Сопромат

То, что дома взрывают террористы, Вишневский отвергал (в скобках) уже в в третьем абзаце своей статьи.

II

Лошманов выбрался из своего тесного кабинета – письменный стол и двухместный диван, обитый джинсой, пытались отвоевать себе кусок в девятиметровом пространстве, поэтому перестраивались Лошмановым раз в три дня – и ни чего не сказав секретарше направился к лифтам, которые открывались прямо в офисе строительной фирмы «Профстройобъект».

Он пересек и дорогу и зашел в кафе «Лемон Бразерс».

Благо время бизнес-ланча еще не вышло, поэтому он заказал мясной салат, щи из щавеля, куриный крокет с картофелем фри и… – Лошманов подумал немного – сто пятьдесят грамм Джека Дениэлса.

Лошманов, в общем-то, понимал, что потерпел крупное поражение. Полковник, оставшийся к сорока годам ни с чем – отличный сюжет для романа. У него уже в голове как трусливые мыши растекались мысли о том, чтобы описать свою жизнь в Управлении. Именно жизнь, а не работу, потому как еще двадцать лет назад близко к сердцу принял идеалы государственной безопасности и на работе только тем и занимался, что жил. Он даже представлял, как бы написал этот роман. Без выпендрежа и языковых изысков, просто и ясно, как было. Весь роман он разбил бы на мелкие, в полстранички, фрагменты, и каждый фрагмент имел бы четкую структуру с началом, серединой и концом. Где-то в середине романа он поместил бы большое исследование, посвященное влиянию фильма «Семнадцать мгновений весны» на формирование корпоративной культуры в новых русских офисах, расплодившихся в начале девяностых годов. О том, что фильм этот заложил отшлифованные модели поведения в головах расслабленных и инфантильных советских людей. И о том, что только благодаря этим вмиг активизировавшимся моделям удалось быстро и безболезненно перейти из конторских помещений с вечным всесоюзным чаепитием в белые опен-эйры офисов с жесткой дисциплиной и субординацией . Он бы написал о том, что каждый русский человек в офисе чувствует себя Штирлицем, засланным – кем? надо еще подумать – с особо важным секретным заданием. Оттуда и воровство и взяточничество, потому что воровать у фашистов можно. Поэтому каждое увольнение воспринимается не как попрание социальных норм, нарушение трудового законодательства и прочие глупости, а как провал со сдачей вех явок и пытками внутреннего мягкосердечного доктора Плейшнера.

Это он наблюдал и в Управлении, с тем же столкнулся и на новом месте работы. Только сейчас он действительно был условным Штирлицем на спецзадании. По легенде работа эта подвернулась ему благодаря испытанным связям со старым армейским другом, который работал на другом предприятии империи Даренко заместителем начальника службы безопасности. Друга этого Лошманов ни разу в жизни не видел, но, скорее всего, их засекреченные личные дела были заброшены в один общий шкафчик.

Лошманов тоже стал замом по безопасности. Каждую неделю он писал отчеты о работе и внутреннем распорядке компании. В них не было ничего интересного, потому что он только-только принимал дела, и, чтобы заполнить пустоту, он просто распределял по отчетам уже готовый ворох информации: в один отчет он старательно вписывал номера телефонов сотрудников (личные и служебные), в другой – схемы расположения камер систем видеонаблюдений на строительных объектах и в готовых зданиях, в третий – надо было написать, о том, что у него произошла встреча с владельцем компании «Промстойобъект» Сергеем Даренко, но Лошманов ограничился только личными характеристиками двух толстых бухгалтерш, которые вывесили на своих страничках в «Одноклассниках» личные фотографии, претендовавшие на полноценное коверное порно.

Даренко в тот день забежал в его комнатушку и плюхнулся на диван.

– Ну, как оно? Рассказывай, – спросил он, как будто оставлял Лошманова на час проверить систему отопления.

– Принимаю работу. На следующей неделе проведем комплексную проверку по зданиям «Промстройобъекта», – отчитался Лошманов.

Даренко с минуту смотрел на него молча.

– Из конторы что ли? – вдруг сказал он, не сдержав широкой улыбки.

– Следственный комитет. Ушел по собственному.

– А что так? Работы много?

– Да как-то, знаете, с карьерой не заладилось.

– О, ничего не говори. Так и вижу, ответственный честный работник. На компромиссы не идет, в сомнительные игры не играет.

– Почти, – сказал Лошманов, достал сигарету из пачки и закурил.

– А вот с этим завязывай. Ты ж служба безопасности, приказ о запрете курения на всех объектах не читал что ли?

Лошманов выпустил струйку дыма под стол, медленно размял почти целую сигарету в пепельнице.

Даренко рассмеялся:

– А желваки-то играют. Так бы и треснул пепельницей по макитре-то. Угадал?

Даренко вскочил с диванчика и протянул ладонь.

