Серебряная тоска

Старик встал и покорно вышел за дверь.

– Поверьте, - сказал Серёжка, когда дверь захлопнулась, - я ведь вовсе не хам какой-нибудь. Я вполне разделяю ваше горе. Вам хочется как можно скорее похоронить любимого мужа. Подумать только - такой молодой... И уже до полковника дослужился.

– С чего вы взяли, что он был молодым?

– Каждый из нас был когда-нибудь молодым.... Шучу. Просто глядя на вас...

– Мой муж был старше меня на двадцать лет.

– Да что вы!
– Серёжка всплеснул руками.
– Удивительно. Такая преданность...

Даже после смерти. Достойно всяческого восхищения.

– Молодой человек!
– Дамочка нахмурилась.
– Прекратите юродствовать.

Серёжка удивлённо вскинул брови.

– Во-первых, я не юродствую, - сказал он.
– Я вами совершенно искренне восхищаюсь. А во-вторых, почему же я для вас молодой человек? Вы, по-моему, моложе меня года минимум на два. Мне ведь уже двадцать семь.

Мадам зарделась.

– Вы хотите сказать, что я выгляжу на двадцать пять?
– спросила она.

– А что я должен сказать, если вы так и выглядите?

– Сначала вы вели себя как беспросветный хам, - покачала головой дамочка.
– Теперь - как милый лжец.

– А что вам больше нравится?

– Мне тридцать три, - ответила дамочка не на заданный ей вопрос.
– Я этого не скрываю и не нуждаюсь в комплиментах на этот счёт.

– А я хотел бы говорить вам комплименты.

– Потому что вы милый лжец?

– Нет, потому что я беспросветный хам. Хотите чаю? А, может, хотите выпить?

– Для чаю у вас душновато.

– А вы снимите шубку.

Дамочка послушно сняла шубку и села на прежнее место возле Серёжки, разве что придвинув стул чуть поближе к нему.

– А выпила бы я всё равно чего-нибудь покрепче.

– Вуаля!
– Неведомо откуда Серёжка извлёк и поставил на стол бутылку коньяка.

– Вы фокусник?
– удивилась дамочка.

– Нет, - печально ответил Серёжка, - я простой гробокопатель. Могильщик, что лопатою сырою всю жизнь другим удачно ямы роет, не думает, что срок его придёт, что сам он в эту яму попадёт.

– Так вы ещё и поэт?

– Увы. Не люблю хвастаться тем, чего не сделал. Это стихи моего друга Игоря Матушинского. Слыхали?

– Увы. По-моему, вы просто скромничаете.

– Если б мой друг Игорь Матушинский услышал, что я умею скромничать, он бы помер со смеху.

– А вы бы его зарыли. Так коньяку нальёте?

– Из кружки не побрезгуете?

– А я вообще не брезгливая.

– Тогда - салю!

– Чего?

– Извиняюсь. Люблю щегольнуть французским, потому что толком его не знаю. Ужасно я с вами откровенен что-то. Прозит!

– Чего?

– А уж немецкого и вовсе не знаю. Я всегда откровенен с теми, кто мне понравится. Извините за грубый комплимент. Короче, по-русски - выпьем.

Они чокнулись алюминиевыми кружками и выпили.

– А вы заметили, - сказал Серёжка, ставя пустую кружку на стол и вытирая небритые губы ватником, - что у самой пьющей нации - у нас, русских, - нет ёмкого слова для тоста? Ни французского "салю", ни немецкого "прозит", ни английского "чирз", ни скандинавского "скаль". Не странно ли это, мадам?

– Пожалуйста, не называйте меня "мадам", прошу вас.

– А как вас называть?

– Люда.

– Тогда меня - Серёжа.

– Нет, всё-таки здесь у вас слишком душно... Адски жарко... Если вас не смутит, я сниму эту кофточку... Зачем вы это руку мне на грудь?

– Извините... Она у вас такая круглая... И... мягкая, оказывается... Не сдержался... Извините...

– Извиню, - продышала Люда.

– Неужели вы действительно так любили своего покойного мужа?

– Серёжа. Идите на хуй. Вместе с моим покойным мужем.

Серёжка опешил и покрылся красными пятнами. Невероятное - впервые в жизни его вогнали в краску. Впрочем, он быстро оправился.

– Вместе с ним - то есть, в могилу.

– А вы остры на язычок.

– Хотите проверить?

– Было бы недурно.

– Тогда давайте рассчитаемся, - спокойно сказал Серёжка.

– Вы хотите предложить мне за это деньги?
– обомлела Люда.

– Нет, я хочу получить деньги с вас.

– За ЭТО? С МЕНЯ?

– За похороны вашего мужа. За то, чтоб могилка была вырыта сегодня.

Люда резко вскочила со стула, схватила кофточку, натянула её.

– А вы редкостный мерзавец, - сказала она.

– Почему?
– искренне удивился Серёжка.
– Потому, что не хочу воспользоваться ситуацией и изнасиловать вас?

– Потому... потому что мерзавец!
– крикнула Люда.

– Аргумент принят, - кивнул Серёжка, подливая себе в кружку ещё коньяку.
– А вотр, мадам!

– А к директору вашему я схожу, не сомневайтесь! Немедленно!

– И что же вы ему скажете? Что я не пожелал вас трахнуть?

– Скажу, что вы... что вы пьянствуете на работе!

Серёжка расхохотался так, что чуть не расплескал коньяк из кружки.

– Ох, хотел бы я присутствовать при этой сцене! Он же вас за душевнобольную примет.

– Он так уверен в вашей святости?

– Нет, с вами и цирка не нужно! Да пьём мы вместе! Мы тут на кладбище все в одной лодке.

Люда устало откинула прядь со лба.

– Я так и думала, - сказала она.
– Ладно, сколько вы хотите?

– От это другой разговор, дамочка!
– довольно воскликнул Серёжка, сразу переходя с французского на нижегородский.
– Ну, чтоб не разорять бедную вдову начальника штаба дивизии, ограничимся стольником.

– Грабёж!
– взвизгнула дамочка.

– М-да, - сокрушённо покачал головой Серёжка.
– А если б я запросил два стольника, вы бы назвали меня убийцей. Это не грабёж, мадам, это акт милосердия.

Подумайте, у меня взрослая мама, у Корнеича больная печень, у директора кладбища дядя с, пожалуй, парализоваными ногами...

– Причём тут ваш директор?

– А делиться? Бог ведь что велел? Бог, мадам, велел делиться с директором кладбища. Не то, говорит, ребята, не пить вам больше коньяк в уютной сторожке - директор Пётр, говорит, вас живо за борт оформит. Он у вас, говорит, мужчина строгий - брада седая, брови густые, машина "Волга", окраска чёрная.