Синие звезды

– Правила иногда меняются, иногда меняются.

И Максимус подмигнул висящему на стене бюсту основателя Ройзса.

Глава 16. Уил

Лионджа Яквин был разбойником. Банда его неуловимых головорезов наводила ужас на жителей бескрайнего Энноса.

Однажды разбойники остановили идущего по пустынной дороге жреца, старика с длинной до пят седой бородой.

– У меня нечего брать, — произнес жрец, показывая разбойникам пустые ладони.

Яквин, усмехнувшись, бросил на старика свой ужасный синий взгляд.

– Тогда придется отдать нам свою жизнь!

Но старик лишь улыбнулся в ответ.

– Твоим злодеяниям Яквин пришел конец, — тихим, словно шепчущим голосом произнес жрец.

Закружившийся синий дым вырвал из-под одежды лионджи ничего не стоящую бусинку, которую тот носил на шее.

– Нет! — в ужасе завопил лионджа.

И отпетые головорезы к своему удивлению впервые в жизни увидели страх в ярко-синих глазах своего бесстрашного предводителя.

Эта невзрачная бусинка была единственной вещью оставшейся у Яквина от матери. Всю жизнь, как бы плохо ему не было, в какие передряги он бы не попадал, частичка детства всегда была у него в руках и становилась легче.

Кружащаяся в синем дыму бусинка, разорвавшись, обратилась в пыль.

Лионджа, словно в трансе, не обращая ни на кого внимания, двинулся прочь, точно его звал никому не слышимый голос.

Разбойники, опомнившись, спохватились жреца, но тот уже исчез, словно растворившись во мраке.

Протяжный рог протрубил подъем.

Уил, звякнув кандалами, открыл глаза, окинув взором свою камеру. С ее стен на него печально смотрели оставленные прежними сидельцами черточки и засечки.

В Аквомории не было счета времени.

В первое время, попав сюда, некоторые заключенные пытались вести некое подобие календаря. Но вскоре изможденным голосами каторжникам становилось все равно, что сейчас сентябрь или март.

Названия месяцев было в другом свободном мире, здесь же всегда шел один никогда не заканчивающийся, бесконечный день.

— Вистфальская армия разбита, — заговорщически прошептал работающий в соседней шахте молодой парень. — Стражники только об этом и судачат. Говорят, вражеский флот камнеметами равняет с землей Лицию, а их солдаты маршируют по столичным улицам.

— А мне то такое дело до этого? — буркнул в ответ Уил.

— Кто знает, может быть, Генерал-выскочка, свергнув Никоса, вернет свободу и нам, — и в глазах молодого каторжника, вспыхнул огонек надежды.

— Никто не будет думать про таких, как мы, — усмехнулся Уил.

Каторжник фыркнул:

— Мы боролись против тирана и поплатились за это, — он смерил презрительным взглядом Уила. — Не все, разумеется, некоторые, конечно, попали сюда и вполне заслужено, будучи обычными разбойниками.

И он отвернулся, чтобы поделиться этой новостью с кем-то еще.

Уил криво усмехнулся: «Вполне заслуженно попавший сюда разбойник. И главное с этим не поспоришь».

В этот день, возвращаясь в камеры, среди заключенных чувствовалось какое-то оживление. Словно лучик весеннего солнца, прорвавшись сквозь вечную ночь, вернул им частичку давно утерянной надежды.

Голоса шептали и шептали, выворачивая наизнанку его сознание. Но стоило лишь Уилу провалиться в тот яркий сон, как неясные образы тут же стихали. Во сне он не был наблюдателем, он проживал жизнь того смутно знакомого ему хромого парня…

Привычная синяя пыль кружилась по столичным улицам.

Виктор стоял перед входом в домик с треугольной крышей, под которой красовалась надпись: «Помощь защитникам Вистфалии. Каждый, кто пострадал, защищая родину, не останется на произвол судьбы».

Дверь распахнулась, и оттуда вышел крупный, похожий на быка, офицер, держа в руках причитающиеся ему драхмы.

– Уйди с дороги калека, — выругался он, споткнувшись об Виктора.

Виктор, тяжело кряхтя, вошел внутрь. В помещении царил полумрак. Сидящий за столом служащий увлеченно перебирал какие-то бумаги.

– Я потерял ногу, сражаясь с мятежниками, — произнес Виктор, обращая на себя внимание.

– Доказательства, — не отрываясь от бумаг, бросил служащий.

Виктор с силой топнул деревянной ногой об пол.

– А вы сами не видите, есть у меня нога или нет? — раздражено произнес он.

Служащий, фыркнув, поднял на него на секунду глаза.

– Полегче, молодой человек, с женой так разговаривать будешь. Бумаги, подтверждающие ваши слова.

Виктор бросил на стол вольную, — единственный документ, положенный рекруту.

Служащий бегло просмотрел ее.

– И где здесь сказано, что ты потерял в бою ногу? Здесь даже не сказано, что ты воевал. Забран в рекруты, не подошел, был отпущен.

– А ногу, по-вашему, я сам себе отпилил?

Служащий фыркнул:

– А мне откуда знать? Может, ты родился такой. А теперь нацепил солдатские лохмотья и хочешь получить халявные драхмы, будто бы и правда, родину защищал.

Виктор сжал кулаки:

– Меня оторвали из дома, заставили сражаться и убивать, сделали жалким калекой, и в качестве благодарности вы мне предлагается отправиться жить на улицу?

Служащий снова фыркнул:

– Спектакль, молодой человек, в другом месте показывать будете. Я вам ничего не предлагаю, будут доказательства — будут драхмы.

Виктор, тяжело дыша, вышел на улице.

– Тут платят лишь этим здоровым бездельникам, — прошамкал подошедший к Виктору старик. — Сидели всю жизнь в кабинетах, а теперь, видите ли, они герои. А мы тогда кто? Кто? Я отдал свой долг родине сполна. Всю жизнь его отдавал. Пока не состарился и не износился. И кому я теперь нужен? Но я-то хоть старый, и мне недолго скитаться осталось. А тебе не повезло, сынок. Пасть в бою лучше такой жизни. Пошли, отведу тебя на Хромую площадь, там все наши собираются. Нет, нет, да и подаст нам несчастным какой-нибудь добрый человек, — и старик горько вздохнул.