Табельный наган с серебряными пулями

Но достаточно для того, чтобы Монгол от нас ушел.

Вот так я узнал еще одно отличие рассказов о Ван Тасселе и реальной жизни.

В жизни сыщикам не всегда везет.

8

От начальства мы оба получили нагоняй, за упущенное золото, за упущенного дива, за упущенного Монгола и до кучи — за убитого начальника секции из Моссукна, того типа во френче, которого походя зарезали в воровском ресторане.

— Плохо, что мы упустили Монгола, — произнес Чеглок, отпивая глоток горячего чая из жестяной кружки и с хрустом откусывая от осколка сахарной головы. Нам на паек выдали колотого сахара, — Но есть и хорошее.

— Что уж тут хорошего…

— Не скажи. Есть у меня подозрение, что видели мы Монгола в последний раз. Его хозяин страсть как не любит, когда на его след выходят. Он такие следы рубит вместе с ногами. Что мы, когда Монгола все-таки поймаем, не смогли от него узнать, кому он служит.

— А если все ж таки оставит его в живых?

— А тогда еще лучше. Тогда мы будем точно знать хотя бы одного человека Нельсона.

— Кто такой Нельсон? — не понял я.

И Чеглок, чуть помявшись, произнес:

— Степа, ты же читал рассказы про Ван Тассела?

[1] Туфта — поддельный кусок мануфактуры, всунуть туфту — подменить при продаже хорошую ткань негодной, в переносном смысле — подменить хорошее плохим

[2] «Трехсотые» — статьи УК РСФСР, карающие за преступления, связанные с колдовством и нечистью

[3] Взять на лапу — вскрыть несгораемый шкаф

[4] Пчельник — на уголовном жаргоне 1920х годов так называли кабак, трактир, чайную. И угрозыск.

[5] Фикс — золото

Дело номер 11: Незваный гость

1

Обнаружилось еще одно сходство между реальной жизнью и рассказами о Ван Тасселе. У того, помню, был этакий заклятый враг, доктор… не помню фамилию, что-то такое, паучье в ней было… в общем, этого доктора даже сам сыщик, при всем своем умище, не мог победить. Так, пару раз планы нарушил — и всё. А доктор тот злодейский не просто так доктор был — он под себя всю преступность Лондона и окрестностей подгреб. Навроде как у наших доморощенных жиганов есть иваны, самые, значит, опытные и уважаемые воры и грабители. Другими ворами и грабителями уважаемые, понятно, уж точно не честными людьми. Только у нас нет такого единственного ивана, чтобы над всеми стоял.

Ну, так я думал.

Рассказал мне товарищ Чеглок, что есть у него подозрение, временами перерастающее в уверенность, что за некоторыми, если не сказать — многими, преступлениями в Москве стоит некий человек. Вроде того доктора. Только, в отличие от того же доктора, этот человек за славой не гонится и скрывается куда как лучше. Настолько хорошо скрывается, что даже те, кто его планы выполняют, и не в курсе, что не только на себя работают, но и еще на кого-то. Ни один информатор моего начальника про такого человека не знает и не слыхивал. Разве что — на уровне каких-то смутных слухов, а то и того самого «ощущения». Только про чувства и ощущения хорошо девочкам на лавочке говорить, а к начальству с ними не пойдешь. Вот Чеглок и роет землю в поисках этого верховного преступника в одиночку.

Раньше он вдвоем его искал. Вместе с Карлом Иосифовичем. Был такой сотрудник в МУРе, еще до меня. Да что там до мен — еще до самого МУРа. Он еще в сыскной части до революции служил. Как товарищ Чеглок рассказывал — в семнадцатом году Карл Иосифович сам пришел в новосозданную советскую милицию и предложил свою посильную помощь. Честно сказал, что большевиков считает бунтовщиками, но видит их меньшим злом по сравнению с разгулом преступности, начавшимся после того, как из тюрем в феврале не только политических выпустили, что правильно, но и уголовников, что уже нет. Сейчас его, за такие слова, может, и вычистили бы из милиции, не глядя ни на какие заслуги, но тогда дореволюционные специалисты не больно-то рвались советской власти помогать. Так что взяли его и служил он не за страх, а за совесть. Только убили его бандиты, в двадцатом. Но до того успел он нынешнему начальнику ОБН рассказать о том, что еще до революции заподозрил Карл Иосифович, что кто-то преступниками Москвы играет, прямо как куклами-петрушками. Вон откуда еще эта зараза тянется, аж с царских времен. Рассказал, показал материалы, которые смог насобирать, даже прозвище сказал, которое он этому неуловимому кукловоду дал.

