Серебряная тоска

– Да лучше я своего мужа на помойке зарою!

– Да, - вздохнул Серёжка, - что с нами любовь делает... Любовь к деньгам, я имею в виду. Не выйдет у вас с помойками, мадам - вмешается милиция, вмешается санэпидемстанция - это вам уже не в стольник влетит.

– Мерзавец.

– А вы повторяетесь. Хотите прокрутить весь разговор по-новой?

– Да подавитесь вы!
– Дамочка раскрыла сумочку и швырнула оттуда стольник на стол.
– Я бы ещё столько же заплатила, лишь бы никогда вас больше не видеть.

– Идёт, - согласился Серёжка и протянул руку.

– Не прикасайтесь ко мне своими грязными руками! И чтоб могила была готова уже сегодня.

– Не волнуйтесь, мадам, у нас как в аптеке: утром деньги - вечером могила; вечером деньги - утром могила.

– Ну, всё, прощайте.
– Дамочка направилась к выходу.

– Не прощайте, а до свидания.
– Серёжка хитро поднял палец кверху.
– Вы ведь стольник за "никогданеувидимся" так и не заплатили.

Дверь хлопнула.

Серёжка с довольным видом подлил себе коньяку и медленно выцедил.

Вошёл Корнеич.

– Ну, как?
– робко спросил он.

– Пляши, Корнеич!
– Серёжка грохнул о стол пустой кружкой.
– Заработал ты свой червонец. Богатеешь, плесень. Скоро твои дети будут пить один коньяк.

– То исть... как?
– не понял Корнеич.

– А так - из бутылочки с сосочкой.

– Я в смысле... Как же... всего червонец?

– Скупость, Корнеич, скупость заедает нынче человека.

– Какого человека?

– Меня, например. Да нет, Корнеич, я-то как раз мужчина широкий. Спичку поднести подкурить, друзей на трамвае покатать - на всё готов. А вот клиент нынче такой пошёл - деньгу из него не выжмешь. Да ты садись, Корнеич, коньячку хлебни...

Тебе червонец как - цельной бумажкой выдать или пятачками отсчитать?

– Сергей Василич... Да как же...
– Глаза Корнеича наполнились влагой. Ведь всегда ж по двадцать пять...

– Да ты подумай, Корнеич, ведь червонец - это целая бутылка водки или пять кило ирисок!

Корнеич часто заморгал глазами. Потянулся за кружкой с коньяком, выпил залпом и закашлялся. Серёжка участливо похлопал его по спине.

– Что, не в то горло попало? Не бережёшь ты себя, Корнеич. Коньяк-то хорош?

– Хорош, - хрипло сглотнул Корнеич.

– Ну, держи свой червонец.

– Спасибо, Сергей Василич.
– Почерневшими от земли, потрескавшимися от мороза пальцами Корнеич потянулся к красненькой. Серёжка неожиданно припечатал червонец ладонью к столу. Корнеич заморгал глазами ещё чаще.

– Ты чё, совсем дурак?
– Серёжка пристально и как-то зло поглядел на Корнеича.

Затем достал из кармана три таких же червонных бумажки, швырнул их перед Корнеичем веером и подмахнул к ним прижатую рукой.

– Ну, чего таращишься, чучело? Сгребай. Да бери ты свою долю. Пришёл и на нашу улицу праздник - клиенточку я распотрошил на стольник. Сорок тебе, сорок мне, двадцать Петру Алексеевичу.

Корнеич, всё ещё не веря, пугливо взял бумажки и сунул их в карман ватных штанов.

– Хотя стоило б тебя тринадцатой лишить, - сурово покачал головой Серёжка, - раз шуток не понимаешь.

Корнеич угодливо хихикнул.

– Ладно, старик, бери лопату - и за работу. К вечеру могила должна быть готова.

Я своё дело сделал, делай же и ты своё.

Корнеич с готовностью схватил лопату и глянул на Серёжку глазами собачьей благодарности.

– Серёженька... Сергей, то есть, Васильевич...

– Иди, Корнеич, иди работай.

– Тьфу, - сказал он, когда дверь за Корнеичем вежливо прикрылась.

У директора кладбища Петра Алексеевича Тимошенко не было ни дяди с парализованными ногами, ни седой бороды, ни густых бровей, но чёрная машина "Волга" несомненно была. Были и очередные посетители - молоденький лейтенант милиции и молодая же заплаканная женщина - судя по внешности, скорее сестра, чем жена лейтенанта.

– Ну чем же я могу вам помочь, дорогие мои!
– всплёскивал руками Пётр Алексеевич.
– Нет места на кладбище, нет! Сам недавно любимую тётю в Энгельсе похоронил. И даже там очередь на год вперёд. Это что-то ужасное, как возросла смертность.

– Но поймите, - робко сказал лейтенант, - это же был наш папа...

– Всё понимаю, всё понимаю и сочувствую, но поделать, увы, ничего не могу.

Женщина заплакала. Лейтенант погладил её по голове и сделал шаг вперёд.

– Мы могли бы договориться, - сказал он, покраснев.

– Что вы имеете в виду?
– Тимошенко поднял на него недоумевающие глаза.

– Ну-у...
– Лейтенант явно не знал, как начать.
– У нас, в общем, есть с собой... ну, определённая сумма...

Тимошенко грозно поднялся из-за стола.

– Лейтенант, - укоризненно сказал он, - вы ведь ещё так молоды.

– А что?
– неожиданно резко вскинулся лейтенант.
– Что делать-то?

– Не начинать свой жизненный путь с преступления. Я уж не говорю о чести мундира. Вот если б вы остановили меня за превышение скорости, а я начал предлагать вам взятку, как бы вы поступили?

– Повесил бы, - неожиданно зло ответил лейтенант.
– На первом же столбе.

– Что-о?
– у Тимошенко округлились глаза.

– Пойдём, Ваня...
– Заплаканная женщина потянула лейтенанта за рукав.

– Без всякой жалости, - вырываясь, добавил лейтенант.
– Высоко и коротко.

– Вон!!!
– завопил Тимошенко.
– Вон из моего кабинета!

Лейтенант только рукой махнул, и они с сестрой направились к дверям. Те вдруг сами раскрылись перед ними.

– Можно к вам, Пётр Алексеевич?
– спросил Серёжка.
– Здравствуйте, кивнул он посетителям.

– До свидания, - свирепо буркнул лейтенант, хлопая дверью.

Серёжка повернул к директору удивлённое лицо.

– Проходи, Серёжа, проходи, - ласково сказал Тимошенко.
– Вот видишь, чего только не приходится... Лейтенант милиции взятки предлагает... Я ещё с ума не сошёл - от представителя властей взятки брать. Вот будь он генерал или, хотя бы, полковник...
– Тимошенко расхохотался.
– А с этими лейтенантами-капитанами...