Серебряная тоска
Шрифт:
– Н-да. Наубирались же вы... Здравствуйте, Руслан Васильевич.
Русланчик, который прыгал на одной ноге, пытаясь просунуть другую в штанину, поднял голову, сказал "привет", потерял равновесие и с костяным звуком рухнул возле стола.
– Ну, цирк!
– заржал Колька.
– Цирк и клоуны.
– Николаша, серьёзнее, - одёрнул его Серёжка.
– В цирке нужно быть серьёзным.
Клоуны не любят, когда над ними смеются.
Руслан сердито зыркнул на обоих с пола. Я подошёл к нему и помог подняться.
– Ты заметил, Николаша, как всё блестит и сверкает, -
– Нет, согласись, людям умственного труда невозможно поручать столь тонкую работу, как уборка квартиры. Вот что, у Игорька завтра день рождения.
Возьмём уборку на себя. Хватай-ка веник и вперёд. Под диваном наблюдаю я дивный совок (и как он туда попал?), на кухне предчувствую я помойное ведро. Давай, Николаша, сделай Игорьку приятное.
Колька покорно схватил веник и зашуршал им по полу. Серёжка развалился в кресле с сигаретой.
– Тц-тц. И не стыдно вам?
– покачал головой он.
– Человек должен гнуть на вас спину.
– Сам же говоришь - должен, - нашёлся я.
– Кстати, не очень-то рассиживайся в кресле - и для тебя дело найдётся. А ну, пошли на кухню. Русланчик, одевайся побыстрее, чучело, и присоединяйся к нам.
– А я тут что, один останусь?
– подал голос Колька.
– Не хотим тебе мешать, - объяснили мы.
– Ну, показывай своё хозяйство, - обратился ко мне на кухне Серёжка.
– В каком смысле?
– подозрительно спросил я.
– Резервуары.
– Э?
– Ну, закрома Родины.
– Любишь ты, дятел, всяческие энигмы.
– Э?
– Один-один, - сказал я и распахнул холодильник.
Серёга нырнул туда по пояс и довольно прокомментировал:
– О! Колличество водки радует. Правда, разнообразие продуктов немного удручает.
– Почему это?
– возмутился вошедший на кухню одетый, наконец, Руслан. Мясо на жаркое, всякая дребедень на "оливье", солёные огурчики-помидорчики, шпроты - мало тебе?
– Разве я сказал "мало"?
– поворотом ладони отклонил его выпад Серёжка.
– Я говорил исключительно о разнообразии. К вашему ассортименту продуктов не хватает чего-нибудь эдакого... изысканного.
– Птичьего молока?
– спросил Руслан.
– Птичьего молока у нас нет. Есть немного птичьего помёта на подоконнике.
– Хо-хо-хо!!
– страшно расхохотался Серёжка.
– Делаете юмористические успехи, молодой человек. В жизни так не смеялся.
– Даже на кладбище?
– спросил я.
– Ой, уморил, ой, уморил! Не, ребята, не знаю, как вы вдвоём можете жить. Два таких остряка... Вы б уже давно должны были смехом друг друга удавить. Короче, приколы временно отменяются. Речь заходит о деликатесах и их авторе Николае Васильевиче. Рябинине, естественно. Ха-ха. Николя, лессэ-ву лё веник э вьенэ зиси!
– Чё?
– крикнул из комнаты Колька.
– Бросай, говорю, лё веник и иди сюда.
Колька образовался на кухне.
– Чё?
– снова спросил он.
– Где та консерва, что ты принёс с собой?
– А! В кармане пальто.
– Извлечь! И тарань сюды.
Колька послушно исчез в прихожей и тут же вернулся.
– Во, - сказал он, протягивая Серёге консервную банку.
–
Мерси, Николя.– Серёжка потрепал Кольку по щеке.
– Сие, господа, суть камчатские крабы, экспроприированные Николай Васильичем намедни из родного ларька. Партия оных была получена ларьком утром намедни же. Печась о нашем общем празднестве, Николай Васильевич не преминул. Мы сделаем из его преступления салат. Салат из крабов. Вот под этим я и разумел нечто особенное. Майонез у вас есть? Лук, сыр, яйца?
– Сыра нет, - сказал Руслан.
– Ещё не поздно, - заметил Серёга.
– Колька...
– Я сам схожу, - вмешался я.
– Колька пускай комнату дометёт.
Не дожидаясь возражений, я быстро схватил куртку и шляпу и выскочил за дверь. От Серёжкиного остроумия крыша моя уже основательно поехала, и мне нужен был тайм-аут. Я, правда, понимал, что оставляю Русланчика на съедение этому остроумному волку, но личный эгоизм взял верх. Да и что Русланчику Серёжка? Что он может ему сделать? Ничего. А вот ты можешь И ой как глубоко можешь. И несчастным, и счастливым. Игорёк, Игорёк, сделай его счастливым. Ведь ты и себя тогда сделаешь счастливым... Боже мой!.. Иди покупай сыр. Недоносок.
В гастрономе были сразу две громадные очереди - в молочный отдел, где мне предстояло отстоять за сыром, и в кассу, где мне предстояло уплатить за него.
Меня это, почему-то, даже обрадовало. Я справился о цене на сыр и встал в очередь в кассу. Чьи-то лица стояли передо мной, чьи-то занимали очередь за мною, все из разных отделов, вдруг объединённые в общую очередь, которая хоть и соединила нас на некоторое время, молодых и старых, пионеров и пенсионеров, но не сблизила, а даже как-то ещё сильней разобщила. Вселенское одиночество в толпе. Вселенская тоска. Серебряная тоска. А ведь - да упади они сейчас все на пол и подохни - мне бы от этого не стало ни хуже, ни лучше. Просто страшно. И мне действительно стало страшно. Кажется, взросло новое поколение - нелюбящих.
Не умеющих любить. Нет - не желающих любить. Они серо смотрят друг на друга и так же серо внутрь себя... А Русланчик?.. Он что, тоже серо смотрит внутрь себя?
Да нет... Боже! Какой! Я! Счастливый! Человек!
– Три девяносто, - сказала кассирша.
Скорей этот сыр купить и назад к нему.
– Три девяносто, - повторила кассирша.
Я расплатился. Сунул ей трёшник и рубль.
– Десять копеек сдачи не забудьте.
Есть любовь, есть, не врите. И каждому хочется по-настоящему одного: любить. И каждому из вас хочется крикнуть вслух:
– Какой я счастливый человек!
– О! Допился!
– Белочка.
– С виду интеллигентный, а хулиганит.
– Десять копеек возьмите!
Я схватил сыр и помчался домой.
– Ну, и на хрена столько сыру?
– поднял брови Серёжка, когда я вывалил свою покупку на кухонный стол.
– Нам на салат всего-то нужно было...
– А остальное так нарежем - для любителей. Типа, как колбасу. Чтоб закусывали, - заявил я.
– Это водку-то сыром закусывать?
– хохотнул Серёжка.
– Не смешите меня. До такого даже последние работяги на нашем кладбище не снисходят. Разве что плавленым.