Шесть с половиной ударов в минуту

– Для тебя это было сложным шагом – обратиться ко мне?
– спросил Король, когда я уже отвернулась к двери. Солнце жарило спину, зато видеть было легче.
– Беря во внимание, что ты собиралась уйти от нас. И что обвиняла нас в гибели отца.

Я молча отступила назад. Старалась не удивляться, откуда он знает про желание уйти, ненависть к Глядящему в Душу и всё остальное.

– Глупо было так думать…

– Ты переболела эти мысли, - Король посмотрел на брошенные записи и покачал головой.
– Но это не дело. Я бы успел заполнить три страницы за это время. Их перепишешь ты. За отнятое у меня время.

Я кивнула, соглашаясь, что потребовала от него слишком многого. Для того, кто относился ко мне не как к родственнице, а как к дочери родственника, всё же достаточно далёкой от семьи и не соответствующей некоторым параметрам, Цеткрохъев проявлял если не симпатию, но немалое снисхождение ко мне. Я ожидала любопытства с его стороны: расспросов, изучения моей жизни под лупой. Подобное было бы свойственно его натуре. Однако Король проявлял холодную отстранённость. Пока я писала за одним с ним столом, сев с краю, а не посередине, чтобы не ущемлять его право владеть всем пространством безраздельно, Цеткрохъев не проронил ни слова. Уверена, он посадил бы меня за соседний, если бы такой стоял в комнате. Бессмертный обратил на меня внимание, лишь когда я закончила писать и сообщила об этом.

В каком-то смысле я чувствовала себя нахлебницей. Отчасти из-за воли случая, отчасти своими силами пришедшая к тому, что мной занимались те, кто не испытывал ко мне особой любви. Считали ли Цехтуу и Цеткрохъев себя обязанными держать меня под рукой, потому что во мне были знакомые способности, или из-за того, что выгонять ребёнка покойного брата – неуважение к его светлой памяти? Я предпочла бы не знать наверняка.

А приглашение от Церкви в итоге доставили. Caritas humani generis висели на носу. Переговоры были запланированы на конец месяца, и бессмертные готовились ко встрече с новыми главами Lux Veritatis. Со мной тоже проводили занятия мастера дипломатии, объясняя, как вести себя в тех или иных ситуациях. В своей жизни, полной риска и попыток выжить, и не предполагала, что мне предстоит учиться разговаривать с церковниками, а не удирать от них.

Поначалу казалось, что Lux Veritatis не пойдут на caritas humani generis. Тогда бы мы ждали вестей от разведчиков, рыскавших в поисках мудрецов, или шпионов, которые следили за передвижением лидера Апрогси. Расчёт был предельно простым: свой своих ищет быстрее. Мудрецы умело скрывались как от недоброжелателей, так и от внимания Церкви. Однако я считала, что у Lux Veritatis больше шансов выйти на них, поскольку… это люди. Служители могли притвориться почитателями методов мудрецов, могли напроситься на союз с ними, хитростью втереться им в доверие. У Спустившихся, врагов человечества, шансы равнялись нулю. Поэтому если и нужно было пускать кого-то по следу легендарных хранителей артефакта, то подобных им фанатиков. Так что от моей встречи с Вортесом была польза. Если мужчина загорится идеей, он метнётся по следам мудрецов. А мы тут как тут, завалимся к ним в гости за ним.

И вдруг Lux Veritatis приглашают бессмертных за стол переговоров. Это важное событие. Я могла бы отправиться к мудрецам самостоятельно, пока Цехтуу и Цеткрохъев любезничают с церковниками, если бы моё присутствие также не требовалось на переговорах. И я хотела участвовать в этом либо разочаровании, либо знаменательном событии.

И всё же иногда мне казалось, что там нечего делать.

– Ты полагаешься на чтение мыслей, - говорил преподаватель, когда у него не получалось скрыть свои от меня. А я по привычке лезла ко всем в головы, если дверца не была захлопнута. Получалось само собой.
– Вряд ли деятели Церкви пригласят тебя в свои мысли. И тогда тебе придётся следить за тем, что они говорят и как двигаются, а не тем, о чём они думают.