– Ну, мне все ясно, – Даренко посмотрел на часы, – Ровно три минуты испытательного срока прошел успешно. Поздравляю.

Лошманов встал и крепко пожал руку Даренко.

– Только знаешь что? – тихо сказал Даренко, не отпуская ладонь Лошманова. – У меня к тебе большая просьба. Ты там особо не усердствуй с отчетами. Ладно?

– В каком…

– В таком. Ты понял, о чем я.

III

Как только Лошманов залпом выпил граненый стакан с джеком дэниэлсом он понял, что цель сегодняшнего дня – нажраться в свинину. Время бизнес-ланча давно ушло, и в «Лемон Бразерс» подтягивались компании отработавших свое офисных жителей.

Из колонок, развешанных по всему периметру кафе, долбили басы самой разной иностранной музыки, которая прошла мимо него за эти двадцать лет. Со своим знанием английского, который внедряли в академии каким-то первобытным способом заучивания и зубрежки, он различал, что молодые голоса надрывались все о том же самом – несовершенстве мира и неразделенной любви.

Молодые… Лошманов усмехнулся и подумал, о том, как он быстро постарел за годы службы. Чуть ли не больше половины голосов, льющихся из колонок, принадлежали его ровесникам, которые и не думали взрослеть, остановившись в своем развитии лет в двадцать пять. Лошманов же, встав на полувоенные конкретные и четкие рельсы, взрослел быстро и бесповоротно. Каждое очередное и внеочередное звание отмеряло этапы его взросления. Младшим лейтенантом он женился, а старший уже имел ребенка и претендовал на отдельную квартиру. Капитан проводил сына в детский сад, а майор стоял на школьной линейке при посвящении сына в первоклассники. Подполковник перестал регулярно заниматься сексом с законной женой, а полковник проводил семью за сотни километров от столицы.

Он слабо помнил, как ему позвонил Леша и как отдал приказ срочно явиться в «Лемон Бразерс».

Леша был как всегда был на позитиве. Он искренне считал, что его перевод на наблюдение за строительным рынком было очередным этапом перед повышением, тем более поле деятельности было благодатным – в вагончиках торговцев процветали подпольные молельные комнаты, в которых промышляли салафиты и ваххабиты.

– Действую по обстановке, – пытался перекричать музыку Леша. – Точку себе выбил, обувью торгую. Мне мама всегда говорила, что в любые времена самый ходовой товар.

– Молодец, – говорил Лошманов и разливал в граненые стаканы еще по соточке.

– Там эти ребята смирные, вроде, но хитрые. Меня пока не подпускают.

– А с какого им тебя подпускать?

– Так я решил в игру сыграть, – тянул слова Леша, – Вроде как проникся исламом. Уже два раза в мечеть ходил, Коран, вот читаю.

– Леша, в опасные игры играешь.

– Что?

– В опасные, говорю, игры играешь! – проорал Лошманов.

– Не понял? Что играешь?

– А, ладно, херня, Леша. – махнул руками Лошманов и выпил – пятый? седьмой? – стакан виски.

Народу в этом небольшом закутке становились все больше, музыка выкидывала новые туши на танцпол, и в глазах Лошманова все запрыгало – телеса, сиськи, стены, окна, лампы, потолок.

Незаметно для себя и он уже прыгал вместе со всей толпой, пристроившись к кружку трех полуголых девчонок и Леши, выделывавшего техничные танцевальные движения.

Вот дурак, вот дурак, – болталось в голове Лошманова в такт музыке. Со школьного выпускного не дрыгался, не любил никогда, а сейчас чего уж – можно и потрясти жирком, пусть и девчонки от его разухабистых прыжков шарахаются, жмутся поближе к Леше.

– Он из фээсбэ, – орал Леша на ухо одной, и та рассмеялась, – Во, мужик! Рекомендую!

Лошманову уже было по барабану нарушение инструкций – невелика потеря, если эти волосатые дурочки будут знать, что он из конторы, ибо всем на все похуй, и больше всего похуй в этом заведении было Лошманову.

IV

Он пытался понять, откуда берется эта притягательность, то, что в гламурных журналах без особых мудрствований заклеймили термином «сексуальность». Красота ни при чем – сколько красивых и стройных особей по всем объективным оценкам, лишены той самой пресловутой сексуальности. Да, конечно, их хочется трахнуть, хочется увидеть это превращение неприступных моделей, обладающих с рождения выверенными чертами лица, в беззащитных, потных телок, с благодарностью принимающих автоматические удары между ног. Хочется потешить собственное животное самолюбие и убедиться на деле, что в них нет ничего, сплошная пустота в красивой ухоженной оболочке. Все то внешнее, что в них есть, пригодно только для произведения внешнего эффекта, появиться на людях, собрать положенную порцию респектов, и на том кончить – этакая социальная мастурбация.