Святая

– Ну так и иди, отдохни, поспи, - Евпраксия приобняла Машку и повела ее в детскую, - иди, маленькая.

Руки у Машки болтались как плети, и шаги были неуверенные, как будто она только что встала на ослабшие ноги после болезни.

Вернувшись из детской Евпраксия развела руками.

– Ребенок. Сделала и забыла.

– А так бывает?
– недовольно сказал Тимур, - Значит, делай что хочу и ненаказанным будь?

– Ты что, с детьми соревноваться решил?
– налетела на него Евпраксия, - Это не твои работяги! Возбудимость высокая, потому что ребенок! Сделала и забыла, да, так бывает! Ты с ребенка как со взрослого решил спрашивать? Да чтоб не смел пальцем МОЮ дочь трогать, слышишь! Ишь ты! Да, обыкновенная она, все детские выкрутасы при ней, не Милочка. Но это МОЯ дочь и Я НЕ РАЗРЕШАЮ ЕЕ БИТЬ! Я буду решать! Перерастет она! И чтоб не напоминал даже об этом! Никогда! Не будет она больше этого делать, понял?

Тимур было что-то недовольно проворчал о неправильном воспитании, но Евпраксия цыкнула так, что он поднял руки: сдаюсь, мол. Никому не уступающий на работе, дома он пасовал перед натиском Евпраксии. Но она знала: если он на самом деле разозлится, то она ничего уже не сделает, ни криком, ни слезами. Танком не сдвинуть.

Машки купили московские конфеты в коробке, и она со всеми помирилась. Но трещинка осталась, и чем старше становилась Машка, тем чаще ей казалось, что мать просто выгородила гадину Милку. Как такое можно было? Старшие, взрослые, просто свалили на нее свой грех. Необходимость любить сестру и невольная неприязнь сочетались причудливым образом.

Милочка, в свою очередь была уверена, что Евпраксия выгородила Машку. Сестру она воспринимала как докуку, и при каждом промахе вставляла шпильку: "Воровка! Даже шампунь доверить нельзя!" Машка молча, сжав губы, набрасывалась на Милочку. Она была моложе на семь лет, но накачанная, мускулистая, высокая - в Тимура пошла. Милочка же была в мать - миниатюрная, изящная. Неудивительно, что в драках Машка частенько оказывалась победительницей, и как-то даже поставила Милке фонарь под глазом. Милочка тогда уже была третьекурсницей Челябинского политеха, у нее были серьезные отношения с мальчиком, дело шло к свадьбе - и вдруг Машка выкидывает такой фортель!

У Евпраксии дрожал голос. Милочку, хрупкую Милочку, такую нежную, такую ранимую девочку - и вот так... Нет, всегда она чувствовала, что в Машке что-то не так, какой-то изъян внутри. Чтобы Милочка кому-то синяк под глазом поставила?! Такого просто не могло произойти. Она даже Машку не тронула, хотя старшая сестра, имела полное право с такой непутевой.

– Машка, - Евпраксия еле сдерживала слезы, - Машка, нужно становиться добрее. Уже большая ты, вон дылда какая, должна понимать, что нельзя старших оскорблять! Уважать их надо!

– Милку что ли уважать?
– прошипела Машка и ощерилась.

– Да!!!
– Евпраксия возопила, так, что Машка вздрогнула и с испугом посмотрела не мать, - Да, а почему бы тебе ее не уважать?!! Отличница и в школе и в институте! Поет как ангел! Красоты неописуемой! Учится на аэрокосмическом факультете!
– Евпраксия подняла вверх палец и потыкала им воздух, - На а-э-ро-кос-ми-чес-ком! И добра-то как, добра! Я таких и не видела!
– Евпраксия молитвенно сложила руки и со слезами на глазах посмотрела на сидевшую в той же комнате со страдальческим лицом Милочку. Под левым глазом у нее наливался лиловым свежий синяк, - Я тебе говорю, Машка, что я таких добрых и прекрасных как Милочка и не видела!!!

– Добрых, - криво усмехнулась Машка, - да злющая она как черт. И все исподтишка норовит. Врушка она.

