Служу России!

Усилием воли я привстал. Необычное тепло почувствовал у левого плеча — кровь тридцати шестью градусами согревало кожу. И пусть в большей степени болело колено, и именно за него я волновался прежде всего, но нельзя даже косвенные, незначительные ранения воспринимать как лёгкие, неопасные царапины. В мире, где ещё не знают, что такое антисептики, любая царапина — это опасно. И царапина ли это была? Пуля сбила меня с ног, заставила перекрутиться и упасть на бревна.

Но колено… Я всё-таки поднялся, попробовал сделать шаг, и это получилось. Вот только хромал я изрядно, а в коленной чашечке что-то стрельнуло. Беспокойство было такое, как ни на фрегате, ни на встрече с императрицей, не испытывал.

Что такое порванный мениск и вообще, в целом, насколько хрупкое колено человека, я знал из прошлой жизни. С титановой вставкой в левом колене жил с пятидесяти пяти лет. Там операцию провели. А в этом времени?

Если какая-то проблема будет в колене, то мне нужно забыть и о фехтовании, да и о воинской карьере. Может быть, и обо всём забыть, потому как явно потеряю чуть ли не львиную часть своего потенциала. В науку придется только что пойти.

Между тем, я услышал шаги, и смог, пусть и чуть не вскрикнул от кольнувшей боли, спрятаться за ближайшим завалом из деревянных строительных материалов.

— Стой! — сказал я, резко хватая проходящего мужика за ворот его камзола и притягивая к себе.

Из моих глаз полилась влага. Болело и колено и плечо. Но только глаза своей мокротой и могли выдать меня. Ничем иным я не показывал, как хреново, хватку не ослаблял.

— Или ты приведёшь этого стрелка ко мне, или же я начну считать, что вы на меня покушались, и буду отстреливать любого, кто будет приближаться ко мне! — решительно, смотря мужику в его испуганные глаза, говорил я.

— Я… я не ведаю, я…

— Свое слово я сказал.

Пришлось отпустить испуганного филера. Еще немного, и я бы мог вот так держа его за ворот камзола и завалиться. Мне нужно было бы быстрее идти домой, в трактир, сам могу лишь зажать рану. Так что в погоне участвовать не смогу, точно.

Почти уверен, что те, кто организовывал за мной слежку, не имеют отношения к этому покушению. Во-первых, у них случались намного лучшие ситуации, когда можно было меня пристрелить с большой вероятностью, а не как сейчас, по сути, с верой в удачу на единственный выстрел. Да еще и пистолетный. Но попал же, гад!

Во-вторых, те, кто уже второй день за мной постоянно бродят, и уже поняли, что и я их «срисовал», явно не будут иметь приказ на моё устранение. Хотя, я бы предпочёл во всём разобраться. И как же жаль, что не могу сейчас побежать в сторону тех криков, которые раздавались в метрах ста правее, чтобы лично увидеть и допросить товарища, решившего меня убить.

— Скажите Андрею Ивановичу, что я хотел бы с ним встретиться, — сказал я, отпуская явно струхнувшего филёра.

Этот навыки организации слежки имел. Я его, в общем-то, заметил, как топтуна, лишь один раз. А вот бойцом он не был ни разу. Или же он оказался мною обнаружен столь неожиданно, что даже боец бы растерялся. Да, я был зол и готов действовать, вплоть до того, что, если бы филёр оказал мне сопротивление, перебил бы ему коленные чашечки, чтобы больше за мной не бегал.

Когда я сказал, чтобы передали привет Андрею Ивановичу, я поступил очень хитро. Ведь на самом деле я не знал, чьи именно люди за мной ходят по пятам. С одной стороны, приказать организовать слежку мог Андрей Иванович Остерман. Я был почти уверен, что уже нахожусь в поле зрения Тайной канцелярии розыскных дел, так что и Андрей Иванович Ушаков мною также заинтересовался.

Потому оба Андрея Ивановича могут быть причастны и к слежке за мной, так даже и к покушению. Хотя я больше склонялся к тому, что стреляли в меня по наущению кого-то явно неконтролирующего свои эмоции и чувства. Слишком топорно, поспешно, без каких-либо гарантий сработано. Более того, стрелок не учёл важный фактор того, что меня ведут даже две группы.

Сидя на бревне, снял продырявленный камзол. Усмехнулся, думая о том, насколько своевременно всё-таки обратился к портному, ибо в штопаном мундире появляться на балу у императрицы точно не комильфо. Пуля прошла вроде бы на вылет, по ощущениям не задев кости. Рана начала ощутимо жечь. И ощущения эти назвать приятными никак было нельзя. Но нельзя было сказать, что они нестерпимы.

Зажав рану платком, покаявшись перед собой за то, что не ношу с собой перевязочных материалов, как и антисептических средств (хотя бы тот же уксус), всё-таки пришёл к выводу, что всего предусмотреть нельзя. Ходить обвешанным оружием и медицинскими препаратами — это выглядит, словно пугало на огороде, над которым смеются вороны. А вот охрана должна быть!

Я побрёл домой. Уже на подходе к трактиру голова стала сильно кружиться, и было понятно, что какую-то часть крови, достаточную, как минимум, для лёгкого недомогания, я потерял. Что завтра, когда мне нужно будет принимать роту, я, как командир, буду выглядеть неважно. А вот мыслей, чтобы остаться в трактире на лечении, почему-то и не возникло.

В трактире, одетая в новое, красивое белоснежное платье, несколько пугая меня своим нарядом, так как возникали ассоциации со свадьбой, встречала Марта.

Однако я вспомнил, что всё-таки замуж в этом времени выходят не в белом платье, по крайней мере, такую моду, вроде бы, установила английская королева Виктория в середине только лишь XIX столетия [впрочем, у славян белый цвет считался цветом смерти и символизировал смерть девушки и рождение женщины, так что вопрос, кто ввел традицию]. Да и вовсе белоснежные платья — это что-то из рук вон выходящее, необычное. Явно Марта хотела меня удивить. Что ж, ей это удалось.

— Что? Вы ранены? Что мне делать? Чем помочь? — залепетала на своём немецком языке девушка.

Дрожал не только её голос, но и руки, явно подкашивались коленки. Я даже подумал, что девушка боится цвета крови. Однако она таким образом беспокоилась за меня.

— Принеси уксус, теплую воду, те простыни, которые я просил тебя прокипятить и высушить к моему приезду! — попросил я Марту, направляясь в свою комнату.

Настроение было великолепным. Плечо заживет. Если не будет Антонова огня, все будет хорошо. Я был безмерно рад тому, что боль в колене почти исчезла, и, если я и прихрамывал, то незначительно, с верой в то, что ничего серьёзного и непоправимого для хирургии нынешнего времени со мной не произошло.

А потом, когда с моих подсказок Марта оказала мне первую помощь, у меня произошла разбалансировка организма. С одной стороны, недомогание и головокружение, общая слабость почти всего организма. С другой стороны, некоторая часть моего тела весьма остро реагировала на прикасания девушки.

И вот как тут поступить? Тем более, если Марта вполне традиционна в сексуальных отношениях, думаю на откровенные эксперименты не готова.

Так что сегодня мы ограничились поцелуями, договорились о том, что у нас ещё много времени впереди. И пусть я не был в этом уверен, но не хотелось разочаровывать девушку.