Собрание сочинений. Том 2

XII

Каждый сотый в нашей стране — заика. Наш невнятен язык. Заикающаяся зарница мигает, как Божий миг. Кто вас там заказал, биллиардных Техаса, тихий книжник, считавший, что он Беня Крик? Я читаю стихи, я за вас заикаюсь. Я молюсь за заик. Берегите заик! 1999

Цикламена

У адского края, где рушатся стены, не понимая, цветет цикламена, не понимая, не понимая, что жить остается так минимально, доверчивой трубкою детского ротика цветет целомудренная эротика. Букашка на щечке щекочет, как родинка, не понимая, что рушится родина. Иль то, что не знаем, поняв сокровенно? Цвети, цикламена! 1991

Распусти волосы

Распусти волосы, что тебе срезали, распустись полностью, распустись в вольности, запусти классику, запусти «Волосы», отпусти волосы до грибной Вологды, босиком по лесу, где их мать расчесывала Гребенщиковым, — до волны новой голосов войсовых — распусти волосы. От луны полосы. До звезды Сириус распусти волосы, свей гнездо, ласточка, говорю serious, свей гнездо, swallow. Опусти занавес над былой пропастью. Ты в таком возрасте — отрастут заново... Прекрати возгласы. Проплыви шабаши в душевой шапочке, распусти волосы. Мужики сволочи, лишь хлюсты холосты, а одной холодно, пусть кричат мальчики, в жажде «вольв» бросовых: «Королева — голая!» Не они слышали, в шалаше шелковом твоего хвороста, как шуршат шепотно, как трещат фосфорно — хоть электрифицируйте пол-Московской области! Над своим извергом, в майке «Мегаполиса», чтоб заснул вскорости, свет зашторь полностью, а с утра внаглую по его просьбе остригись наголо. И сожги волосы. Отпусти, Господи, ей грехи молодости! И прости волосы. 1991

* * *

Мордеем, друг. Подруги молодеют. Не горячитесь. Опробуйте своей моделью, как «анти» превращается в античность. 1991

Шло убийство

Шло убийство по шумной Битце, шло, жуя пирожок незло. Вы заказывали убийство? Шло убийство. Убийство шло сериалами голубыми. В наших креслах от них светло. Мы пришли по телам любимых в эти кресла. Убийство шло. Обожаю твой труп улыбчатый и фасон а la НЛО. К твоим карим идет убийство! Верней, шло. Войду в дом убиенный. Charming! Никого. Дом усоп. Я пощупаю лоб у чайника. Он еще теплый, лоб. Что сердечко твое измаяло — кровь, любовь или страсть раскола? «Катерина Измайлова» — это «Манон» Лескова. В нас мозги пожирают печень. Певчий дар проклевал нутро. В семьях праведных и беспечных, словно газ из незримой печи, что-то шло из щелей. Потянуло кайфом. Сын снял мать с гвоздя, как тулуп. И любовник, выпав из шкафа, оправдывается: «Я — труп!» Вы заказывали клубничку? Почему идем в шоу-бизнес? Почему у нас трупные лица? Почему мы туда хотим? Даже повесть о самоубийце называем: «Митин интим». Шло счастливое наше детство. Сквозь рыдания взрослых драм мчался вспухнувший от младенцев цилиндрический Иордан. Как влюбленный в Леннона киллер, запредельная страсть таится. Пожалейте детишек хилых! Они — маленькие убийцы. Жизнь — природы интеллигенция. Возвращенье к истокам шло, возврат гения, извращенца, во всеобщее большинство... Я живу. Боюсь углубиться. Я не знаю — кого? за что? — но я знаю — идет убийство. Верней, шло. 1992

