Служу России!

— Первый охранник вышел! — прошептал мне на ухо Кашин через часа полтора.

Я указал сержанту, чтобы он смотрел теперь не на медика, тот под моим прицелом. Достав два пистолета, Кашин присел и стал крутить головой в стороны. Хотя единственная вероятная опасность могла исходить только от охранников медика — и именно их нужно было держать под контролем, а не крутить головой.

Впрочем, я не стал его одёргивать — может быть, где-то прячется один из тех, кто за мной следит.

Пришлось, между прочим, немало побегать по Петербургу, чтобы скинуть все хвосты. Опекали меня плотно.

— Командир, узрел тень! Вправо, на три часа! — сообщил Кашин.

— Наблюдай! — после пятисекундной задержки приказал я.

Скорее всего, в будущем я бы дал приказ на сворачивание операции. Однако тенью могло быть что угодно — даже и собака. Более того, если в этом времени подобным образом не покушаются на людей, то и не будут знать, как это предотвратить — и что мы, вовсе, делаем тут, в кустах. Мало ли, съели что-то не то и заседаем теперь.

Сто тридцать метров — насколько позволял мне быть точным мой глазомер — меня отделяли от выхода из дома Лестока. Произвести такой выстрел, чтобы уверенно попасть с этого расстояния, мне вполне под силу. И оружие выбрано пристрелянное — сегодня я двадцать раз из него стрелял по мишеням из капусты и всякий раз уверенно бил в цель.

— Второй вышел! Объекта не наблюдаю, — сказал я.

Успел чертыхнуться, что использую слова, которые будут непонятны Кашину, но поправляться не стал.

А! Вот он — господин Иоганн Арман Лесток. Человек, который решился убить меня. Француз, который интригует против российского престола. Тот, в ком я нисколько не вижу любви к России. Даже в графе Бироне я могу рассмотреть признаки патриотизма и адекватности, но никак не в медике Лестоке. Так что…

— Готов, — сказал я, намереваясь выжать спусковой крючок, ведя в прицел с небольшим упреждением цели.

Я заметил, как мелькнула тень. Это человек. И похоже, что мне нужно будет решить и эту проблему. Уже засветился. Не люблю я кровь… Неоправданную. Кто-то из тех, кто следил за мной, наверняка. Теперь меня увидели со штуцером у дома Лестока…

Медленно облизал пересохшие губы и в перекрестье мушки, наконец попала голова Лестока. Боковым зрением я вдруг увидел едва заметную тень, скользнувшую за деревом

Палец начал вдавливать крючок… — Кашин, будь готов отработать по тени за деревом! — приказал я

— Прекратите! — неожиданно рядом с нашей засадой-лежанкой прозвучал требовательный голос.

Моя рука дёрнулась…

— Бах! — грохнул выстрел.

Явно мимо. Я промазал и наверняка спугнул Лестока.

— Бах! — прозвучал выстрел метрах в двухстах, в стороне.

Я резко обернулся — посмотреть, успел ли уйти Лесток, не в него ли стреляли. И увидел… Француз картинно запрокинул руки и кулем упал на спину. Признаков жизни в нём замечено не было.

Меня подставили? Что вообще происходит?

Глава 13

Смельчак — это тот, кто не боится сказать дьяволу в лицо, что он дьявол. Джеймс Абрам Гарфилд

Петербург

25 июня 1734 года

— Это вы? Это Остерман? — спросил я незнакомца, взводя курок на одном из пистолетов.

— Нет, богом клянусь! — голос незнакомца звенел нотками паники.

Наверняка то, что произошло, резко меняло и его планы. Агент Остермана резко развернулся — и побежал прочь. И я даже поверил, что он не знал, что должно случиться. Такие эмоции не под силу сыграть даже талантливому актеру.

Что за выстрелы по медикусу, да ровно в этот же час? Это меня так подставили? И что, ударяться в бега, пока не пришла Тайная канцелярия? Вопросов много — ответов нет.

— Уберите оружие! Я выходить говорить! — почти что выкрикивал кто-то из-за того самого массивного дуба.

Я приподнялся на корточки, отложил штуцер, выхватил два пистолета из-за пояса.

— Выходи! — потребовал я от незнакомца.

Смело, даже несколько вальяжно, из-за дерева вышел человек. Он был из тех, кто средний во всём: средний рост, усреднённый вес, особо не примечательное лицо. Вот с такими внешними данными люди и могут стать настоящими агентами-шпионами. Те, кого показывают в кино, эти красивые люди, никогда бы не были допущены до реальной разведывательной деятельности, как слишком запоминающиеся.

— Кто вы? И что вам нужно? — задал я вопрос.

— Я говорить по-немецки! — не спросил, а предупредил меня незнакомец, переходя на свою, явно родную речь. — Я здесь по поручению господина графа Остермана. Должен предупредить вас, что Иоганн Лесток обратился с просьбой к её величеству-государыне, чтобы она защитила его от вас. Стоит ли мне говорить о последствиях, которые могут возникнуть у вас от этого убийства француза?

Мне объяснять ничего не надо было. Я и сам вполне догадался, каковы могут быть последствия. Элементарно: за убийство меня могут сперва вздёрнуть на дыбу, а потом и казнить. Ну или сослать в такую Тьмутаракань, из которой мне выбраться будет практически невозможно. Да и смысла в этом не будет — так как весь политический вес я моментально растеряю.

— Кашин, сворачиваемся, уходим! — приказал я на русском языке сержанту, а после сразу обратился и к таинственному незнакомцу. — Я благодарю вас. Но скажите: ведь вы не за мной следили?

Почему-то в этот момент мне было крайне обидно, если я упустил слежку за собой. Неужели меня настолько легко переиграл этот человек, выследив здесь — прямо на месте, с которого должен был прозвучать выстрел?

— Нет, мне достаточно было следить за медикусом. А потом — увидеть, как ваш человек присматривает места, чтобы спрятаться, — сообщил мне голос, давая лишний повод для размышлений. Нет, нельзя недооценивать людей этого времени.

Я чуть-чуть подался вперёд, чтобы иметь возможность отогнуть ветку и лучше рассмотреть того незнакомца — запомнить его лицо, пусть его и невозможно, казалось, было запомнить.

— Уходим! — сказал я и первым вышмыгнул из кустов.

Подставили… Ну как узнали? Неужели я всё-таки наследил? Или Кашин?.. Или предательство?..

Теперь гнев императрицы должен обрушиться на меня.

Отправив Кашина другой дорогой и наказав ему всё-таки не выбрасывать штуцер, а всё припрятать, я зашагал на постоялый двор. Обходя здание трактира стороной, чтобы залезть в окно сбоку, удивился: хотя по вечерам в трактире всегда очень много людей и шумно, сегодня было тихо.

Любое несоответствие предполагаемому порядку вещей в данной ситуации должно было вызывать тревогу. И она-таки поселилась во мне.

Первые малодушные мысли о том, чтобы прямо сейчас сбежать, начать новую жизнь, может быть, и под чужим именем, были мною быстро отброшены. Прозябать где-то в Сибири или в Штаты ехать, прятаться от властей — это не мой путь. Да и не всё было однозначно в моем положении.

Лестока убрал кто-то другой. Напрашивалась версия — это сделала Тайная канцелярия. Да, подобный подход к делу мне казался несвойственным для Андрея Ивановича Ушакова. Он всё-таки государственный человек и, скорее, искал бы доказательства какой-то неправомерной деятельности Лестока, но не устранял бы его вот так. Между тем, мне не преминули указать, что именно француз меня заказывал.