Сопромат

И с теми счастливыми обладательницами красоты и внутреннего содержания тоже не все так сложно. Если красивая и недалекая полностью полагается на внешность, эксплуатируя ее по полной программе, не боясь выглядеть просто тупой овцой, то красивых умниц портит излишний самоконтроль и пренебрежение своей красотой. Понимая заниженную цену своей привлекательности, они окончательно превращаются в стервозных сук, которые, конечно, способны вызвать похоть, но похоть особого свойства, замешанную, скорее, на садо-мазохистских наклонностях особи мужского пола – какой дурак не захочет напялить конченую стерву или побыть ее рабом и ощутить превосходство женской особи.

Нет, она не принадлежала ни тем, ни другим.

По лицу каждой женщины можно прочитать судьбу, и с первого взгляда на лицо, словно на незнакомую карту местности, где-то в подсознании в мозговых бороздках и бугорках вырисовывается линия будущей совместной жизни, и не важно сколько будет длиться эта жизнь – одну ночь или до гробовой доски. Но в том-то и дело, что по ее лицу нельзя было предугадать ничего, как будто-то карта менялась каждую секунду: дорожки, тропинки, озерца, дома – все находилось в постоянном движении и превращении. Ее можно было представить развратницей, живущей от одной постели до другой; скромной домохозяйкой, преданной мужу и детям; ничего не соображающей простушкой или собранной и резкой руководительницей в сером офисе. И эта захватывающая неизвестность притягивала. Он не раз замечал, как сникают мужчины, только-только увидев ее, как будто уходили в себя и забывали о своих фирменных приемчиках привлечения внимания. Может быть, все это происходило потому, что ее не хотелось соблазнить, снять, оттрахать на месте, а хотелось просто находиться рядом с ней, и не жить даже, а творить жизнь.

И когда Умрихин с упорством сумасшедшего допытывался от нее рассказов о бывших хахалях, перед глазами вставали самые разные персонажи – вечно ноющий музыкант-неудачник, воротила-ювелир, суливший ей счастливую судьбу содержанки, прямой и конкретный офицер-особист, закидывавший ее цветами. И каждый из них пропадал из ее жизни сам собой так же неожиданно, как и возникал.

После того пьяного путешествия за город, он целый день накачивал себя пивом, чтобы сократить время до ее появления. Сидел с бутылкой у проходной общаги до темноты и вяло здоровался со знакомыми. Она пришла только на следующий вечер, сказав, что все эти два дня была у тетки. Они долго сидели в ее комнате, пили пиво – себе покрепче, ей полегче. Ели доширак – он и не заметил, что эти два дня питался только пивом. О чем они говорили, в ту первую ночь, он никогда не вспомнит – с каждым годом, память освобождалась от ненужных воспоминаний. Помнил, что когда она уже засобиралась спать и стала расправлять постель, он неподвижно сидел в своем кресле. Ольга выключила свет, разделась, не обращая на него внимания, и забралась под одеяло. И он лег рядом – одетым или раздетым? – хотя какая разница.

V

Он спал, не раздеваясь, до трех часов дня, то и дело просыпаясь, прислушиваясь к тишине в квартире, и засыпая снова.

Ольга и Саша так и не вернулись. Направлений у них было всего два – домой или к тетке, жившей как раз на той железнодорожной ветке, неподалеку от которой они и разошлись.

Он нашарил под кроватью мобильник и, не глядя, нажал на кнопку вызова. Как только в телефоне раздались гудки, из-за стены послышалось слабое пиликанье, которое поманило его с кровати.

Он выбежал из спальни и ворвался в гостиную. На полу, возле банки с краской лежал телефон Ольги, который медленно, подгоняемый судорожными вибрациями, полз к единственному, широкому окну.

Он нашел в ее телефонной книге номер, обозначенный «Тетя Валя» и позвонил, но никто не ответил.

Как всегда, – думал он, – как всегда, как всегда. И большой палец, словно подыгрывая его раздражению, сам по себе жал на кнопки. Будильник, калькулятор, секундомер, сообщения, два новых сообщения. Он открыл верхнее, с безымянного номера – «Скучаю, жду-не дождусь», в первом было – «Сегодня в 5 у Пушкина ок?» Остальные сообщения не добавили ничего нового, но подлили маслица – сила слов, жалкие электронные пиктограммки, а поди ж ты, адреналин хлещет как из прорвавшейся трубы. Все те же – «встретимся сегодня», «скучаю», да, еще «целую», «люблю», «хочу» и вертикальные подмигивающие улыбки, насмехавшиеся над его слепотой.

Оля, Оля, Оля, – бормотал он, – что ж ты делаешь, что ж ты делаешь.

Мозг работал уже сам по себе, среагировал быстро, без ненужных вздохов-ахов банального обманутого мужа – Умрихин послал в ответ неизвестному сообщение: «ок». И ровно через четыре секунды в телефон Ольги прилетела свежая улыбка.

Умрихин представил, что будет делать через два часа на площади. Подойдет и скажет, что он муж Ольги? И что дальше? Ему ответят, что он никакой не муж, а идиот, раз приперся сюда. Отстаивать… Что остаивать? Ерунда какая-то. Какое такое право? Ольга уже не принадлежала ему, и этот неизвестный номер имел на нее больше прав, потому что у них были свои тайные дела.

