Собрание сочинений. Том 50

Да благоволит Ваше королевское величество распорядиться об отмене рескрипта высоких цензурных ведомств от 20 января текущего года и о беспрепятственном продолжении издания «Rheinische Zeitung».

Остаемся глубоко преданные Вашему величеству верно-подданные

акционеры Рейнской газетной компании

Кёльн, 12 февраля 1843 г.

[Далее следуют подписи акционеров, среди которых имеется подпись и приписка Маркса:]

Д-р Маркс за себя и по уполномочию:

Д-р Шлейхер из Трира — практикующий врач

Д-р Фенцелиус » » — практикующий врач

Цетто » » — торговец

Клентген » » — крупный землевладелец Миттвег » » — адвокат

Впервые опубликовано в MEGA 2, Bd. 1/I, Berlin, 1975

Печатается по рукописи

Перевод с немецкого

На русском языке публикуется впервые

502

ПРИЛОЖЕНИЯ

ЖЕННИ МАРКС — КАРЛУ МАРКСУ 281 В ПАРИЖ

[Трир, около 21 июня 1844 г.]

Ты видишь, сердечный друг, что я не веду с тобой счет по закону и не требую око за око, зуб за зуб, письмо за письмо; я щедра и великодушна, но надеюсь, что мое двукратное напоминание о себе принесет мне скоро богатые плоды в виде нескольких строк, которых жаждет мое сердце, несколько слов, сообщающих мне, что ты жив-здоров и немного тоскуешь обо мне. Я так хотела бы, чтобы тебе меня не хватало, хотела бы услышать, что я тебе желанна. А пока спешу, прежде чем начнется новый день, сообщить о состоянии здоровья нашей малышки ; ведь это третье лицо теперь — главное в нашем союзе и, принадлежа одновременно и мне и тебе, образует сокровенные узы нашей любви. Бедная куколка чувствовала себя после поездки плохо и страдала; выяснилось, что кроме вздутия животика у нее самое обычное перекармливание. Пришлось вызвать толстую свинью *, и решение было — взять кор-милицу, так как при искусственном вскармливании не так легко поправиться. Можешь себе представить мою тревогу. Но теперь все позади, милая маленькая умница прекрасно сосет у молодой, здоровой кормилицы, служанки из Барбельна, дочери лодочника, с которым папочка *** так часто ездил. Мама **** в лучшие времена полностью одевала ее еще ребен¬ком, и вот такая случайность — это бедное дитя, которой папочка ежедневно дарил по крейцеру, дарит теперь жизнь и здоровье пашей девочке. Ее трудно было спасти, но теперь опасность почти миновала. Несмотря на все страдания, она выглядит на редкость миловидно, как беленький цветок, и такая тоненькая и прозрачная, словно принцесса. В Париже мы, конечно, все это не перенесли бы, поэтому наше путе¬шествие уже приносит нам золотые проценты. Кроме того, я снова у своей милой бедной мамы, которая только после огром¬ной борьбы примирилась с разлукой со мной.

У Веттендорфов ей было очень плохо 282. Они слишком грубые люди. Ах, если бы я знала зимой, каково было бедной маме! Я ведь часто плакала, вспоминая о ней, жаловалась тебе, и ты был всегда так снисходителен и терпелив. Наша

— Женни. Ред. * — Роберта Шлейхера. Ред. *** — Людвиг фон Вестфален. Ред. **** — Каролина фон Вестфален. Ред.

ПРИЛОЖЕНИЯ

503

кормилица хороша еще тем, что она может быть и служанкой, охотно поедет с нами; когда-то она работала 3 года в Меце и поэтому говорит по-французски. Мое возвращение, следовательно, полностью обеспечено. Не правда ли, как хорошо все получилось? У бедной мамы теперь слишком много рас¬ходов, а она ведь совсем без средств. Эдгар * обирает ее, а по¬том пишет одно за другим нелепые письма, в которых радуется приближающейся революции и изменению всех обстоятельств, вместо того чтобы приступить к изменению своих собствен¬ных обстоятельств, а это всегда вызывает неприятные объясне¬ния и намеки на безрассудную революционную молодежь. Вообще стремление к изменению существующего возникает больше всего именно тогда, когда знают, что под видимой глад¬кой, ровной поверхностью в недрах человечества происходит брожение и кипение.