Искушение

Л. Додину

Сквозь асфальт, сквозь фальстарт, ад преград — рос, а ему говорят, говорят — брось, а ему говорят, говорят — сор, ну, а он говорит, говорит — сюр! а ему говорят, говорят — вон! Ну, а он говорит, говорит — нов, а ему говорят, говорят — раб! Ну, а он говорит, говорит — рэп, а ему говорят, говорят — груб, ну а он говорит, говорит — ... бург, а ему говорят, говорят — катафалк. Ну, а он говорит, говорит — кайф, а ему говорят, говорят — марксэнгельс. Ну, а он говорит, говорит — мой ангел, а ему говорят, говорят — бл... Ну, а он говорит, говорит — бл. Августин. А ему говорят, говорят — стоп! Ну, а он говорит, говорит — блеф, а ему говорят, говорят — хлев. Ну, а он говорит — Христос, а ему говорят, говорят — видак, ну, а он говорит, говорит — Давид. А ему говорят, говорят — Дон Кихот. Ну, а он говорит, говорит — мельница, а ему говорят, говорят — крест. Ну, а он говорит, говорит — круг. А ему говорят, говорят — хаш, а ему говорят, говорят — там. Ну, а он говорит, говорит — шах, ну, а он говорит, говорит — мат!.. а ему говорят, говорят — прав. Ну, а он говорит, говорит — Лев. 1995

Мальчик стекол

Ни отец, ни мачеха не приносят столько. Восьмилетний мальчик, мойщик стекол, на углу у Пушкинской вас без лишних стебов трет душой опущенной мальчик стекол. Тряпка — как пропеллер. Василек асфальта. Маленький Рокфеллер. Наш. Не свалит. Наглый ангел явочный, сколько стоишь ты, бледная пиявочка нашей чистоты? Выхлопы токсичные в легких черным текстом высветят: «Спасибочко, ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... , за наше счастливое детство». Сколько б ни катили вы с женами и с телками, сколько б ни отстегивали, вас настигнет мальчик. Красный светофор. Спрея одуванчик плюнет вам в упор. Красный отсвет плавает. И нельзя назад. Мальчики кровавые и девочки в глазах. 1992

Бомж

I

Задержите, задержите бомжа! Он отвратен, нагл и поджар. На груди скользкий след ножа — и поверх пиджак цвета шпал. Задержите бомжа! Он бил в дверь. На губах божба. Он ломился, дом всполоша. (Накануне к нам залезли. С этажа все забрали, телефон пообреза...) Мне под хвост попала вожжа. Я нахалу на дверь указал. На стихи его плечами пожал. Хам не может быть поэтом. Пожа- луйста, задержите бомжа! Он пропал в пелене дождя. Я обшарил магазин и вокзал. Задержите его возле гвоздя, задержите посредине прыжка, среди мчащихся фар!.. Третьи сутки я жду бомжа. Он душу у меня украл. Хам не может быть поэтом. Финал. И ничьих следов после дождя.

II

И лужи ложились под фары машины — «Бомжи мы!» А он где-то шел, отжимая штанины, и пил от обиды глотками большими, и темные лица на улицах мокли, мечтая порыться в нью-йоркских помойках, и беженцев души без визы блажили: «Бомжи мы!» И пуля в больнице, и мальчик в божнице, и с неба зарница, как в шапку на днище, и садик, вверх взорванный корневищами, и Вечная мысль, прошмыгнувшая мышью, и совесть, что смылась на дно из бомонда, и ты, как и тыщи, проснувшийся нищим, и бонза, внедривший понятие бомжа, Россия, свою потерявшая нишу, — (есть тайное братство страдальцев свободы, кто с нами прожил эти страшных три года) — все были бомжами — от толп до вождя. Но нет среди них моего бомжа. 1993

Исповедь «сырихи»

