Русский романтизм

отсутствует.

Вельтман сам так характеризует свое произведение в письме

к Погодину: „Пользуюсь случаем доставить вам моего „Филип-

повича", исполненного историко-этимологического бреда. Сочи-

нение без цели, без намерения, без начала, без конца, но все-

таки, если вздумаете прочесть во время бессонницы, то мо-

жет служить сонйым зельем". (Папка № 3521, Погодинский

архив).

Берясь за исторический сюжет, он намеренно обнажает

приемы писателя исторического романа. Необходимое мысленное

перенесение последнего в прошлое, он делает реальным, физи-

ческим, становясь действующим лицом романа, участником

бесед с Аристотелем, с Филиппом и даже воспитателем сестры

Александра. Здесь снова проявляется то нарушение законов

времени, которое мы наблюдали в „Страннике".

Толкуя поступки героев с точки зрения человека XIX века,

он разрушает исторический колорит, и этот двойственный ас-

пект создает постоянные гротескные сдвиги. Например, автор

ведет беседу с Филиппом в таком тоне: „Эх Филипп Аминто-

вич, нашей кожи не обдерут на бубен, пойдем" (46 стр.).

Двоюродный брат Олимпии говорит по поводу образования:

1361

„Науки юношей питают", к Филиппу применено такое срав-

нение: „Филипп сидел, как хохол на возу, в который были

запряжены попарно все греческие республики" (49 е.). И, как

всегда, автор сам подчеркивает странность своего. участия

в романе: „Может быть, читатели спросят на каком языке

разговаривал я с Филиппом?" (43 стр.).

„Эта д е ф о р м а ц и я и с т о р и ч е с к о г о жанра совпа-

дает с общим отрицательным к нему отношением". Одоевский

пишет, что „этот род надоел, осмеян, освистан" *).

Итак, свои искания в области жанров и приемов пове-

ствования В. начинает с разрушения традиционных форм:

путешествия, сказочно-фантастического и исторического романа,

создает роман без начала и конца или с прихотливо переста-

вленными частями. Сюжет для него настолько несуществен,

что произведение в 3-х частях его не имеет, а если он и начи-

нает развертываться, то автор небрежно обрывает его в момент

наибольшего интереса.

Творчество В. занимает также значительное место на пути

общего движения литературы 30-х годов от стиха к прозе,

в выработке литературного языка 2).

В „Страннике" прихотливо сочетаются обе формы речи

без всяких оснований перехода от одной к другой. Такое со-

четание мы найдем у Каролины Павловой в „Двойной жизни",

но с тою разницею, что там строго выдержано разграничение:

проза соответствует внешней жизни героини, стцхи — внутрен-

ней. У Марлинского в „Поездке в Ревель" также безоснова-

тельно, как и у В., смешивается то и другое. Но в „Стран-

нике" имеется еще и ритмическая проза — ею написана поэма

„Эскандер". „Задумчиво глядит он на даль и на море, как

будто впервые он видит и прелесть и мрачность природы",

к которой писатель возращается и в дальнейшем — например,

вступление „Лунатика" представляет собою настоящее стихо-

творение в прозе.

В области словесного сказа он вводит, как мы видели,

ряд гротескных приемов, в „Кощее Бессмертном" его интере-

сует проблема языкового колорита и, с этой целью, он про-

делывает мозаическую работу, вставляя слова и выражения из

Ефимьевской и Новгородской летописей, пользуясь для спра-

вок Четьями Минеями, историей Геродота, Карамзина и т. д.3)

Но роли его в истории литературного языка должно быть

посвящено специальное исследование.

*) П. Н. Сак у лин. ,Из истории русского идеализмам, т. I, ч. 2,

стр. 288.

Об этом движении у Э й х е н б а у м а : „Лермонтов", гл. III.

ъ) Папка М» 2290: примечание к былине „Кощей Бессмертный".

1361

VI

„ С т р а н н и к " и л и т е р а т у р н а я т р а д и ц и я 2 0 — 30

г о д о в .

Какое же место занимает „Странник" в общем ходе лите-

ратурного развития? Где искать корней этого явления и суще-

ствуют ли соответственные аналогии на Западе и в России?

Сам Вельтман сравнивает себя с „сочинителем" путе-

шествия Анахарсиса, аббатом Бартелеми, который также ездил

по картам и книгам, объехал всю Грецию и посетил глубокую