи. И были те года победоносно ярки… В Собраньи было все, что дорого сердцам, — Знамена, ордена и царские подарки… И в шумных праздниках со звоном братской чарки Тянулась молодежь к прадедовским орлам. Гремела музыка, лилось рекой веселье, Брал младший радостно со старшего пример, Роднил единый дух единой общей целью, И, как могучий клич, в час бранного похмелья Звучало слово — Русский Офицер! И вот пятнадцать лет средь горького изгнанья, Бессменным часовым, хранящим грез чертог, Нам светит Офицерское Собранье, Как лучших дней немое обещанье, Как возрожденья русского залог. И стойкие борцы, соратники былые, Находят в нем и ласку, и приют, Их жены, сыновья, друзья их и родные, Задорные юнцы и старики седые, На огонек живой доверчиво идут. И бережем, как встарь, от века и доныне, В Собраньи мы все то, что дорого сердцам, — Родного языка улыбку на чужбине, И гордый русский герб, и русские святыни, И верность Родине, преданьям и отцам!

ВАЛЕРИЙ ПЕРЕЛЕШИН

«Живешь в глуши страны чернильной…»

Валерий Перелешин.1983 г.

Живешь в глуши страны чернильной, Записок, выписок из книг И дышишь летописью пыльной Забытых лавров и квадриг. Ты в этот мир бежишь от мира Суровых стихотворных нег, Так от прохладного зефира Подснежник кутается в снег — Чтоб вдруг из-под снегов латыни, Подтаивающих весной, Вдохнуть внезапно воздух синий, Веселый, легкий и сквозной. Чтоб после двух ночей бессонных Среди тысячелетних строк — Вдруг разглядеть вверху бездонный Сквозной и синий потолок… И грудь ты открываешь жадно Ритмическим ветрам родным, Ветрам веселым и отрадным, Парнасским бурям ледяным. И мнится: ямбом пятистопным Гремит военная труба, Анапестом нерасторопным Вдоль окон тащится арба… 20 мая 1935

В ЛАБИРИНТЕ

Мы заблудились в переходах. Но, право, не о чем тужить: Скорей забудем о свободах И без свободы станем жить! Все одобряют, все согласны, Все не боятся темноты: Ведь под землею безопасно Живут же мудрые кроты! Лишь несколько пустоголовых Бродяг, не помнящих родства, Все бредят о просторах новых, Где солнце, блеск и синева. Для них мы равнодушны, жалки, Бедны, трусливы и скучны, А им весенние фиалки, Им розы летние нужны! Им слаще гибель в лабиринте, Чем жизнь такая, как у нас. Ну что ж! ступайте и изгиньте Хоть в добрый, хоть в недобрый час! Но, непокорные и злые. Поймите истину одну: Что, мертвые или живые, Вы все равно у нас в плену. Дойдете вверх, к наземным людям И позовете нас туда — Мы не поверим и забудем Вас, как не живших никогда. Погибнете — мы как героев Вас памятниками почтим И, ваши имена присвоив, Дадим их правнукам своим. 26 марта 1947 Шанхай

ПОДРАЖАНИЕ КИТАЙСКОМУ

Сегодня, спать ложась, с мечтательной любовью Букет твоих гвоздик я ставлю к изголовью: Быть может, хоть во сне опять в саду твоем По трепетной росе побродим мы вдвоем? 4 апреля 1949 Шанхай

МОЛЧАНЬЕ

Молчанье, молчанье до гроба — Ведь если раскроешь уста, Взметнется бесовская злоба На голос, упавший с креста. Спиною и к солнцу, и к свету, И к ужасу собственных дел, Чтоб в тайну жестокую эту Никто никогда не глядел. И даже когда мы рыдаем Над каторгою естества, Не самое дно обнажаем, Не лучшие молвим слова. А те, что сказать мы могли бы — Слова совершеннее всех, — Замкнем под могильные глыбы, Под скучный незначащий смех. И что нам земная отрада И солнечный луч золотой, Навек отлученным от стада Горбом, слепотой, немотой? Но только сквозь горб и томленье Порой прорастает душа, И золушка-жизнь на мгновенье Сверкает — нежна, хороша. Тогда, побеждая бессилье, Мы больше цепей не хотим: Раскинув незримые крылья, Мы к нашему Богу летим. Быть может, в Его литургии, На небе, зачем-то нужны Мычащие глухонемые, Придавленные горбуны? 8 июля 1949 Шанхай

