Служу России!

Встречал я в своей жизни игроманов. Они мало чем отличались от наркоманов. Такие за «дозу» игры могли хоть мать родную продать, не говоря уже о том имуществе, которое имели сами. И что-то мне подсказывало, что кроме родственных скреп я получаю ещё какой-то геморрой в лице ещё одного Александра Норова.

— Вы не хотите играть, так и скажите! — голосом ребёнка, у которого отобрали любимую игрушку, сказал, глядя на наши строгие, будто мы оба приходились ему отцами, лица Саша.

— Так и говорим! — практически в унисон сказали мы с Сергеем.

И после втроём громко рассмеялись.

— Вот был один у меня поборник нравов и приличий, а нынче же и ты, Александр Лукич, стал праведником. Скучно будет жить подле вас, — улыбаясь, со вздохом сказал Саша.

— А эта, дочь трактирщика… Ладная баба. Брехали, что был тут у неё кто-то, так она ему уды подрезала, кабы не ёрзал! — заговорщическим тоном рассказывал он мне одну из многочисленных историй, которые сочиняют люди вокруг Марты.

И вовсе, послушать многих, так дочь трактирщика непомерно блудливая и вообще безнравственная дамочка. А ещё бытовало мнение, что у Марты есть некий очень высокопоставленный покровитель, и именно потому не стоит ни брать силой девушку, ни грубить с ней.

И чего только не насочиняют все те, кому не посчастливилось быть к девушке ближе дозволенного приличиями. Но я-то знаю… Это мой реципиент такой старательный, что добился внимания местной красавицы. Прочим там ловить было нечего.

— Коли ссоры со мной не желаешь, то Марту не забижай! — строго сказал я.

— Да неужто! Мой брат — с местной Мартой?! — воскликнул Сашка. — Все токмо и говорят, что с ней были. Да смеются с них ужо. Ибо знамо дело, девка… Была девкой. И мой брат!..

Я как-то против воли посмурнел. Разошёлся братец, приструнить пора.

— Будешь об том говорить, Александр, вот ей-Богу, пожалеешь. Язык без костей, как я погляжу, — сказал я.

— Да нешта ж я? — развёл руками тот. — Токмо вот тут, по-родственному и говорю.

И я с трудом подавил в себе острое желание так, по-родственному, ответить ему оплеухой. Чисто в воспитательных целях.

Ещё часа три продолжалась наша встреча. В какой-то момент я уже подумывал над тем, как бы это в достаточной мере намекнуть, чтобы поняли родственники, что стоит и честь знать. Не говорить же прямо! Хотелось быть все же более тактичным, а не становиться токсичным.

Однако встреча оказалась куда как информативной, полезной. И вот что я узнал о себе от близких родственников…

Так, между моим отцом и дядькой пробежала… моя мама. Отец привёз ее то ли из Азова, то ли после участия в подавлении бунта Кондратия Булавина. И мама моя… татарка, да ещё и крымская.

Видно, женщина она жгучая, что даже братья рассорились из-за неё. А мой отец возьми да и обвенчайся с мамой, в то время как дядька в полюбовницы хотел её и был против брака. В какой-то момент я почувствовал себя чуть ли не бастардом. Но… мама не была какой-то девкой. То ли дочь бея, то ли еще к какой татарской элите относилась.

Не отец у меня, оказывается, а башибузук; казак, а не офицер. Впрочем, насколько я знал, у того же Кутузова был грешок, лет так семнадцать, татарского происхождения, и его, грех этот, он возил постоянно с собой.

Мама, конечно, приняла православие, и сейчас она никак не Гульнара, а Прасковья. Ну братья и рассорились, разделили наследное поместье, где большая часть и без того небогатой земли и крестьян отошла моему отцу.

— Ну всё, пойдём мы. Ты не хворай, Александр Лукич, да выправляйся. Коли в сей месяц не поедем, так зайдём до тебя. И ты, коли что, присылай до нас людей своих, — прощался Сергей Норов.

А вот кузен Алексашка Норов насупился. Не одолжил я ему денег. Точно — игрок и мот.

Как только родственники всё-таки ушли, прилетел мой ангелочек.

— Вот, передали вам! — сказала Марта, протягивая ладошку с небольшим листком бумаги.

Я взял записку, развернул. И было там написано только три слова: «Сие сделал Лесток». Ничего нового для меня, но вот кто же и с каким почином написал это? Мне скармливают Иоганна Лестока? Зачем? Впрочем, отвечать всё равно нужно.

Но… порой дела можно и отложить. Особенно когда так долго ждёшь. Получилось резко переключится от общения с братьями. Вопрос с местью на данный момент для меня превосходил все иные. Хотя… есть еще один вопрос, который не дает мне полноценно думать.

Я посмотрел на Марту. Она стояла, смущаясь под пристальным моим взглядом.

— Иди ко мне! — сказал я и притянул к себе девушку.

Общее состояние было сносным. А вот держаться более, смотреть, как ангелочек туда-сюда бегает возле меня, а я всё никак не польщусь на женскую сущность прекрасного создания, становилось невыносимо.

Я стал развязывать тесёмки на корсете девушки, но шустро не справлялся. Снова ждать? Тогда я начал в нетерпении задирать её юбки.

— Я сама! — тяжело дыша, сказала Марта и стала, также проявляя нетерпение, раздеваться.

Вот она явила моему взору часть себя обнажённой. Я прильнул к женским губам, одновременно давая волю рукам. Встал с кровати, чтобы уложить туда уже оказавшуюся полностью обнажённой женщину, сущего ангела, пусть и порочного, свергнутого с небес, но ещё не растерявшего своего сияния.

Ничего не болело, а сердце, казалось, вот-вот выпрыгнет из груди — так оно забилось. Не хватало воздуха, и я дышал часто, глубоко, но не мог надышаться. Постепенно, но неуклонно я отдавался эмоциям, порывам. Марта же нечаянно издала стон, так что я оказался на новой волне страсти.

Она отвечала на мои поцелуи, пусть неумело, но касалась меня, приводя нас двоих в неистовство. Закрыли ли мы дверь? Уже было неважно. Я не смог бы остановиться, даже если бы сюда кто-то вошёл. И я вошёл… в ту дверь, открыть которую мечтают все здоровые мужчины.

Красивая женщина извивалась змейкой, приноравливаясь под мои движения. Это то, чему нельзя выучиться, что даётся самой природой. Не просто движения, а желание стать одним целым и не разрывать единство мужского и женского начала никогда. Стоны… скрип кровати… тяжёлое дыхание, а, может, и моё рычание, которого я не слышал…

— Я люблю тебя! — простонала Марта, изгибаясь и закатывая глаза.

И я был в порыве сказать то же самое, но не мог проронить ни слова. Девушка грациозно изогнулась, ещё громче простонала. Я… И мы оба со счастливыми улыбками обмякли.

А потом лежали и изучали друг друга. С неизменным интересом, проводя руками по наиболее извилистым рельефам тела, останавливаясь на самых интересных участках. Можно сколь угодно долго смотреть на обнажённую женщину, быть с нею. Но природа всё равно делает своё, постоянно возбуждая интерес смотреть ещё и ещё, желать ещё больше.