Сонеты 36, 83, 114 Уильям Шекспир, — лит. перевод Свами Ранинанда

По моему разумению, содержание сонета 116 выглядит, как вызов установившейся традиции в среде поэтов «елизаветинской» эпохи. Так как автор сонета осознанно противопоставил индивидуальное видение «чувства любви» к своей возлюбленной, отличающееся от отображения в стихах подавляющего большинства поэтов «елизаветинской» эпохи. Где поэт и драматург отобразил образ своей возлюбленной намеренно упрощённым, таким образом, противопоставил его отображениям вычурного приукрашивания другими поэтами своих возлюбленных, распространённого в поэзии «елизаветинской» эпохи.

Очевидным является то факт, что обращение барда в сонете 116 было направлено не столько, как на раскрытие самой «темы любви», как в других сонетах, следовавших философским воззрениям «Идеи Красоты» Платона. Как сколько к риторическому стилю для выражения точки зрения Уильяма Шекспира, как просто человека, наделённого жизненным опытом. Тогда как, глубина персональных размышлений автора выдвинута на первый план, а содержание сонета 116 по мере изложения обретало более прямолинейный характер изложенного, которое поэт и драматург приправил неповторимо яркими образами и искромётной юмором.

Тогда, как критик Лукас Эрн выразил свою точку зрения, следующим образом: «Lines five to eight stand in contrast to their adjacent quatrains, and they have their special importance by saying what love is rather than what it is not», «Строки с пятой по восьмую поддерживают контраст, создавая «антитезу» со смежными четверостишиями, и поэтому строки 5—8 в общем контексте имеют чрезвычайно важное значение, где (повествующий) предложил свои рассуждения не о том, что такое любовь, а чем она — не является».

Столь откровенно реалистичное видение служило образцом, отражающим коренные изменения во взглядах Шекспира на любовь, что чувство любви является абсолютно «неопределяемым», это — во-первых.

Во-вторых, авторская концепция контекста сонета 116, на протяжении всего сюжета неуклонно подсказывает читателю об неменяющемся, то есть «постоянном» характере в «непредсказуемости» любви, как чувства.

Риторическая модель построения сонета 116, изначально фокусировала внимание читателя на идее, выделяющей сонет среди остальных окружающих, посредством восклицания ключевой строки 5: «(love) is an ever-fixed mark», «(любовь) — это отныне зафиксированный знак». Такой оборот речи, следует понимать, исходя из широко применяемых слов морской терминологии «елизаветинской» эпохи, как «знак на бакене» или маяк. (Erne, Lukas (2000). «Shakespeare's 'Ever-Fixed Mark': Theological Implications in Sonnet 116». English Studies. 81 (4). Routledge; pp. 293—304. ISSN 1744-4217. S2CID 162250320).

Критик Джордж Уиндхэм (George Wyndham) в ходе дискуссии объяснил основное назначение серии сонетов 100—125, затрагивающих тему Музы, следующим образом: «Группа сонетов 100—125 открывается после долгого (творческого) молчания, ...и поэт развивает в ней единственную продолжительную атаку на Закон Перемен (Law of Change)», далее он продолжил: «In its survey it goes over the old themes with a soft and silvery touch: Beauty and Decay, Love, Constancy, the immortalizing of the friend's beauty conceived as an incarnation of Ideal Beauty», «В своём исследовании он (автор) обратился к слишком древним темам с помощью мягкого и серебристого прикосновения (к категориям): Красоты и её Увядания, Любви и Постоянства, для увековечивания Красоты (юного) друга, задуманной в виде перевоплощения, как (неземной) Идеал Красоты». (Intro., pp. CXIII—CXIV). («Shakespeare, William. Sonnets, from the quarto of 1609, with variorum readings and commentary». Ed. Raymond MacDonald Alden. Boston: Houghton Mifflin, 1916).

При сравнении сонета 117, можно предположить, что он был задуман, как отступление, которое отличалось от основной темы сонета 116. Тогда, как тема сонета 116 своими выразительными образами напоминала рабочие наброски к пьесе «Укрощение строптивой» или черновики мизансцен пьесы «Венецианский купец». В сонете 116, повествующий бард осознанно противопоставил своё понимания «чувства любви» при отсутствии литературных украшательств в метафорах довольно-таки упрощённо изображённый образ возлюбленной барда, был противопоставлен вычурно красочным метафорам поэтов-современников, приукрашивающих в своих стихах возлюбленных дам.

— Confer!

________________

________________

Original text by William Shakespeare Sonnet 117, 1—4, 9—14

This text is distributed for nonprofit and educational use only.

«Accuse me thus, that I have scanted all

Wherein I should your great deserts repay.

Forgot upon your dearest love to call,

Whereto all bonds do tie me day by day» (117, 1-4).

William Shakespeare Sonnet 117, 1—4.

«Так обвиняйте меня потому, что Я пренебрёг всем

В чём Я должен был великим пустыням воздать. (совсем)

Позабыл на вашу дражайшую любовь отозваться,

Покуда все обязательства меня связывали день ото дня» (117, 1-4).

Уильям Шекспир сонет 117, 1—4.

(Литературный перевод Свами Ранинанда 04.04.2024).

«Book both my wilfulness and errors down,

And on just proof surmise accumulate;

Bring me within the level of your frown,

But shoot not at me in your waken'd hate;

Since my appeal says I did strive to prove

The constancy and virtue of your love» (117, 9-14).

William Shakespeare Sonnet 117, 9—14.

«Впишите оба: моё своенравие и устранение ошибок (тогда),

В чём просто предположений накапливал доказательства;

Приведите меня в пределы уровня вашего хмурого взгляда

Но не бросайте меня в вашей пробуждающейся ненависти

Ибо моя апелляция гласит, что Я стремился доказывать (всегда)

Постоянство и добродетельность вашей любви» (117, 9-14).

Уильям Шекспир сонет 117, 9—14.

(Литературный перевод Свами Ранинанда 04.04.2024).

Характерной особенностью сонета 114 является применение в первом четверостишии двух риторических вопросов. Но можно ли эти риторические вопросы воспринимать, как некую ультимативную форму? Конечно же ни в коем случае, нет. Бард смиренно вопрошал по причине премьеры после написания одной из первых двух пьес «Венера и Адонис» или «Изнасилование Лукреции». Премьера пьесы прошла на аншлаг на подмостках, возведённых при дворе, где по окончанию спектакля королева Елизавета в короткой речи выразила своё восхищение. Именно, тогда поэт и драматург утвердился в литературных среде искушённых знатоков драматургии, как многообещающий и вполне созревший драматург.

«Or whether doth my mind being crown'd with you

Drink up the monarch's plague, this flattery?

Or whether shall I say, mine eye saith true,

And that your love taught it this Alchemy?» (114, 1-4).

«Иль будь то, мой разум, будучи увенчан с помощью — вас,

Сполна испивший монаршей чумой — такую лесть (тотчас)?

Либо Я должен был сказать, что мои глаза молвили правду,

И то, что ваша любовь научила ей, этой Алхимии? (по праву)» (114, 1-4).