Он прошел в ванную, набрал холодной воды в ладони и с силой брызнул в лицо.

Он глянул на себя в зеркало.

Ну и кто ты? – спросил он себя. – Не знаешь? И я не знаю. Ты, наверное, простой курьер, который в конец заврался. Или ты архитектор. Черт, хорошая профессия архитектор, сразу вызывает уважение. Особенно, с тех самых пор, как в каждую квартиру проник придурковатый архитектор Мундисабаль. Мля, вот словечко-то, то еще – Мундисабаль. Ну, что ты чувствуешь? Обиду, жалость к себе, ненависть, без разницы, к себе или к Ольге, отчаяние, отвращение. Или чувствуешь себя лохом педальным. Или ты выше всей этой глупенькой истории, ну, подумаешь, с кем не бывает. Ну, поубавилась страсть за восемь лет, сколько уже не трахались, да месяц, поди, нет, ну если считать полноценный секс, без этих ленивых движений, кончающихся ни чем, выходит полгода, а может, и год. Да и кончала ли она, давай уже посмотрим на это прямо. Вроде ты как понимал, что ей и не особо важно, и на этом успокаивался, на нет и суда нет, а вдруг ей это было важно, в конце концов, есть же у тебя супружеские обязанности. А то хорошо устроился, отхватил не последнюю женщину, можно сказать, отбил у всего мира, и кто ты после всего для этого мира – вялый импотент, жалкий мастурбатор, пыль на замшевых туфельках.

Ну, давай уже, определись, что делать-то будешь. Выдашь мужика, удар по носу, в солнечное сплетение, локтем по хребтине на добивание. Или как мудак будешь мямлить, дрожать и заикаться от волнения. Погоди, погоди, погоди, а что это у тебя там внутри, ну, там глубоко-глубоко, в районе печении. Теплится, сияет, улыбается счастливо. Что? Хрен с этим со всем, пусть пиздует на все четыре стороны, наконец-то есть повод исправить главную ошибку молодости? Так что ли? Н-да, не ожидал от тебя такого. Еще есть чо?

Ладно, давай сделаем так. Ты сейчас пройдешь в спальню и оденешься поприличнее, ну что бы совсем идиотом не выглядеть. Доставай, что там у тебя есть – пиджачок, короткий, травяного цвета, рубашка голубая, или лучше черную, черная она как-то посолиднее выглядит, но с другой стороны, ты что, на похороны идешь, как-то совсем безвкусно – обманутый муж одет как на похоронах, скорбь, печаль, ты же нормальный человек, все понимаешь. Давай все-таки остановимся на голубой рубашке. А если вдруг произойдет драка, вдруг ты пристрелишь этого урода, и на голубой рубашке останутся красные пятна, это опасно, сразу обратят внимание, заметут. Давай все-таки черную, похрен, что похож на служителя ритуальных услуг, так практичнее, и вообще. Джинсы или брюки под пиджак. Нет, ну тут все однозначно, конечно, джинсы, при полном параде ты будешь выглядеть, как совсем мудак-мудак, а джинсы они добавляют житейской мудрости. В джинсах можно уебать пару раз с носка, а в брюках от костюма, во-первых, неудобно поднимать ногу, а во вторых, чувствуешь себя беззащитным, вопрос – ты на строгое пати пришел, или все-таки уебать хорошенько. С джинсами беда, почему все джинсы во всех магазинах обязательно потертые. Хотя, сойдет. Вот ты – с одной стороны, модный пиджак, с другой стороны, рабочие потертые джинсы. С одной стороны у тебя есть вкус, с другой, ты – нормальный кормилец семьи. Нет, ты не жалок, а вполне себе уверенный мужик, правда, мужик этот обнаружил буквально пару часов назад однозначные сообщения на телефоне жены. Значит, так себе мужик, с гнильцой мужик.

А вот пистолет пригодится, не задумывайся, зачем и для чего. От него не убудет. Пистолет придает больше уверенности. Где взять пистолет? Да вот же, буквально в паре шагов от тебя, ну, соображай, давай. Догадался? Правильно – Гусь! Гусь повернут на оружии и на всем, что придает ему больше уверенности. Зеленые штаны, разукрашенные салатовыми лужицами, разгрузка, забитая ножами, ножичками, маникюрными ножничками, веревками, отвертками, пакетами с сухпайками и обидой сокращенного офицера, ее много, обиды, вся в карманы не рассовалась. И квартира в элитном доме обиду не утолила, хрен с тобой, вот тебе квартира, и пшел вон из вооруженных сил российской федерации, а на кой ему квартира, без жены и детей, он со свой Пальмой и в будке не плохо бы устроился.

Позвони в дверь и дождись, пока он не попрячет свои противозаконные пожитки. Чуешь, глядит в глазок, изучает, кто знает, что тебе еще в голову придет, может быть, там, на лестничной площадке, вне зоны видимости стоят оперативники. Даже для него ты чудной какой-то, отдал почти новую машину за треть цены, забыл уже, наверное, а он тебе напомнит, прямо в прихожей.

– О, Андрей, давненько тебя… Где пропадал? Проходи, проходи, – скажет Гусь.

Рот его будет растягиваться, как будто он лимон жует, но ты особо не обращай внимания, это он так пытается изобразить на своем бугристом лице улыбку.