Служу России!
Шрифт:
Доктор будто и не понял вопроса. Он все так же, не спеша, занимался моей раной. И только после окончания всех манипуляций ушел, не торопя шаги и сохраняя профессиональное достоинство.
— Ее Высочество хотело бы что-то от вас получить… Если только вам будет угодно. Она же дарует вам платок свой, — сказала девушка и вытянула платок оттуда, куда я непроизвольно заглядывался. Из страны «Междугрудье», где находятся самые дорогие клады, и открываются самые прекрасные виды на холмистые рельефы.
Смотрел я на девушку и одновременно думал о том, что же теперь подарить цесаревне,
Вот же, наваждение какое-то! Это всё гормоны виноваты. Удобно, кстати, все списывать на гормоны, даже старческий маразм.
— Вот, вот это послание и передайте ее высочеству! — после раздумий я выудил один листок бумаги, не слишком аккуратно исписанной, с двумя кляксами, но с нетленкой.
— Что сие? — спросила девушка.
А у меня закралась мысль, что она читать не умеет, раз спрашивает. Хотя… Да, читать такое послание было бы не совсем привычно. Ведь я использовал знакомую мне орфографию. Которую, впрочем, имею желание внедрить уже в этом времени.
Преимуществ много. Во-первых, реальная экономия на печати. Без всяких ятей уже будет до двадцати процентов меньше текста. Во-вторых, проще же грамматика, чем та, которая только складывается в нынешнем времени. Это в будущем лишь большевики решились на реформу русского языка. А сейчас еще нет множества книг, которые были бы напечатаны, произведений, что были бы написаны. Так что должно проскочить, найти нужно только союзника по этому вопросу. Где там Ломоносов?..
— Позвольте, я зачитаю! — сказал я, а когда забирал лист бумаги, как будто случайно погладил ручку дамочке.
— Я помню чудное мгновенье:
Передо мной явилась ты,
Как мимолетное виденье,
Как гений чистой красоты.
В томленьях грусти безнадежной,
В тревогах шумной суеты… [А. С. Пушкин Я помню чудное мгновенье]
Я прочитал стихотворение и увидел увлажнившиеся глазки служанки. Она смотрела на меня, как на небожителя. Предложи я ей раздеться, так бы и сделала это тотчас. И я именно такого эффекта ожидал.
Да, для нынешнего время это стихотворение — необычное, так никто еще не сочиняет. Но немного в нем непонятных слов, благо что могло быть написано всего через девяносто лет.
— Я. Я… Я передам ее высочеству… Сударь, я…
— Всего вам доброго, прекрасный ангел! — сказал я, немного подталкивая почти что остолбеневшую девчонку к выходу.
Если мне нужно соблазнить Елизавету, и она похожим образом будет реагировать на стихи, то я сделаю это. Вот только нужно чуть соблюдать дистанцию. Так, встретиться да разойтись, чтобы не повторилась история с Шубиным [гвардеец Шубин был любовником Елизаветы, но Анна Иоанновна, заподозрив, что он может использовать свою популярность в гвардии, сослала офицера на Камчатку].
Уже через час я был в расположении Измайловского полка. Отметился там, но сразу же направился на пустырь у Двенадцатой линии Васильевского острова. Теперь здесь будет временная площадка для наших тренировок, так как для занятия целой роты солдат и офицеров двор канцелярии Измайловского полка
никак не подходил.— Поручик Подобайлов! — после сорока минут созерцания, как происходит тренировка, в основном, шагистика, я окликнул бывшего казака. — Покажите мне, а равно и всем остальным, как вы делаете растяжку! И поведайте, для чего сие полезно.
Пришлось ещё пару раз перефразировать свой приказ, чтобы дошло и до Подобайлова, и до всех присутствующих, какое испытание им сейчас предстоит.
В скором времени я понял, что упражнения на растяжку, которые я могу дать бойцам, более эффективны, чем-то, как разминался Подобайлов. Его и вовсе, наверное, верёвками тянули, как в том фильме с Жаном-Клодом Ван Даммом. В моём же понимании растяжку лучше, чем у танцевального станка, нигде не дают. Может, только ещё у гимнастов. А это важно не только для рукопашного боя, но и в целом физической подготовки.
Я не хочу видеть свою роту строевой. Нет, я хотел бы создать своего рода разведывательно-диверсионный отряд. Как уже показала практика, очень даже уместным будет иметь такое подразделение в армии. Со ста двадцатью молодцами, что сейчас в моем подчинении, при должной подготовке, оружии, можно и горы свернуть, и немало вражеских голов.
После неумелых потуг с упражнениями на растяжку, я устроил челночный бег, объяснив, что это такое. После отжимались, поднимали туловище, качая пресс. Вымазались мы все знатно, так как трава приминалась быстро, являя песок.
Наверняка и офицеры, и солдаты будут теперь на меня злиться. Ведь по приходу домой не кинешь камзол в стиральную машину, не нажмёшь две кнопочки и не пойдёшь смотреть телевизор, рассказывая всем, какой ты хозяйственный, что даже самостоятельно стираешь.
— Кашин, ко мне! — когда я приказал пятнадцать минут отдыхать, чтобы потом повторить упражнения с фузеей со штыком, то тут же подозвал сержанта.
Отвёл его в сторонку.Оглянулся, чтобы рядом ни в коем образе не оказалось лишних ушей.
— Говори, как там господин медик! — потребовал я.
Кашин, в свою очередь, также оглянулся, проявляя бдительность. Убедившись, что мы одни, начал почти шёпотом докладывать:
— Господин Лесток кричать изволили из окна. Зело злился. Бегал по домам разным, с людьми встречался. Где те дома, куда он хаживал, я обстоятельно записал на бумагу. Проверить все дома оказии не случилось, надобно быть ещё и на службе. Но один дом был опознан, там проживает француз Андриан де Брельи.
— Кто? — удивился я.
Кашин повторил фамилию в точности, как и в первый раз. В голове моментально возникло: «Моя звезда — ланфрен-ланфра, лети, моя голубка!». В фильме «Гардемарины, вперёд!», как и в самой книге, был воплощён собирательный образ французского шпиона, которого великолепно сыграл Михаил Боярский. Однако я предполагал, что некий де Брельи должен был появиться одновременно с послом Франции де Ла Шетарди — а значит, в недалёком будущем.
А тут он уже имеется.
Почему-то возникло острое желание посмотреть на дочь Ягужинского. Если она хоть немного похожа на ту актрису, которая сыграла в фильме… куда там Елизавете Петровне!