Шарлатан
Шрифт:
А я учился уже в третьем классе: Даша меня просто выгнала из своего класса к Надюхе перед третьей четвертью, сказала, что нечего мне ей мешать второклассников учить. Но так как нашей директрисе часто приходилось и директорской работой заниматься, ее часто замещала Мария Захаровна — а уж что она нам на уроках рассказывала, фиг проверишь. У библиотекарши опыта педагогического вообще не было, с детьми она раньше не работала (раньше она в библиотеке какого-то научного института трудилась), так что подготовленную Надюхой программу на день она нам выдавала где-то за полчаса, а затем просто рассказывала разные интересные вещи буквально обо всем. А еще из-за нее и школьная библиотека быстро росла: Маня Захаровна каждое воскресенье ездила в Горький (у сельских учителей был бесплатный проезд в «область») и на развалах покупала столько разных книг, сколько донести была в состоянии — а женщиной она была отнюдь не хилой. Что же до денег — деньги на это ей Надюха выдавала сколько угодно: в деревне, точнее во всех деревнях, откуда к нам школьники
Но школа у меня занимала время только до полудня, все же до пятого класса в программе было по четыре урока в день (а два раза в неделю — вообще по три, так как предмет под названием «физкультура» все в деревне сочли лишним). Еще час я тратил на помощь Надюхе: по ее просьбе я проверял домашние задания у одноклассников. А все оставшееся время я занимался «улучшением семейной продовольственной безопасности» — то есть червяками и теплицей, а в мае приступил к воплощению новой идеи. Но еще до того, как я начал копать, мне удалось узнать кое-что о нашей Красной армии, о чем раньше я нигде не читал и даже не слышал. А узнал я от дальнего родственника деда Ивана, который теперь к нему жить переехал, так как его деревню где-то на Смоленщине немцы целиком сожгли.
Деду Михею (которого «по паспорту» звали Михаилом Петровичем) было лет уже немного за шестьдесят, и приехал он в Кишкино после демобилизации. Потому что в сорок первом записался добровольцем в Красную армию — а зимой его уже комиссовали. Воевал он, правда, недолго: в армию он записался в самом начале июля сорок первого, а уже в середине октября его перевели в «трофейную команду». Только в ней он не награбленные музейные ценности от фашиста забирал и не оружие сортировал. А был он, как сам говорил, в этой команде «старьевщиком» — впрочем, у него вся команда такая было. И собирали она по полям сражений всякое битое и горелое железо (фашистское и отечественное тоже) на металлолом, самолеты сбитые, гильзы стрелянные тоже собирали: за них бойцам отряда даже премии специальные давали. За фашистские гильзы, латунные, и, как дед Михей говорил, гильзы его команда чуть ли не тоннами сдавала, причем любые — и пушечные, и винтовочные, и даже пистолетные. Но в основном вражеские, латунные.
Еще они собирали германские мины — и как раз после одного такого сбора его и комиссовали: напарник деда что-то такое нашел, что его, стоящего метрах в десяти от напарника, так головой о землю шмякнуло, что из армии его тут же и демобилизовали. То есть он пару недель в госпитале провел, а потом уже поехал к родственнику в деревню…
В команде «старьевщиков» он — ранее простой крестьянин — довольно многому научился и теперь работать пошел на Ворсменскую МТС: дед Иван говорил, что лучше деда Михея там никто не знает, что из сломавшейся техники починить можно, а что уже на переплавку отправлять нужно. Причем сам он ничего чинить не умел, а вот разобрать что угодно на составные части — в этом он был виртуозом непревзойденным. И благодаря ему на нашей «железной дороге» появился второй «локомотив»: в конце апреля дед Михей, прослышав, что в Кулебаки свозят разбитую немецкую технику на переплавку, сам туда съездил и привез три разбитых автомобильных мотора от грузовиков. Еще две коробки передач от них же, другие какие-то железяки. На МТС привез, а там — после того, как он моторы эти по винтикам разобрал — из них один вполне работающий собрали, а потом с этим мотором, используя другие железки, и «локомотив» построили. Небольшой, размером где-то с «эмку» — но он легко тянул два, а при нужде и три вагончика…
А еще он буквально по цвету металла мог определять, из какого сплава железяка сделана. И по поводу «отечественных» лампочек на двести двадцать он мне объяснил, почему у низ цоколь не из оцинкованной жести, как у всех других сделан, а латунный:
— Так тут и думать нечего, это томпак от германского Солотурна.
— Какого Солотурна?
— Пушка у них такая зенитная, и ружье противотанковое. Гильза у них довольно толстая, раскатать кусок такой до размера лампочки — дело плевое, куда как проще, чем из железа винт этот делать и цинковать его потом. Вот, думаю, на лампочном заводе здесь не дураки сидели, придумали, куда гильзу приспособить. А что это именно такая гильзы была, так по цвету видно: винтовочная-то латунь — она посветлее будет…
Понятно, ответить на возникший у меня вопрос, а сколько всего такие «команды старьевщиков» той же латуни собрали, следуя непосредственно во втором эшелоне за наступающими войсками, он не мог — но, судя по всему, собрали они ее очень много. А в Ворсме появился на МТС новый, специально «под деда Михея» организованный участок: туда из вражеского металлолома выбирали и свозили почти все разбитые моторы и прочие «сложные железяки».