ГАЛЛИПОЛИЙЦЫ

По трапу медленно всходили, Последний завершая путь, И горсточку заветной пыли Украдкой прятали на грудь. Ни пестрых бантиков в петлицах, Ни белизны прощальных роз. Ведь те, кто плачут на границах, — Те плачут кровью вместо слез. Платочки не благоухают Провинциальным цветником, Такиеслезы вытирают Армейским грязным рукавом. И, отвернувшись без оглядки И обратясь лицом на юг, Галлиполийской лихорадки Дыханье ощущают вдруг. С тех пор сердца бесславно тлеют По всем краям чужой земли, С тех пор униженно дряхлеют В Бизерте наши корабли. С тех пор натуги, и усилья, И жалкие цветы наград, А мы, как мельничные крылья, Все возвращаемся назад — К далеким дням борьбы и страха И слышим дым пороховой, Склонясь над горсточкою праха Уже седою головой. 24 марта 1935

МЫ

Нас миллионы — вездесущих, Бездомных всюду и везде, То изнывающих, то ждущих, То приучившихся к беде. Земные ветхие границы Мы исподволь пересекли; Мы прежние свои столицы В столицу мира отнесли. Во всех республиках и царствах, В чужие вторгшись города, Мы — государство в государствах, Сплотившееся навсегда. Разбросанные по чужбинам, Встречаемые здесь и там, По всем краям и украинам, По широтам и долготам, Все звезды повидав чужие И этих звезд не возлюбя, — Мы обрели тебя, Россия, Мы обрели самих себя! На мерзлых полюсах планеты, Под тропиками там и тут Какие к нам слетают светы, Какие яблони цветут? Не мы ли — белый мозг арийства, За белизну и красоту Терпели голод, и убийства, И ненависть, и клевету? Мы стали русскими впервые (О если бы скостить века!), На звезды поглядев чужие, На неродные облака. И вот, на древние разброды, На все разлады несмотря, Мы знаем — русского восхода Лишь занимается заря. Пусть мы бедны, и несчастливы, И выбиваемся едва, Но мы выносливы и живы, И в нашем образе жива — Пусть звезды холодны чужие — Отрубленная голова Неумирающей России. 10 февраля 1934

ПОЕЗДКА В ДУН-ЛИН

К востоку поднимаются курганы, Как две белоголовые горы. Похороненные под ними ханы Во сне сраженья видят и пиры. В твоих глазах — безоблачные дали, Синеет жилка нежная на лбу… Здесь юноши о девушках вздыхали И лютни жаловались на судьбу. Таятся в соснах шорохи столетий, Здесь приютившиеся навсегда. Мы ту же самую — дурные дети — Тревогу томную несем сюда. Рисунками, стихами, именами Испещрена горбатая стена. Мы высекаем острыми камнями И наши варварские имена. 14 октября 1940

РАСПЛАТА

В лабиринте глухом, где мечусь я, как пойманный в сети, Тянет гибельным ветром от стен земляных и камней, И безвременно чахнут, как туберкулезные дети, Слабогрудые замыслы, хилые всходы страстей. Солнце трижды великое, царь всеблагой и преславный, Хоть единым лучом укрепи меня против врага! Но в назначенный день прошумит поединок неравный — Сердце мне остановят железные бычьи рога. Ариадна моя! Для чего у зловещего входа Я с пути не сошел и приветом твоим пренебрег! Ты сияла, как луч, как победа в бою, как свобода, Прижимая ко груди спасительный пряжи клубок. Как невеста, копье боевое ты мне подносила, Ты, как мать, покрывала меня освященным щитом, Но так сладко мне лгали и слава, и юность, и сила, Так манили идти не оглядываясь, напролом… Ты осталась вверху — безутешна, светла и крылата, Домовитого счастья клубок покатился из рук… Ариадна моя! Не за это ли ныне расплата Паутиной своей оплетает меня, как паук? 4 декабря 1940