— Почему ты рыдаешь, «сыриха со слезой»? — Чай, со сцены влетела соринка. Мисс Успех — это я, дорогой. Я тебе расскажу о «сырихе». Так актрисы поклонниц зовут. Мы загадываем, как ассирийки, судьбы их сокровенных минут. Все продажно — в душе и в ширинке. Бескорыстно лишь в нашем бреду абсолютное сердце «сырихи», что колотится в темном ряду. Кто в кармашек почтового ящика сунул ландыш лесной? Кем Мадонна была кормящая — не сырихой ли со слезой? Мы звезду заряжаем из кресел у соперников на виду. Ну, а скурвится если — отхлестаем букетом звезду. В эротическом сиром галопе у подъездов, меж рыхлой пурги, я и мужа нашла на галерке. С ним играли в четыре руки. И когда замолкает Рихтер. Зал затих. И выходит фальцет. Мы тогда начинаем, «сырихи», для ладоней коронный концерт. Чтоб в ладошке, как запятая, тайный свет полминуты не гас... Вы такого не испытали? Жаль мне вас. * * * Тайна тайна. И тихо тихо. На галерке напряжена затаившеюся рысихой театральная тишина. Гениальная женщина зала, утомленная уровнем цен, по дыханию понимала гениальную женщину сцен. Абсолютна минута немая двух сердец, когда выключен свет, — понимание, пониманье... В жизни смысла иного нет. И единственная награда — тайный взгляд, недоступный для лож, от которого темному ряду передастся волшебная дрожь. Тайный знак изможденному сердцу, слаще кайфа на тысячу лет, по которому следует в среду так же взять на контроле билет... Нас на улице, как любовниц, не узнают, смущенье скрыв... Трепещите, омоновцы! «Сырихи» идут на прорыв. Друг продаст. Позабудет родина. Понимания не найду. Но «сырихино» сердце сиротино заколотится в темном ряду. 1992

Лиза омона

В лесу твое тело пятнисто-лимонно — в солнечных зайчиках, в тенях от листьев. тебя называю я Лиза ОМОНА, ОМОНА Лиза. После дождя, близорукая рощица, как ты искала контактные линзы! И жизнь закружилась, сперва понарошку, под кодовой шуткой — «ОМОНА Лиза». Губы сжимая, улыбку змеила, в рот набирая холодную «Плиску». Близко склонялась, собою поила — плиз! — обожаю ОМОНА Лизу. Ты просыпаешься только к закату. Тебе наплевать на лимоны Мамоны! Лучшие мэны не вскрыли загадку. Мафия сматывает знамена. Знаешь, мне кажется, если спуститься к нашим ручьям, только щеки омою — столб закружится из листьев пятнистых. Ты маскируешься, Лиза ОМОНА. Панка пятнистая, зайчики пяток. Где тебя кружит? Выбила ль визу? Страны какие приводишь в порядок, ОМОНА Лиза? 1993

Секс-контры

Оцепление оцепенело. Толпа голых на Маяковке Партия сексуальных контрреволюционеров проводит первую маёвку. Фасоны развратны и лицемерны. Нудисты бреют козла. Сексуальные контрреволюционеры идут в чем Родина родила. Сексуальные Робеспьеры, бросьте эксы! В свету реклам сексуальные контрреволюционеры превращают в барышень дам. «Купите бабушкин кекс. И екатерининский секс. Вы чемпион. Но экс...» И гекз — | к | к | к аметры слышны в речах: | к | к | ^ к | На Джоконде усы Сервантеса. Превративши нули в рули, наши новые консерваторы стоят на древнего Дали. И ты, сексуальная контрреволюционерка, выйдешь в сад, от измен устав, — где жасмин расцвел, как галлюцинация, как белый рояль в кустах. Все меньше тебя волнует концепт, все больше Первый концерт, вдыхаешь сирень, как поэт К. Р. — сексуальный контрреволюционер. «Мы идем вперед задом, сменив знамена. отключай электричество, познанья свеча! Молодежь подхватывает традиционное знамя Ильича. Петра Ильича». 1993

Черные простыни

Покупайте черные простыни, анархисты любви! В постмалевичевском постере белокурую прядь продери. Замаячат в окошке над площадью черноплодные фонари. Экономьте рубашки нижние. Оптимизм — цвета пропасти. Конкурируя с чернокнижием, расстилайте черные простыни. Не поняв, назовут тебя проститу- ткой соседские дилетанты. Улетай, полуночная профи непроглядного дельтаплана! А вы спали на Постистории? Вообще, вы летали? На противне подгорали ль орешки? Попробуйте засыпать на открытом люке меж созвездий разлуки... Пред квадратной Малевича тайной современница выпалит: Почему он квадратный? Потому что двуспальный! Односпальный — параллелепипед...» Плыть по-черному. Жить без просыпа. Пока гости не облевали, выставляйте черные простыни на Венецианской Бьеннале. 1993