Служу России!

Однако, рана саднила. Так что ближе к полуночи я разбудил Кашина, и повязку пришлось менять.

Наутро мне была организована гречка с жареной говяжьей печёнкой. Лучшая еда после потери крови. Где только Марта эти продукты раздобыла? Но я ей за это благодарен. Хотя плечо становилось некоторой проблемой. А ещё всё-таки в районе колена на левой ноге распухло, и утром я чуть встал на ногу.

Если в этот день Пётр Шувалов пришлёт своих секундантов, то худшего момента для меня и не придумаешь, чтобы дуэлировать.

— Сударь, имею честь представлять господина Петра Ивановича Шувалова. Согласно французским правилам, мне следовало переговорить с вашим секундантом. Моё имя Александр Иванович Шувалов, — сказал долговязый мужик, отвлекший меня от поедания моего не только сытного, но и крайне важного для пополнения здоровья завтрака.

Чуть не чертыхнулся. Мысли материальны? Или работает непреложный закон подлости?

— Будьте любезны, уточните сперва у своего брата, позволит ли его честь дворянина дуэлировать с раненым человеком? — сказал я и сначала отогнул камзол, чтобы показать вновь пропитавшуюся кровью повязку, а после и указал на ногу, где было видно опухшую ногу даже через панталоны.

Пришедший секундант явно беспокоился, что его братец будет наказан за дерзость, а тут не смог сдержать радость. Но Александр Иванович быстро взял себя в руки, даже состроил на своём лице мину сожаления, резко поклонился и вышел из трактира.

Временно я выдохнул. Моя первая дуэль не может быть проиграна в чистую. И оправдываться после тем, что был не в лучшем состоянии здоровья, это еще глубже закапывать себя.

— Ваше высокоблагородие, надо бы всенепременно отменить визит господина Манчини! — сказал сержант Иван Кашин, сидящий напротив и уплетавший блины с колбасой.

— Нет. Пусть мастер приходит. А то ещё затребует денег за беспокойство, — немного подумав, прислушавшись к своим болевым ощущениям, сказал я.

Франческо Манчини — признанный в Петербурге фехтовальщик. Немалое число аристократов прошло через его руки, а другая часть аристократии ни в коем случае не хотела бы связываться с итальянцем. Он отличался исключительной грубостью, невежеством по отношению к своим ученикам.

Хотя я предполагаю, что это часть науки. Фехтование предполагало работу над собой. Это и физические упражнения, чтобы уверенно держать в руках не такую уж и лёгкую боевую шпагу. Да и рапира — это удлинённое шило — также требовала физической подготовки. Так что постичь науку фехтования, даже, наверное, искусство и науку, мог лишь тот человек, который всецело доверится учителю, отложит на потом своё самолюбие, дворянскую гордыню, изыщет у себя резервы самообладания и терпения.

Всего лишь десять занятий с Манчини обходятся мне сразу в два золотых ливра. По крайней мере, на эти французские деньги у нас с ним договор. Это очень большая сумма. И пусть я стараюсь быть человеком в большей степени рациональным, но всё равно жду от тренировок какого-то чуда, магии. Когда после этих десяти занятий я смогу постичь этакое, что неизменно позволит выигрывать в каждой дуэли. Впрочем, вряд ли. Но очень хотелось бы.

Позавтракав, строго прикрикнув на бурчащего Кашина, который делал очередную перевязку, с уже какими-то бальзамами, прочищая рану водкой, отправился в полк.

По приходу в канцелярию Измайловского полка меня ждали. И одна из встреч была в крайней степени приятной.

Вчера приплыли в столицу люди, видеть которых я безмерно рад. За неимением тех, кого я бы мог назвать своими старыми друзьями, при остром желании не оказываться одиноким в этом мире, очень хотелось завестись истинными друзьями, соратниками. Да просто людьми, с которыми я мог бы поговорить, выпить, пошутить и посмеяться.

Ротмистр Савватеев, сержант Никифоров… Удивительно, невообразимо, но здесь же были и офицеры-драгуны Смолин и Данилов.