Я верила, что умела читать других: опыт жизни с Сайтроми не мог пройти бесследно. Однако те же Цехтуу с её непоследовательными и непредсказуемыми вспышками, а также загадочный Цеткрохъев, который щекотливыми темами выбивал меня из колеи, показывали обратное. Не помогало даже выхватывание поверхностных мыслей, чтобы разобраться в их поведении. И если хотя бы половина служителей высшего ранга были прожжёнными лгунами и опытными манипуляторами, меня ждал провал. Уж лучше бы на переговорах от меня ничего не требовалось, кроме как сидеть и молча слушать споры противоположностей. Хотя Церковь мне представлялась скорее в виде змеи, которая пытается укусить огонь.

Где же провести caritas humani generis? Цехтуу сообщила, что в качестве нейтральной зоны избрали особняк, который по невероятному стечению обстоятельств раньше принадлежал семье Лонденолов. Отец Гаррела продал его много лет назад, и сейчас там жил зажиточный вдовец. Бывшему старейшине На-Ла будет приятно (и, наверное, нелегко) вернуться в дом, где он провёл раннее детство.

Особняк располагался в центрально-восточной части материка на территории людей, но до оккупированных земель было рукой подать. Обе стороны не хотели, чтобы местность была поводом для тревог, а потому проверяли каждый камешек с параноидальным вниманием. Правда, беспокоиться стоило Спустившимся и Гареллу, может, немного и мне, а бессмертные едва ли испытывали страх перед ловушкой и изгнанием. В свете последних событий отправка на Нижний этаж уже не казалась чем-то ужасным. Однако в бредовых фантазиях я с содроганием видела, как церковники сговариваются с мудрецами и притаскивают артефакт на встречу… Да нет, не будет такого! Разве что мудрецы, прознавшие о переговорах, захотят поймать королей на подходе. А ведь информация могла просочиться, раз даже лидеры орденов подчас не ведали, что творили окружавшие их люди. Осведомлённость мудрецов была либо надуманной, либо… безграничной, что пугало.

В ночь перед переговорами мне не спалось. Избежала новую партию кошмаров, что тоже хорошо. Интересно, увижу ли я Рандарелла? Маловероятно, ведь он был рядовым служителем. Его на такое важное событие не позовут. И всё же что-то внутри меня надеялось хоть глазком поглядеть на него. Старая привычка. Я почти не вспоминала о Рандарелле, пока переживала потерю, и сейчас вновь вызывать в памяти его лицо было… странным. Будто возвращалась к тренировке после перерыва, и мышцы, вновь одеревеневшие, нехотя растягивались.

Наутро меня ждала перевозка. Я отказалась от неё и пересела на лошадь. Подмигнула одобрившему мою решимость Гаррелу.

– Давно не виделись, убийца моего друга, - я поспешно добавила, когда увидела, как побледнело его лицо.
– Я злюсь не на тебя, так что не надо падать в обморок. И жаловаться мамочке тоже.

Гаррел уловил насмешку в моём голосе и натянуто улыбнулся. Ореховый плащ тяжёлым грузом тянулся за ним, едва касаясь земли полами. Мерещилось, что при каждой нашей встрече парень выглядел иначе. Чему тут поражаться, одёрнула я себя, ведь он продолжал расти и меняться. Это я теперь застряла в одном возрасте, возможно, уже навсегда.

Полтора суток ушли на дорогу. Немногочисленная процессия, состоявшая из охранявших нас воинов, нескольких дипломатов, бессмертных, Гаррела и меня, почти без привалов продвигалась к месту встречи. Иногда я замечала, как дремала прямо в седле, судорожно дёргала головой и тёрла веки.

Когда по бокам дороги всё чаще стали попадаться многовековые дубы, бывший старейшина нервно заёрзал и заоглядывался. Он вспоминал. Площадки для старых игр, отмеченные детским вниманием деревья, на которые совсем маленький Гаррел чаял забраться, покорённые ветви… Должно быть, непросто возвращаться в далёкое прошлое, которое сейчас казалось чужим. Столько воды утекло. Я и сама размышляла о своём детстве, как о прекрасной сказке, и глаза начинало щипать.

Бессмертные передвигались в громадных кибитках, так как лошади не выдержали бы их веса, а пешком они отставали бы от всадников. Я часто посматривала в сторону их транспорта, сожалея, что не могу видеть переполненную надменностью Цехтуу и довольного мирной поездкой Цеткрохъев.

– Куда ты ездил недавно?
– периодами я развлекала себя беседами с Гаррелом. Его лошадь скакала либо слева от меня, либо чуть позади, но парень всегда оставался в поле зрения. Иногда ко мне подъезжал один из дипломатов, серокожий Омиттес, и вполголоса напоминал основные правила поведения на переговорах. Меня это порядком раздражало.