А еще благодаря ему в Грудцинском колхозе весной все поля успешно засеяли: он разобрал пять не отправленных по разгильдяйству и лени «Универсалов», стоящих на задворках МТС ржавыми напоминаниями о том, что лениться плохо — и механики из них собрали три вполне работающих трактора. А еще он разобрал «мертвый» Сталинец, который с сорокового года починить пытались. Народ на кучу деталей посмотрел, ничего неисправного не нашел, собрал
детали обратно — и трактор поехал! А так как с лигроином в стране стало получше, его на пахоту и сев в колхозе хватило — и народ теперь просто ждал урожая.Не просто ждал, работы летом в деревне всем хватает. Правда, «интернатовские» школьники все по домам разъехались, зато кишкинским работенки на школьном поле нашлось с избытком. Поле это в текущем году целиком под картошку пустили, а чтобы картошка хороший урожай дала, ее и окучивать нужно, и сорняки пропалывать. То есть с сорняками на картофельном поле отдельно бороться вроде и не нужно, при окучивании они все вырубаются — но если лшнюю травку червячкам скормить, а потом их продукцию на то же поле подсыпать, то получается-то замечательно! В общем, все школьники вкалывали для сытной жизни следующей зимой, и я не отставал. То есть тоже иногда принимал участие — хотя чаще всего мои же одноклассники меня с поля и прогоняли. Ну да, им-то уже по десять лет было, а мне «скоро семь», да еще и ростом я не вышел — так что у меня оставалось много времени для «работы по дому». А дома я уж расстарался: выкопал ямку кубометра на четыре с лишним, ее «оштукатурил», соорудив относительно ровные бетонные стенки толщиной сантиметров по двадцать, затем в соседней ямке (размером уже куба на два с половиной) сделал стенки потоньше. И напоследок поставил над первой ямкой дощатую крышу с люком, обильно вымазанную гудроном, а в соседнюю мне мужики с котельного завода воткнули здоровенную «кастрюлю».
И после всего проделанного я — в присутствии главного инженера котельного, с которым я еще в начале весны обо всем договорился, заполнил вторую ямку водой и открыл вентиль в перевернутом «дне» кастрюли. Понятно, что она торжественно потонула, а на вопрос «а когда?» я ответил, что «не позднее чем через неделю, но там модно будет не особо спешить, я вас пригласить успею».
Пригласил я его уже через пять дней. Пригласил, он посмотрел на всплывшую почти полностью кастрюлю, потом вопросительно на меня взглянул. Я сделал торжественную морду, снова открыл вентиль на крышке (к которому уже был привинчен резиновый шланг), а кусок железной трубы, торчащий с другого конца шланга, сунул в разожженный рядом костерок. И через несколько секунд гордо поднял железячку вверх, чтобы все увидели вырывающийся из трубы огонь:
— Вот, что я вам говорил! Сейчас дерьмо как следует забродило, и из дерьмового танка теперь в сутки будет выходить кубометров по сорок чистого метана. Но так как прет оттуда метан совсем не чистый, то получается уже кубов восемьдесят горючего газа, только очень вонючего.
— Да хрен с ним, пусть воняет, когда сгорает, то вроде и запаха сильного нет.
— Ну да. Только я теперь горелку эту погасить не могу: газ в мой газгольдер не влезает, его сразу жечь приходится чтобы не вонял.
— Я понял, понял. Баллон мы тебе, как и обещали, сделаем, и насос тоже. А теперь рассказывай, чего ты в этот… дерьмотанк-то напихал, чтобы так газ пер? Нет, погоди, я блокнот достану, запишу все. И изобретение на тебя оформлю.
— Не оформите, я про это в книжке какой-то прочитал, или в журнале, там было написано, что в Индии англичане еще вроде в прошлом веке на такой установке нал для газового мотора получали.
— Так это в Индии, а у нас-то Советский Союз! Ладно, все равно рассказывай, нам такая установка и самим не помешает. Получится на тебя изобретение записать — отлично, не получится — мы тебе от завода премию выпишем. Итак, диктуй…
Вот что мне нравилось в «новых современниках», так это неукоснительное выполнение данных обещаний. Через день трое рабочих с котельного приехали в Кишкино, за день выкопали еще одну яму под «метановый реактор», на следующий лень ее забетонировали, а в начале следующей недели поставили крышку со шлюзом, через который в реактор нужно было сырье засыпать. И все нужные трубы свинтили. Мне второй реактор был нужен потому, что один работал примерно месяц, затем из него требовалось уже «отработку» вытащить (кстати, неплохое удобрение для огорода или для полей получалось), снова его наполнить и около недели ждать, пока он на режим не выйдет. А мне газ требовался непрерывно, я им зимой теплицу отапливать собирался, так что два реактора являлись необходимым минимумом. Еще на котельном заводе мне делали газовый отопительный котел — но это было не к спеху, до осени его они мне уже точно изготовят. А у себя заводчане строили уже реактор «наземный», в виде двух больших «гаражей», каждый кубов на семьдесят. Потому что сочли мои «расчеты» (а на самом деле воспоминания) довольно точными: литр «дерьма» в реакторе ежесуточно выдавал десять литров газа. Ну, плюс-минус процентов двадцать. Правда, возникла другая (и очень серьезная) коллизия: сырье для метанового реактора могло почти полностью использоваться для кормления червяков, и речь вовсе не о навозе шла: лучше всего газ вырабатывался из жира растительного (но его все же лучше в пищу употребить), на втором месте стояла целлюлоза — то есть солома. Еще очень неплохо микробы гад производили из древесных опилок — но с ними тоже было не все так просто, ведь в Горьком из опилок научились уже пеллеты делать. И единственное, что мне давало надежду на обеспечение газового реактора сырьем, так это то, что червячные фермы обслуживались исключительно вручную и люди просто оказывались не в состоянии всю собираемую на полях солому червякам скормить. Но это пока никто не додумался и из соломы пеллеты делать…