Свадебное проклятье

И выход…

Моментально становится душно, несмотря на то что снаружи бушует ветер и грохочет по камням грота проливной дождь, капли долетают даже до отступившей к стене меня. Поняв, что бессознательно шарю взглядом в поисках чего-нибудь годного для защиты, приказываю себе успокоиться. Как там говорил Маркус: «глубоко вдохнуть и медленно вы-ыдохнуть»… Ведь ничего ужасного не происходит: человек просто тоже укрылся здесь от непогоды!

Но мне все равно страшно.

Страшно.

Очень страшно.

И становится еще страшнее, когда мужчина медленно поворачивает голову и вновь смотрит на меня из-за плеча: ни лица, ни глаз по-прежнему не различить, но я чувствую его взгляд, будто моей кожи касается холодный ветер. Так же медленно, словно опасаясь меня спугнуть — или наоборот наслаждаясь моим страхом? — он поднимает руку и стягивает капюшон.

Медленно улыбается.

— Эбигейл…

* * *

За три дня до нашей свадьбы Алекс упал с балкона последнего этажа отцовского офиса. Никто до сих пор не знает, с какой целью он поднялся ночью в пентхауз, предназначенный для корпоративных вечеринок, конференций, съездов и тому подобного, необходимого для функционирования компании. И что случилось там, наверху. Общепринятая версия — вышел на балкон охладиться, перегнулся через перила, а там закружилась голова, к тому же в крови у него нашли алкоголь…

И не все в это верили. Одна из самых безобразных сцен случилась на кладбище. Никто ничего не успел сообразить и отреагировать, как сестра Алекса, Анна, набросилась на меня, сорвав с моей головы траурную вуаль и вцепившись в волосы. Она выла, рычала, рыдала, кричала: «Ты, это ты во всем виновата! Я же говорила, предупреждала его не связываться с проклятой девкой! Не послушал… а ты жива и будешь дальше жить как ни в чем ни бывало!» Анну с трудом от меня оттащили, тем более что я совершенно не сопротивлялась, ведь была с ней искренне согласна: да, это моя вина! Наверняка должна быть моей. Иначе почему мои женихи гибнут один за другим?

Тогда была согласна.

И даже теперь. Иногда.

Когда ночь особенно беззвездна и бессонна.

…Но сейчас Алекс стоит напротив меня в сузившейся до удушья часовне и смотрит со своей знакомой теплой улыбкой. Хотя за спиной его рушится оглушающая стена дождя, я отчетливо слышу мягко укоряющий голос, будто ветер вкладывает слова в уши или в мозг напрямую.

— Эбигейл, — говорит он. — Эби. Ты совсем меня забыла!

И протягивает руку…

* * *

Не знаю, как я добираюсь до дому. Как вообще нахожу его, шатаясь, поскальзываясь и падая под неутихающим ветром и обрушивающимися с неба тоннами воды, как меня не унесло, не расплющило, не утопило?! Не помню, как открываю дверь в квартиру и, стягивая на ходу облепившую тело одежду, добираюсь до ванной.

Запершись изнутри, для верности еще и задергиваю занавеску, не оставляя для призрака ни щелочки, и сижу в почти кипятке несколько часов, беззвучно всхлипывая, трясясь, прижимая к груди колени и слепо уставившись в стену перед собой. Шевелюсь лишь чтобы дотянуться до горячего крана.

Безмерно тяжелая, пропитавшаяся водой до самых внутренностей, со сморщившейся кожей, но наконец-то согревшаяся, выбираюсь из ванны, забыв открыть слив. Долгое время смотрю на ручку двери, ожидая, что она вот-вот повернется сама по себе, дверь откроется и вновь войдет Алекс Браун. Мой второй мертвый жених.

Конечно, этого не происходит.

Прохожу мимо скинутой на пол мокрой одежды в спальню. Заваливаю себя всеми одеялами и покрывалами, какие только есть в доме, сворачиваюсь в клубок в этой теплой темной норе, зажмурившись и стараясь не вспоминать, поскорее провалиться в спасительный сон. Не получается. Я вновь вижу печальное лицо Алекса, его протянутую ко мне руку; на указательном пальце — знакомый с детства перстень-печатка с оскаленной мордой дракона.

