Святая
Шрифт:
Но всегда чувствовала Евпраксия, что у Машки гнильца внутри. Не такая она как они. Недаром ее так мамаша полюбила. На Милочку внимания чуть-чуть, а за Машкой бегает: "Маленькая моя, внученька моя любимая!" И целует так ... ну прямо истово, как что-то и впрямь очень дорогое. Ее мамаша никогда так не целовала, никогда, не говорила: "Прося, ты мое самое дорогое!" И все равно Евпраксия Машку защищала перед всеми, помогала ей. Что делаешь, детей любых любить надо. Однажды пришлось от Тимура ее спасать, чтоб не прибил. История получилась нелепая.
Тимур часто ездил в командировки Москву, решать дела в министерстве. Ну а Москва есть Москва, город-герой, столица - снабжение совсем по
Евпраксия при своих знакомствах могла бы попросить каких-нибудь фарцовщиков или завскладами подыскать ей нужные вещи, но не любила этого. Все знали, что Евпраксия не интересуется всем этим мещанством, равнодушна к тряпкам. Да, одевается она модно и дорого, но это все муж привозит. Любит Евпраксию, поэтому и Евпраксия любит им купленное носить, поэтому и идут ей эти вещи. Смотрите, завидуйте, а сама Евпраксия завидовать не умеет. Не нужно ей это - зачем завидовать, если у нее все есть? Авторитет, любимая работа, муж, дети. Вроде бы ничего невероятного в наборчике - ан нет, попробуйте сами такой нажить, окажется, что не так просто.
Лишь одно огорчало Евпраксию в Тимуровых поездках. Много ему приходилось заказов выполнять для нужных людей и малонужных, но прилепившихся, которых Евпраксия принципиально называла "друзьишки". В основном, конечно, привозил им мелочевку: мыла разные, шампуни, духи, детские игрушки импортные - то, за чем, сломя голову, бегали по московским универмагам приезжие. Порой своим такого не привозил, как этим друзьишкам. Евпраксия просто не могла допустить, чтобы мимо семьи проходило то, что по праву должно было привозиться ей и детям. Отливала от импортных духов и вливала в них "Красную Москву". Импортную пудру заменяла на отечественную. Особенно страдали шапмпуни: с ними Евпраксия не церемонилась, и подменяла практически полностью жидким мылом, уныло торчащим на полках челябинских магазинов. Однажды она подменила шампуни редкого фиолетового цвета с нежным фиалковым запахом. Ничего похожего по цвету не было, но Евпраксия уже привыкла, что наведение порядка всегда кончается удачно, тем более ей всегда казалось, что кто-то большой и славный там, на неведомых небесах, покровительствует ей, не может не покровительствовать, потому что видит какая она замечательная. Мыло у них в ванной стало фиолетовым, но никто на это внимание не обратил, по крайней мере, так решила Евпраксии. И напрасно. Тимур заметил, сравнил с шампунями и понял, что его попытались в буквальном смысле слова "развести".
Когда Евпраксия пришла домой, Машка с красным опухшим лицом стояла в углу. Оказалось, что она громко радовалась "новому мылу" и Тимур сделал свои выводы, и стал уличать Машку. Та возмутилась и уперлась, признаваться не хотела. "Да кто ж кроме тебя такой ерундой заниматься станет?" - попытался припереть ее к стенке Тимур, - "ты ж вечно у мамы то помаду вымажешь, то напудришься, то платье ее напялишь - тряпочница, мещанка - ну кто кроме тебя?!" От этих обвинений Машка ошалела и сказала отцу, что он полоумный. Тимур был вспыльчив, взял ремень и хлестнул Машку. Евпраксия, узнав об этом чуть не задохнулась. Это же надо - ЕЕ дочь без ее ведома наказали.