— Александр Лукич, я уже было понадеялся, что скрещу с вами шпаги, — попытался бодренько сказать мне Данилов. — Не забыли про дуэль?

Хотелось прокричать: «В очередь, сукины дети, в очередь!» Но я рассмеялся, несмотря на то, что чуть сильнее стало колоть плечо.

Данилов выглядел так, что краше в гроб кладут. Уверен, что я могу выглядеть таким образом, будто откопали погребённого лет через десять. А всё туда же! Это не дуэль была бы, а танцы с бубнами двух инвалидов. Видимо, похожие ассоциации возникли и у присутствующих офицеров, и они заразились от меня смехом, так что скоро в канцелярии Измайловского полка царило всеобщее веселье.

Лишь только отсмеявшись, я спросил:

— Господа, так с чем связана наша встреча? Безусловно, я ею обнадёжен. Неужели вы добились того, чтобы быть зачисленными в Измайловский полк?

— Лишь только с испытанием! — строго, даже с какими-то нотками грубости в голосе сказал вошедший в канцелярию…

Веселье резко прекратилось, взоры собравшихся направились в сторону… Кто это? Ни Бирон ли младший зашёл на службу? Некоторое сходство со старшим братом было очевидно.

Вот только нынешний фаворит императрицы был слегка полноват и в меньшей степени походил на бравого офицера, может быть, только на генерала — паркетного шаркуна. А вот Густав Бирон, если это всё-таки он, был поджарым молодцом, явно не пренебрегал физическими упражнениями. Плавность его движений выдавала в офицере неплохого фехтовальщика.

— Ваше высокоблагородие! Если таковые имеются, жду ваших приказаний! — лихо обратился я к вошедшему.

Не то, чтобы я моментально проникся желанием послужить под командованием Густава Бирона, но очень хотелось, чтобы те люди, с которыми я уже имел честь бок о бок повоевать, влились в Измайловский полк. А ещё лучше, чтобы они пошли в состав той роты, которая мне была обещана. Так что для этого я не поскуплюсь даже на лесть, если она будет способствовать делу.

Подполковник Густав Бирон посмотрел на меня с неким удивлением и одновременно с удовлетворением. Если он и колебался, принимать ли в полк тех офицеров, которые ныне прибыли из армейских частей и которые могут быть связаны с моим именем, — то теперь его сомнения должны несколько потускнеть. Между тем, подполковник с явным пренебрежением смотрел на офицеров. И тут уже были не только мои знакомые, но подошли два подпоручика, и… поручик Подобайлов.

Густав Бирон многозначительно молчал, я с большим трудом показывал выправку, хотя в глазах уже начинало все плыть.

— Согласно прошению на высочайшее имя матушки-императрицы Анны Иоанновны, а также по ходатайству его сиятельства фельдмаршала Христофора Антоновича Миниха, по делу зачисления в Измайловский полк сии офицеры направлены на рассмотрение! — торжественно, как будто из XX века, может быть хуже только, чем если бы это сказал Левитан, произнёс секретарь Измайловского полка.

— Имееть желать ли ви служба со я? — подбоченившись, горделиво приподняв подбородок, спрашивал с жутким акцентом, возможно, даже заученную фразу, Густав Бирон.

— Как есть, господин подполковник! — почти хором ответили все присутствующие.

Я же в этот момент смотрел на Антона Ивановича Данилова, который, вроде бы, ненавидит гвардейцев, за что, по сути, и вызвал меня на дуэль. Однако, он кричал громче всех. И с этим нужно было бы разобраться. То-то мне не верится в его желание службы в гвардии. Знаю, что в его биографии не всё так чисто. Чья-то ли это игра? Или мне уже повсюду мерещатся интриги?

— Каптан, за мной! — приказал подполковник Бирон и, не дожидаясь моей реакции, направился к двери одного из кабинетов, где я ещё не был, но предполагал, что там, поди, мог быть кабинет командующего Измайловским полком.