Столичный доктор. Том VIII

— Как там? — спросила она негромко, подойдя ко мне.

— Две теплушки выбил, — ответил я, разминая плечи. — Завтра с утра можно грузить пациентов. С боем, конечно, пришлось, но главное — результат.

— А… Елизавета Федотовна?

Пауза была крошечная, доля секунды, но я уловил. За вопросом скрывался не просто интерес. Всё ещё думает и переживает? Старые чувства, старая ревность. Старая боль.

— Приехала, — коротко сказал я. — Я её встретил. Клялась, что не знала, что именно наш госпиталь займёт. Послала кому-то телеграмму в Петербург… Ну, теперь-то уже какая разница? Всё решено. А на передовую, уж поверь, её никто не отправит.

Агнесс кивнула и опустила глаза.

— Пойдём, — сказала наконец. — Пока еда не остыла. Покормлю тебя.

— Вот это кстати, — усмехнулся я. — На войне главное правило — никогда не упускать возможности поспать, поесть…

— … и сделать наоборот, — тихо закончила она, улыбнувшись печально.

В трапезной было тепло и тихо. Горела лампа под жестяным абажуром, отбрасывая мягкий свет на грубый, исцарапанный стол. Агнесс налила мне суп — густой, с кусками картошки и говядины. На деревянной доске лежал нарезанный хлеб. Простая еда, но пахла она родным и живым. Я опустился на табурет, вытянул ноги, с наслаждением обхватил руками миску.

— Всё ещё считаешь, что война — это романтика? — спросил я с набитым ртом, кивнув на окна, за которыми снова воцарилась маньчжурская темень.

— Я вообще не знаю, что я думаю, — ответила она спокойно. — Иногда кажется, что мы все тут во сне. Только проснуться невозможно.

Я кивнул.

— Зато во сне, в отличие от Мукдена, теплушки дают сразу.

Агнесс фыркнула и села напротив, подперев голову ладонью. Некоторое время мы молчали. Я ел, она смотрела на меня.

— Я почти не сплю по ночам, — тихо проговорила жена.

Я отложил ложку.

— Агнесс…

— Подожди. Я не из-за этого. Я просто… боюсь. Не за себя. За тебя. За нас. — Она понизила голос. — Ты не слышал, как орут ночью раненые? Я слышу. Через стену. Один из тифозных… он, кажется, во сне зовёт маму. Ему, наверное, лет сорок. Или больше.

— Слышу, — кивнул я. — Потому тоже плохо сплю.

— Может, ещё можно что-то изменить? Вдруг эта телеграмма…

— Дорогая. — Я посмотрел ей прямо в глаза. — Мы уже в пути. Просто ещё стоим на перроне. Но состав готов тронуться.

Она помолчала, подперев щёку кулаком.

— Завтра утром я поеду сопровождать раненых, как ты просил. Ты останешься?

— Жду Лизу. То есть — великую княгиню. Надо передать дела, документы, ключи, фармсписок, отчёты… хотя вряд ли она этим сама заниматься будет.

— Ты так говоришь, — сухо заметила Агнесс, — словно боишься снова с ней остаться наедине.

— Я боюсь остаться без тебя.

Она не ответила, но в глазах мелькнули искорки.

Я доел суп, откинулся на спинку стула, вздохнул.

— Спасибо. Жить стало значительно легче.

Агнесс едва заметно усмехнулась, поднялась, подошла ко мне и поправила воротник кителя.

— Отдохни пока. Я соберу твои вещи.

— Вместе соберём. Потом поспим. А утром… как пойдёт.

* * *

Я встал ещё до рассвета. Восточный ветер нёс запах сырости и близкой распутицы. Над двором монастыря висел холодный туман, из которого падали крупные капли. Агнесс стояла у крыльца, закутанная в плащ, и давала последние указания сестре Волконской и Варваре. Несколько повозок с пациентами уже ждали у ворот. Два санитара подносили кипяток в бачке.

— Поезжай с ними, — сказал я Агнесс, подходя вплотную. — Проследи за размещением, договорись с дежурным на вокзале. Я позже присоединюсь.

— А ты? — спросила она с тревогой.

— Остаюсь, — я отвёл взгляд. — Должен дождаться… делегацию из нового госпиталя. Всё передать. И, возможно… увидеться с Лизой.

Агнесс ничего не сказала. Только кивнула. Мы не прощались — не было нужды. Она забралась в сани рядом с санитарами, укуталась в платок, и через минуту конный обоз с больными выехал за ворота монастыря.

Я остался один посреди двора, полномасштабно разоренного сборами и спешкой. Где-то сломанный ящик, где-то порванная коробка. В воздухе ещё стоял запах карболки и дыма кухни. И ощущение, что это место теперь принадлежит другим.

Я ждал Лизу. Наивно — да. Но всё утро тешил себя мыслью, что она приедет. Что придёт, скажет хоть слово. Попрощается. Но из экипажа вышел молодой человек, щеголеватый, подтянутый, с усиками — один в один, как я носил лет пять назад. При его виде у меня неприятно екнуло в животе.

— Простите, госпиталь князя Баталова? — осведомился он без особого пиетета. — Я доктор Горин. Новый заведующий. Назначен по распоряжению покровительницы, великой княгини Елизаветы Федотовны. Её императорское высочество передает свои сожаления, что не может сама присутствовать. Срочный визит к генералу Куропаткину.

Эх, наивный юноша. Думает, наверное, что поймал судьбу за хвост. Вон, с какой легкостью упоминает высших должностных лиц, будто и сам входит в их круг. Дерзай, только не ушибись.

Я кивнул, потом молча пожал протянутую руку. Лиза, Лиза. Насколько же это по-женски: оставить всё сложное мужчине, а самой — к Куропаткину, «решать вопросы» по-старому. Меньше драмы, больше интриг.

— Вам передать что-нибудь? — спросил я.

— Только список. — Он протянул мне бумаги, не встретившись взглядом. — И указание: принять госпиталь по описи. Ваша команда, насколько мне известно, сегодня выезжает?

— Уже, — коротко ответил.

Горин, немного смутившись, кивнул.

— Благодарю. Давайте начнем.

Я позвал Жигана, тот повел Горина показывать хозяйство. А во двор, пробуксовывая в грязи, заехали новые пролетки. Военные, судя по ездовому на облучке и конвою из казаков. Я увидел сначала адъютанта Трепова, а потом и самого Фёдора Фёдоровича.

Трепов, мрачный, с виду уставший, шагнул на землю раньше, чем я успел выйти навстречу.

— Здравствуйте, господин генерал.

— Здравствуйте князь, — он остановился в паре шагов от меня. — Может, объясните, что это за телеграммы, которые вы вне моего ведома отправляете в столицу? Мне уже успели выразить недовольство отсутствием дисциплины. Я ведь объяснял вам…