Кажется, я толкнула его в грудь — иначе как смогла бы выбраться через заслоненный выход? — но совершенно не помню, ощутила ли твердое… живое тело или мои руки провалились в пустоту. Убегая, еще и оглядывалась — убедиться, что меня не преследуют, но никого не увидела в арке грота. Ведь в часовне темно, а Алекс в черной одежде…

Всхлипнув, откидываю одеяла, и, свесившись с кровати, открываю один за другим ящики тумбочки, вороша и выгребая содержимое. Нет, нет, нет… Ну не может же быть, чтобы совсем ничего не осталось?! Вот! Встряхиваю заветную баночку с лекарствами: бренчит на самом дне. Просрочено? Да неважно!

Через час, уже равнодушно-спокойная и рассудительная, нахожу номер, по которому не звонила почти три года; это меня регулярно приглашают на очередной сеанс. Там — конечно же! — с радостью ждут и буквально завтра.

…Отец, кстати, очень быстро сменил то головное офисное здание. Под предлогом расширения штата компании.

ГЛАВА 18. Псих, но всё в порядке

— Полагаю, это нормально.

Я с изумлением смотрю на доктора Пан. Психиатра, с которым не расставалась несколько лет после… всего. Женщина кивает мне гладко причесанной короткостриженой головой: мой отучившийся за океаном врач, несущий свет современной психиатрии в наше закоснелое общество, всегда выглядит стильно до зависти.

От удивления я даже опускаю ноги с кресла, в котором свернулась в привычный спасительный клубок: тут не заморачиваются с полагающимся (по фильмам) кушетками и прочими расслабляющими лежанками; хоть на голове стой во время сеанса, лишь бы тебе было комфортно! Переспрашиваю повысившимся на пару октав голосом:

— Вы считаете нормальным видеть наяву мертвого человека?! Говорить с ним?

— Ну мы ведь частенько разговариваем с предметами, животными или отсутствующими на данный момент рядом людьми, — бормочет доктор Пан. Она никогда не спорит с пациентом, это ее бормотание — своего рода ремарки к пьесе под названием «психотерапевтический сеанс». Говорит громче и внятнее: — Вы сами только что рассказали о появлении в вашей жизни нового мужчины… да-да, я поняла, господин Чэн не ваш мужчина, но все-таки ухаживающий за вами! Вольно или невольно вы проводите в его обществе какое-то время, изменяя своим привычкам и сложившемуся распорядку. Вольно или невольно (даже если вы категорически отрицаете возможность брака с ним) сравниваете его с предыдущими женихами.

Я открываю рот, чтобы решительно возразить: да никогда в жизни! — и… закрываю. Если только бессознательно? Или правильней сказать — подсознательно? Но как я могу контролировать свое подсознание, если оно контролю разума не поддается?

— Расскажите мне поподробнее об этом человеке, — тем временем предлагает доктор.

— Да что там особо рассказывать, — бормочу в свою очередь. — Мы и встречались-то считанное количество раз…

К тому же особой проницательностью в отношении окружающих я не отличаюсь, слишком уж погружена в себя и в книги. Но на каком-то этапе именно книги меня и спасли (вместе с похлебкой матушки Гу). Я читала их целыми сутками, ныряя в страницы как в омут с головою, лишь бы только не вспоминать, не думать, не чувствовать… И находила там понимание и утешение — то, что не смогли или не захотели дать мне живые люди.

Закончив рассказ о событиях, связанных с Чэном Маркусом, смотрю на хмурящуюся доктора Пан.

— Эбигейл, а вы не сказали мне о своем похищении, хотя следовало начать как раз с него! Конечно, дело полиции разбираться в случившемся, но, скорее всего, именно это пережитое вами потрясение и послужило триггером, спусковым крючком для пробуждения тяжелых воспоминаний…

Я цепляюсь за ее объяснение с великим облегчением: и всего-то!

— То есть, моя память может вызывать такие… видения?