Двойной Нельсон.

Кто его знает, почему: двойной нельсон — это прием такой, из французской борьбы. Может, имел в виду, что тот, кто в лапы этого Нельсона попадет — уже не вырвется, прям как из борцовского нельсона? Кто знает…

2

Но вы не думайте, что я, о таком открытии узнав, прям бросил все дела и кинулся эту мерзопакость выискивать. Тут сам товарищ Чеглок его найти не может, а Степа Кречетов отыщет, ага. Не говоря уж о том, что и без всяких нельсонов работенки у МУРа хватало.

Сидим мы, значит, как-то в отделе… Ну, как «мы». Я да Цюрупа, пресвитер наш.

Товарищ Чеглок уже несколько дней как отправился самолично банду колдунов вскрывать. Внедриться к ним под видом, значит, коллеги, прибывшего из Запорожья. Правда, не помню, чтоб Запорожье какими-то колдунами славилось, но на том и упор был, что он, значит, в ремесле этом неопытен, вот и приехал умений и мастерства у старших товарищей понабраться. Честно говоря, мне эта затея сомнительно показалась: товарища Чеглока в Москве не то, что каждая собака, думаю, и половина кошек знает. Но товарищи меня успокоили, сказав, мол, не боись, Степа, наш начальник так замаскироваться может, что его родная мать не узнает, не то, что какие-то там колдуны-бандиты. Не первый раз, чай, у нас в МУРе этот прием, внедрение под видом кого-нибудь, вообще частенько использовался. Так-то оно так, но на сердце все равно неспокойно…

Коля Балаболкин в больнице лежал, рану свою боевую залечивал. Главное — при нем эту рану боевой не назвать, а то ж обидится смертельно. Ну сами посудите — в перестрелке участвовать, ни единой царапинки не получить, а потом, когда уже все закончилось — на доску с гвоздем наступить. Пробил ногу насквозь, хуже, чем любой пулей. Вроде и смешно, а вроде и подцепишь от ржавого гвоздя столбняк — и будешь корчиться, пока не закопают. Лекарства от этой заразы еще не придумали, одна надежда на врачебные заговоры, которые, знаете ли, тоже не каждый раз срабатывают. Один врач прошепчет «Заря-заряница, красная девица…» и все такое прочее — и как рукой снимет. А другой хоть изшепчись весь — никакого толку.

Хороненко в Лефортовский распределитель Петьку-Паука повез. Взяли мы его с Хороненко буквально сегодня утром, неделю охотились. Думали — какой-то особо хитрый уголовник, по ночам в квартиры влезает и все, что ни на есть ценного найдет — с собой уносит. Да так ловко, что и хозяева не просыпались. Оказывается — мальчишка, нашел где-то на улице воровской инструмент, перчатки-стенолазки, да с их помощью по стенам, как тот паук, и ползал. Даже не из голода или там нищеты, из глупого азарта. Ладно был бы беспризорником — тогда понятно. Ладно бы совсем ребенком — тогда тоже понятно, ума еще нет. Так ему ж, дураку, уже восемнадцать стукнуло! Я сам не поверил — с виду мальчишка мальчишкой. В войну такие уже ротами командовали, под пули и сабли шли, а он — игрался. Вот посидит полгодика, ума наберется…

Фелинолог наш, с котом Трефом, уехали жалобу какой-то бабки на нечисть, в доме у нее озорующую, проверять. Вот и остались мы с Цюрупой вдвоем. Он цепь от кадила ремонтирует, разорвавшееся звено запаивает, а я решил вот, пользуясь минуткой свободной, «Известия» почитать. Так-то я больше «Гудок» люблю, как там товарищ Г. П. Ухов лентяев и жуликов продирает — хорошо пишет, чертяка — но сегодня про новости хотел узнать. Там басмачи Хиву осадили, а я ж воевал в тех краях, вот и хочу узнать, дали им по усам или еще нет.