Но вернемся от революции снова к нашей кормилице. Я оплачу 4 талера ее месячного жалованья, а также расходы на лекарства и доктора из того, что осталось от дорожных денег. Мама, правда, не хочет этого; но ей уже приходится тратить на наше содержание больше, чем она может. У нее бедно, но все же прилично. Трирцы относятся к ней действи¬тельно замечательно, и это меня несколько примиряет с ними. Впрочем, мне нет необходимости делать кому-либо визиты, ибо все приходят ко мне, и у меня прием с утра до вечера. Я не могу тебе назвать всех. Сегодня еще я выпроводила пат¬риота Леманна, который, кстати, полон лучших чувств и только опасается, что твои серьезные научные занятия могут там пострадать. Впрочем, со всеми я держусь гордо, и моя внешность и манеры полностью оправдывают это гордое пове¬дение. Во-первых, я элегантнее всех, и, кроме того, никогда еще в своей жизни я не выглядела такой здоровой и цветущей как теперь. Мнение об этом единодушное, и комплименты Гервега: «когда была ваша конфирмация?» — здесь постоянно повторяются. Про себя я думаю: что толку в жалобах, ни¬кто ведь не поможет в нужде, а человек так счастлив, когда есть возможность пожалеть. Хотя весь мой вид выражает удовлетворенность и достаток, все они еще надеются, что ты решишься поступить на какую-либо постоянную службу. О, вы, ослы! Разве сами вы крепко стоите на ногах? Я знаю, что и у нас нетвердая почва под ногами. Но где теперь найти твердую почву? Разве не чувствуются всюду признаки подземных толчков и колебания почвы, на которой общество построило свои

* — Эдгар фон Вестфален. Ред.

504

ПРИЛОЖЕНИЯ

храмы и лавки? Я думаю, что время-крот скоро перестанет рыть под землей, — в Бреслау ведь уже снова засверкали зарницы 283. Только бы нам продержаться, пока наша ма¬лышка подрастет. Не правда ли, ты успокоишь меня, ты мой нежно любимый ангел, мой единственный, дорогой сердечный друг? Как близко мое сердце чувствовало твое 19 июня! * Как полно и радостно билось оно, устремляясь навстречу твоему!

Однако продолжу свой рассказ. В годовщину нашей свадьбы наша любимая малютка начала поправляться и сосать свежее здоровое молоко. Затем я совершила трудный шаг — ты знаешь какой. Я надела свое милое парижское платье, и лицо мое горело от страха и возбуждения. Когда я переступила порог, можно было слышать удары моего сердца. Я сразу все вспом¬нила. Дверь открыли, вышла Иетхен ***, она бросилась мне на шею, расцеловала и повела в комнату, где находились твоя мать **** и Софи. Обе сразу обняли меня, мать заговорила со мной на ты, а Софи потащила меня к себе на диван. Она ужасно истощена, выглядит так, что краше в гроб кладут, и вряд ли сможет поправиться. Но у Иетхен вид, пожалуй, еще хуже. Только твоя мать пышит здоровьем, можно сказать, сама радость, почти весела и возбуждена. Ах, как жутко ста¬новится от этой веселости. Все девушки были в равной мере сердечны, особенно Каролинхен. На следующее утро твоя мать была здесь уже в 9 часов, чтобы поглядеть на малютку. После обеда пришла Софи, а сегодня утром нашего ангелочка навестила Каролинхен. Можешь себе представить такую пере¬мену? Мне это очень приятно и маме тоже, но почему так вдруг? Что только не делает успех, а у нас ведь это скорее видимость успеха, о котором я твержу, применяя тонкую тактику.

Не правда ли, любопытные новости? Подумай только, как бежит время, а с ним меняются даже толстые свиньи; Шлейхер уже не политик и не социалист, а тоже болтает об орга¬низме труда и т. д. Тут уж становится совсем тошно, как гово¬рит Франкенталер. Хотя он и считает нашу компанию полу-сумасшедшей, однако думает, что тебе уже давно пора напасть на Бауэра.

Ах, Карл, делай скорее то, что ты задумал 284. И подай мне скорее признак жизни. Я здесь окружена нежнейшей мате-ринской любовью, мою малышку лелеют и опекают, весь Трир

Современное название: Вроцлав. Ред. * День свадьбы Карла Маркса и Женни Маркс. Ред. *** — Генриетта, сестра Маркса. Ред. **** — Генриетта Маркс. Ред.

