Синие звезды
Шрифт:
— Что хорошо? Твоя дочь шляется по ночам не пойми где, а ему хорошо! — накинулась жена.
— Это хорошо, потому что я дописал ее, — заговорщически прошептал Виктор.- Песня готова.
Он встал и, подойдя к открытому окну, медленно стал читать. Строчки полились в воздух. Пасмурное небо неожиданно разошлось, и на нем выступили ослепительно яркие синие звезды. Словно сам Акилин услышал его песнь.
В дверь резко постучали и, не дождавшись ответа, сорвали ее с петель. На пороге стоял лысый человек с ярко-ярко-синими глазами, сжимая в руке аквоморовый кинжал.
Неосознанная тревога
Граф кинулся на Виктора. Синий кинжал, блестя холодным светом, наносил один за другим удары. А Виктор, словно не чувствуя боли, все читал и читал Песнь, пока медленно не осел на пол с застывшей на лице безумной улыбкой.
Синие звезды, заморгав, исчезли, и небо вновь затянулось тучами.
А где-то на краю сознания графа раздался детский плачь.
Главный ляонджа, схватив листы, разорвал их в клочья.
А затем, кинувшись к застывшей от ужаса женщине, заколол ее. И, захлопнув ставни, разжег камин, забросив в него валяющуюся на полу бумагу.
Редактор де Веск собирался домой, когда в его кабинет просочился какой-то лысый старик.
Де Веск поднял глаза и, встретившись с ледяным взглядом главным ляонджей, застыл от ужаса.
Быстрый удар кинжала лишил редактора жизни.
В ту ночь главный ляонджа убил всех, кто хотя бы слышал о «Песне», чтобы стереть даже воспоминание о ней.
Уил очутился во сне на таком до боли знакомом пепелище. Все было, словно в тумане, из синей пыли возник призрачный силуэт, принявший очертания Виктора.
– Ты должен вернуть мое произведение в мир живых, — тихо произнес он. — Все мы умерли, но оно по-прежнему живо.
Уил, не слушая говорящего, искал в сером тумане призрачный силуэт Лики.
— Лика! — что есть мощи, завопил он. — Лика!
– Здесь ее нет. Нет ни Лики, ни Виктора, никого. Лишь старые воспоминания, ставшие тенями, — произнес шепчущий голос.
Силуэт Виктора изменился, обратившись в низенького старичка, с длинной до пола седой бородой.
Возникшая на секунду в душе Уила надежда сменилась вызвавшей приступ истерического смеха злостью.
— Мертвецов нужно отпускать, — снова тихо произнес старик. — Верни Песнь в мир живых, осуществи то, что должен. Это самая страшная месть за них за всех. За всех, — повторило эхо, слова старика.
Уил криво усмехнулся.
— Ты хочешь, чтобы я осуществил невозможное, свои дни я закончу в Аквомории.
— Судьба иногда преподносит нам неожиданные сюрпризы.
Сон резко оборвался. В голове, не находя себе выхода, зазвучала Песнь. Песнь о бессмертном лиондже. Голосов и видений больше не было. Была только Песнь везде и всюду.
Тем временем как рог вновь затрубил подъем.
Глава 17. Альберт
Королевская роща была фильтром, делающим воздух вокруг дворца чуть чище, чем в остальной Лиции. Но даже многолетним деревьям было трудно справиться
с окутавшим город ядовитым коконом. И они под тяжестью аквомора постепенно превращались в безжизненные черные столбы.Никос стоял на балконе, вглядываясь в заснеженную даль, словно желая самолично увидеть умирающих в бескрайних полях вистфальских солдат.
– Ваше величество, не стоит так переживать из-за незначительных неудач на полях сражений, — произнес подошедший сзади главный ляонджа. — Всех смутьянов, распускающих панические слухи, без проблем выявляют мои «невидимые защитники».
– Франц обожал зиму, — вздохнул король, глядя на укутанные снегом макушки деревьев. — Вот умру я, и кто позаботится о Вистфалии? Подлые профессора найдут способ лживыми мечтами обольстить будущих правителей, посеяв в головах поданных ненужную смуту.
И Никос тяжело закашлялся, а на его приобретшем синеватый отлив лице выступили капельки пота.
– Ваше величество, пойдемте в тепло, холод вам вреден, — с тенью беспокойства в голосе произнес главный ляонджа.
Но Никос лишь отмахнулся от графа рукой.
– Я последний король той Вистфалии, которую мы все знаем, и с этими ничего не поделать, Герман, — и на лице Никоса промелькнула грустная улыбка.
Снег хрустел под копытами лошадей. Два всадника медленно двигались вдоль кромки застывшей реки.
Луизиан поднял к глазу бинокль, окинув взором открывающийся ему вид. Лиция. Поднимаясь ввысь, среди аквоморовых развалин возвышался зелено-розовый купол главного храма Акилина.
– За всю историю аутсменцы ни разу не были так близки к вистфальской столице. Вот он — главный храм Акилина, словно на моей ладони, –император протянул вперед руку. — Могли ли мы, Джозеф, тогда вовремя Войны близнецов думать, что когда-нибудь наступит этот день?
— Думаю, нет, ваше величество, — почтительно склонив голову, ответил адъютант.
Главный лионджа отхлебнул глоток пузырящегося аквомора и зажмурился от удовольствия. Непередаваемый вкус, ни то, что у этой гадкой воды.
Он нашел взором императора Луизиана, скачущего вдоль кромки Кристальной. Император так и благоухал от предвкушаемого им триумфа.
Граф усмехнулся. Скоро Луизиана постигнет сильнейшее разочарование. И главный ляонджа злорадно потер руки.
«Они не пощадили никого. Банда Алекса ворвалась в дом генерала среди белого дня. Им на встречу выбежала его пятилетняя дочь. И они перерезали ей горло. Просто так, без всякого смысла. И вы знаете что, они даже не пытались замести следы своего злодеяния. Нет, они гордятся им!» — глава городской расправы Тренсфера де Лийн.
«У этих аутсменских прихвостней нет ничего святого, они, как и их хозяева, не способны пощадить никого» — редактор де Филомель.
«Я был на месте множества кровавых преступлений, но от бессмысленного убийства ребенка даже у меня встают дыбом волосы. И я жду не дождусь дня, когда их головы будут украшать пики столичных улиц» -глава городской расправы Тренсфера де Лийн.
Ферон с отвращением взглянул на страницу газеты, на которой красовался портрет Алекса с застывшим на лице хищным оскалом.