Свадебное проклятье

— Нет, — вырывается у меня. Чэновские глаза сейчас не зеленые — практически черные, как темные агаты.

— Да, — говорит он. — И мне было совершенно плевать, что погибнет много народу. И тут вижу выходящего из машины директора Брауна…

Молча жду. В голосе Маркуса сожаление:

— Я врезать-то успел ему все пару-тройку раз, охрана выбежала. Не помню, что тогда кричал: что-то про Джию, про дочку, про то, какие же они сволочи… всё такое. А он…

Чэн издает тихий смешок.

— …стоит, слушает, вытирается своим платочком… я же ему рот разбил. Очки погнутые неторопливо выправляет, когда ему с земли подняли… Охрана мне наподдавала, собирались полицию вызвать, директор остановил. Сказал эдак сочувственно: мол, у человека горе, понять надо… А него наоборот радость, женится на днях.

Машинально указываю на себя, Чэн нетерпеливо кивает:

— На тебе, на тебе, на ком еще-то! Сказал меня отпустить, сам решит, что со мной делать. Велел принести ему аптечку и купить бутылку самого дорогого вина в соседнем супермаркете — мол, вместо обезболивающих, а то у него на них…

— …аллергия, — подсказываю так же машинально.

— …да. Я когда уходил, слышал еще: сейчас он поднимется в пентхауз, как придет посетитель, пропустить, не беспокоить…

Чувствую внезапное головокружение. Переспрашиваю почти шепотом:

— Пентхауз? Так это было… тогда?

— Да, тем самым вечером, как директор Браун слетел с верхнего этажа вашего офиса.

Я встаю. Чэн смотрит на меня снизу: глаза его совершенно больные. Или сумасшедшие.

— Ну и как бы я тебе рассказал, что то, что для тебя страшное горе, для меня — возмездие Небес?! Думаешь, я хоть раз пожалел о его смерти?

Теперь уже я кружу по комнате. В какой же странный и… безумный узел все связалось! Мой прошлый жених и нынешний муж — враги, то есть «лютые конкуренты». Один обвиняет другого в смерти жены, второй… А вдруг именно тогда Алекс получил травму… допустим, сотрясение мозга? Потом закружилась голова или он вообще потерял сознание…

Стоп.

Останавливаю мысли и саму себя.

— Говоришь, он в тот вечер кого-то ждал?

— Ну.

— Но в здании никого не оставалось, кроме Алекса и охраны внизу. И по камерам тоже никого…

— Значит, посетитель так и не явился! — говорит Чэн нетерпеливо. — Эби, прости, но мне плевать, сам директор Браун решил измерить высоту своего офиса… хотя с чего бы — он же правая рука президента, еще и счастливый жених, ценный зять… или это произошло случайно, или его скинул неизвестный «доброжелатель», уверен, таких в его жизни хватало! Важно, чтобы ты поняла, почему я ничего не говорил.

Как обычно, узнаю всё последней! И о платье и о…

— А отец знает о той драке?

— Да. От души посмеялся. — Под моим взглядом Чэн разводит руками. — До сих пор не изучила своего батюшку? Президенту нравится наблюдать за людьми, как за ядовитыми пауками в банке… ну, или крысами в бочке, из которой не выбраться. Еще и стравливает специально.

В это как раз верится легко, в отличие от того, что Алекс… Нет, у меня будет время все хорошенько обдумать!

— Значит, отцу приглянулись не только твое сватовство и перспективный бизнес, но и твои кулаки?

— Похоже, что так.

Некоторое время молчу, глядя в окно, как недавно Чэн. За стеклом ночь, в комнате горит лишь настольная лампа, высвечивая наши смутные блеклые силуэты. Все так зыбко, нечетко… Нереально.

— А что потом?

— Когда потом? А… я напился, конечно. Не помню даже, как добрался до дома. Хорошо, по дороге больше никуда не ввязался, и без того охранники от души приложили… Проснулся только к обеду, вспомнил про вчера, стал думать, как быть с Альбиной. Что директор на радостях от свадьбы с дочкой своего президента меня простит не верилось, уж извини… Потом включил новости, а там…

— …буквально решение всех твоих проблем! — подытоживаю я. Чэн взгляд не опускает, признает просто:

— Да.

— Скажи, а ты всегда не помнишь, что с тобой бывает в подпитии?

— Да я редко до такой степени набираюсь… — Чэн осекается и, опершись ладонями о стол, медленно встает. — Эби, ты что, думаешь…

— Скажи, что именно я думаю, — предлагаю я.

— …что это я вернулся и скинул его вниз?!

— А почему я не могу так думать? — Скрещиваю, вернее, сцепляю руки на груди. Как броню, как защиту — и от его взгляда и от собственных чувств — растерянности, гнева… Разочарования.

В Алексе.

И в Чэне Маркусе.

— Нет, почему, можешь, — отвечает он безо всякой интонации. — Ты имеешь право думать, что угодно. Но это… очень обидно, Эби.

И я срываюсь.

— Обидно?! Ему обидно! А мне не обидно, не страшно узнавать от других то, что должен был сказать ты сам? Гадать, почему молчал, когда я восхищалась и жалела Алекса? Почему не сказал мне: дура ты, принцесска, твой принц вовсе не рыцарь без страха и упрека, а настоящая жадная жаба!

— Эби, я же просто не хотел тебя расстраивать!

— Да ты просто боялся, что я не поверю, разозлюсь и никогда не выйду за тебя!

Чэн закрывает на мгновение глаза. Когда открывает, вина и растерянность в них уступает место злости.

— Ну вот узнала ты, что один твой жених кобель безмозглый, а второй — ублюдочный делец? Тебе стало легче?

— Легче? Нет. Но я сейчас тебе хотя бы верила.

— То есть уже не веришь? Думаешь, я вернулся, каким-то образом проскользнул мимо всех тамошних охранников и камер, скинул твоего женишка с верхнего этажа и, потирая руки — дело сделано, ублюдок наказан, путь свободен! — решил до кучи жениться на его невесте? Высокородной Эбигейл Мейли?

Смотрю на него через всю комнату:

— А так всё и было?

— Эби, проклятье! — Чэн оказывается рядом так быстро, что я не успеваю не только отшатнуться, но и даже испугаться. Хватает меня за локти. — Да услышь ты меня наконец!

Гляжу в близкие глаза: что в них? Гнев, растерянность, досада? Страх? Чувствую себя настолько отвратительно, что хочется, чтобы корчились все вокруг. И я спрашиваю:

— А ты уверен, что не говоришь иногда: смотри-ка, Браун, ты давно гниешь в могиле, а я жив и здоров, и сейчас трахаю твою невесту?

Сама от себя таких слов не ожидала, что уж говорить о недолгом муже! Чэн стискивает мои руки сильнее, но говорит только после долгой паузы:

— Эби, я самый обычный человек и… наверняка не самый лучший. Я тоже могу думать что угодно. Прошу, суди не по словам, не даже по моим мыслям — по поступкам. Клянусь, я никого не убивал. Клянусь, что подумал о браке, лишь когда увидел тебя в приемной твоего отца. Клянусь, я просто не хотел тебя лишний раз расстраивать.

— Ты сам сказал — по словам не суди. Отпусти, больно!