– Да ты что, - запрыгала она перед Тимуром как маленькая
куропатка перед псом, норовящим разорить гнездо, - да ты совсем ополоумел - ребенка МОЕГО бить! Да кто тебе разрешил!!! Как ты додумался! Да что там за грех такой: ну шампунь заменила, ну и что! Ну давай теперь и меня побей! Как будто от твоего битья что-то изменится!Рыдая она схватила Машку, обняла и прижала ее голову к себе чуть ли впервые в жизни, так жалко стало девчонку. Машка тоже затряслась, зарыдала, занюнилась.
– Лучше бы семье такой шампунь привез, бедный ребенок и не стал бы ничего переливать! Ей ведь тоже хочется красивый шампунь, а не жидкое мыло!
– Евпраксия взвизгнула.
– Мама, не трогала я этот ваш шампунь, - Машка в тон Евпраксии повысила голос до визга, - не трогала! Это все Милка, я же говорила папе, что это она, больше некому!
– Врешь, - Милочка оторвала взгляд от телевизора и негодующе ткнула в Машку пальцем, - нагло врешь! Напакостила - отвечай!
– А других вместо себя подставлять - последнее дело, - мрачно пробасил Тимур, - вот за это и получила. Теперь прощения проси!
– Не буду прощения просить!!! За что!!!
– Машка завопила так, что голос сорвался, и она засипела, схвативши двумя руками за горло, - не буду... х-х-х... не делала х-х-х... не буду... Милка... х-х-х... гадина...
– Нехорошо сестру старшую оскорблять, - Евпраксия поджала губы в нитку и брезгливо выдавила из себя, - на отца кричишь, на сестру, на меня. Постой в углу, извинись за свое поведение, и будем считать что все забыто.
– Не буду... Это НЕ Я...
– Машка пыталась кричать, но только отчаянно сипела, -- Х-х-х...гадина...
– Ты вот что, язык свой поганый прикуси, - как ни старалась Евпраксия сдержаться, не смогла, - не смей сестру оскорблять, она этого не делала!
Машка поперхнулась и замолкла. Евпраксия поймала на себе ошарашенный взгляд Тимура, мол откуда знаешь?
– Ну не могла она, - рявкнула Евпраския, - чего смотришь так? Не могла, руку на отсечение даю!
– А-а-а, - засипела снова Машка, - х-гады-ы-ы, х-гады-ы-ы...
Сделать было ничего невозможно, ее трясло, красное вспухшее лицо было перемазано соплями, и искажено гримасой ненависти и горя.
– Х-х-х...гады...
Тут бы и ангел не выдедержал, и Евпраксия взорвалась:
– Обзываешься? Стой в углу, пока не образумишься!
Машка застучала ногами, брыкнулась на пол и забилась.
– Истеричка, - выдохнула с презрением Евпраксия, - я тебе помочь пыталась! А ты такое развела! И из-за чего! Из-за шампуня какого-то!
– Это все ты виноват, - прошипела она на ухо склонившемуся над Машкой Тимуру, - видишь что значит детей бить! Кто тебе разрешил? Наказали бы иначе!
– Маша, Машенька, - сладко проговорила она и погладила Машку по голове, - папа ошибся, прости его. Он просто не знал, что это я такой шампунь купила и разлила его по баночкам!
Все решили, что Евпраксия несет чушь, чтобы успокоить одуревшую от истерики Машку. Даже сама Машка подняла лицо и открыв слюнявый рот посмотрела на Евпраксию.
– А... а почему тогда сразу не сказала?
– выдохнула она.
– Забыла, - ласково улыбнувшись, ответила Евпраксия, и прижала Машкину голову к своему плечу, - ну вот выскочило из головы, и все. Заработалась, столько проблем.
Она сделала рукой знак Тимуру: молчи.
– Да?...
– прошептала Машка, - а меня папа побил. И сестра ругала. И ты...
– и Машка опять всхлипнула, - Как я от вас устала...
– заявили она вдруг ставшим сонным голосом, - устала я...
И снова заплакала, но уже тихо и безнадежно. Здоровая была, дылда. Но все-таки еще всего десять лет.