– А-а-а...
– Евпраксия аж задохнулась, - Как... как вообще можно... Да она никогда в жизни неправды не сказала, она и не знает, что такое соврать!!!

– Она перешла на визг, лицо у нее покраснело, глаза выпучило от негодования, - ты соображай что говоришь! А вот тебя на вранье сто раз ловила! И ты еще над Милочкой издеваться смеешь?!!

Евпраксия вскочила и забегала между Милочкой и Машкой, рыдая и тряся сжатыми кулаками. Плюнули в самое сокровенное в самое святое, такое просто не делают, так просто нельзя делать!

– У нее такое хрупкое здоровье, она такая ранимая! А ты с ней так ведешь себя! НЕ СМЕЙ!!!!!

Евпраксия подскочила к Милочке, обняла ее, и они вдвоем зарыдали.

Машка сидела с открытым ртом. Такого она не ожидала. Изумление на ее лицо сменилось горечью, а потом злобой.

– Гадина, гадина, гадина!
– быстро и отчетлива выговорила она, - гадина!

– А-а-а!
– снова задохнулась Евпраксия, и ее лицо зеркально отразило Машкины эмоции: изумление, горечь и в конце злоба.

– Тебе сколько лет?!
– рявкнула она, - Сколько лет?!!!

– Т-тринадцать...
– выдавила Машка.

– Возраст-то немалый! Я в твоем возрасте уже пахала, для фронта работала, и такого себе не позволяла. И понимала, что я еще мало что в жизни видала! Так вот, тебе тринадцать, а мне уже сорок шесть! И я уже столько людей видела, столько всяких людей видела, что уже насквозь всех вижу! И тебя насквозь вижу, завистницу! И я уже знаю, кто чего стоит. И если я говорю, что Милочка необыкновенная, чистая и хрупкая девочка, то так и есть!

Поскуливавшая Милочка взрыдала и стала хватать ртом воздух, то ли подражала матери, то ли и в самом деле хотела что-то сказать, но не могла.

– Необыкновенная, чистая, а я - завистница?
– Машка опять открыла рот, - вот это да!

– Извиняйся!!!
– Евпраксия повернула зареванное лицо к Машке и простонала, - Извинись! Извинись сейчас же, а то я все расскажу отцу!

Отца Машка боялась, хотя он всего лишь один раз в жизни ударил ее, тогда, когда ее из-за подлой Милки обвинили в подмене шампуня. И опять, опять все против нее. И пожаловаться некому. Была бы здесь бабушка, она бы ей пожаловалась, но нет бабушки, бабушка маму не любит... А мама не любит бабушку и ее, Машку. А отец ее просто пристукнет, и все, ему до нее дела нет. И тоже будет жалеть ехидную злючку Милку. Вот такая у нее жизнь.

– Извините, - скучным ровным голосом сказала Машка, глядя в сторону.

– Нет, скажи: "Извини сестра, извини мамочка", - потребовала Евпраксия, - Ну, давай.

– Извини, сестра, извини, мамочка, - скороговоркой пробормотала Машка.

– Ну ладно, прощу, что делать - дочь все-таки, - назидательным тоном сообщила Евпраксия, - смотри, чтобы больше такого не было! Скажу отцу, что ты случайно ее ударила, играли. Никто не виноват. Понятно?

Машка угрюмо кивнула.

– Милочка, маленькая девочка, пошли бодягу тебе приложим. Я тебе справочку сделаю на пару недель, не ходить же с синяком.

От материнской жалости Милочка опять стала хватать воздух ртом, как рыба на суше, и опять зарыдала.

Машка кинулась в комнату, и через несколько минут выскочила оттуда со спортивной сумкой через плечо.

– Ты куда намылилась?
– прикрикнула на нее Евпраксия, но та, как будто и не слыша, рванула в прихожую, - Куда, говорю, собралась?

Но отвечать Машка не стала и хлопнула дверью.

– На тренировку потащилась. Ну в кого вот она такая, а?
– горько пожаловалась Евпраксия Милочке, - А все равно ее люблю, все равно добра желаю.