ПРИЛОЖЕНИЯ

505

глазеет, таращит глаза, удивляется и ухаживает за мной, однако душой и сердцем я с тобой. Ах, если бы я могла хоть изредка видеть тебя, чтобы спросить, для чего это. Или про¬петь тебе: «Знаешь ли ты, когда наступит послезавтра?». Серд¬це мое, как хочется тебя поцеловать, ведь не всегда доста¬точно холодной закуски, не так ли, любимый? Почитай все же «Trier’sche Zeitung», она теперь неплохая. Ну а как дела у тебя? Уже неделя, как я вдали от тебя. Без кормилицы даже здесь, при самом доброкачественном молоке, нашу малышку не удалось бы выходить. Ее животик совершенно расстроился. Но сегодня Шлейхер заверил меня, что она теперь спасена. О, если бы у бедной мамы не было столько тревог, особенно за Эдгара, который использует все крупные явления совре¬менности, все беды общества лишь для того, чтобы прикрыть и приукрасить свое собственное ничтожество. Снова наступают каникулы, и опять ничего не выйдет из экзамена, хотя он и закончил свою работу. Это непростительно. Мать должна себе во всем отказывать, а он в Кёльне, как он сам пишет, развлекается, посещая все оперы. О своей сестренке, своей Женнихен, он говорит с величайшей нежностью, а я не могу быть нежной с таким пустомелей.

Родной мой, меня часто тревожит наше будущее, как ближайшее, так и более далекое, и я думаю, что буду наказана за проявленное мной здесь высокомерие и гордость. Если ты можешь, успокой меня в этом отношении. Здесь так много говорят о постоянном доходе. Я же в ответ демонстрирую свои розовые щеки, белоснежную кожу, бархатную мантилью, шляпу с пером и модную прическу. Это лучший и убедитель¬нейший аргумент, и если я за это буду бита, никто этого не уви¬дит. Малышка так ослепительно бела, нежна и изящна, что вызывает всеобщее удивление. Шлейхер очень заботлив и мил с ребенком. Сегодня он совсем не хотел уходить, но затем пришел Гроза божья, потом Реверхон, потом Леманн, Поппе и так один за другим. Вчера был также Лаубфрощ со своей пергаментной супругой. Я ее не видела. Только что заходили и твои. Софи была разодета. Но как она плохо выглядит!!!

Передай привет Зибенкезу и Гейне, когда увидишь их. Не правда ли, я ведь скоро получу весточку? Хватит ли у тебя смелости спеть почтальона из Лонжюмо *?

Только не пиши так желчно и раздраженно. Ты знаешь, насколько сильнее действовали твои другие статьи. Пиши по существу, но тонко, с юмором, легко. Пожалуйста, родной

* — из комической оперы А. Адана «Почтальон из Лонжюмо». Ред.

506

ПРИЛОЖЕНИЯ

мой, дай перу свободно скользить по бумаге: не беда, если оно где-нибудь споткнется или даже целая фраза будет неуклю¬жей. Мысли твои все равно остаются в строю, как гренадеры старой гвардии, исполненные мужества и достоинства, и могут тоже сказать: elle meurt, mais elle ne se rend pas *. Какая важность, если мундир сидит свободно и не так туго затянут? Как красиво выглядит на французских солдатах их легкая,. свободная форма. И вспомни наших неуклюжих пруссаков. Разве они не внушают тебе отвращения! Ослабь ремень, осво¬боди ворот, сдвинь шлем — дай свободу причастным оборотам, пусть слова ложатся так, как им удобней. Армия, идущая в бой, не обязательно должна маршировать по уставу. А разве твое войско не идет в бой? Желаю счастья полководцу, моему черному господину.

Прощай, родной, единственно любимый, моя жизнь. Я теперь в своей маленькой Германии, вместе с малышкой и мамой, и сердцу так больно, что тебя здесь нет, и оно стремится к тебе, ждет тебя и вестей от тебя.

Прощай!

Твоя Шипп и Шрибб

Впервые опубликовано Печатается по рукописи

в Marx/Enteis Werke, Erganzungsband,

Teil 1, Berlin, 1968 Перевод с немецкого

На русском языке впервые опубликовано

в книге: «Семья Маркса в письмах»,

М., 1968

ЖЕННИ МАРКС — КАРЛУ МАРКСУ285 В ПАРИЖ