Табельный наган с серебряными пулями

Манька крутила бумажные цветы и ездила по кладбищам их продавать, в тележке возила мертвого Баумгартена. Так он и сил от кладбища набирался и в любой момент мог выбраться и поскакать на поиски новых жертв. Почему в наряде попрыгунчика? Ну так «что вы, волки, поняли, за что кару несете!!!». Как правильно сказал товарищ Чеглок: «У живых-то логика непонятна, а уж что про мертвых говорить».

Нашлась в этой истории, при всей ее мрачности, и забавная деталь. В Петрограде банду живого Баумгартена поймали точно так же, как и мы поймали мертвого Баумгартена сейчас — на живца.

Некоторых ни жизнь, ни смерть ничему не учат.

Дело номер 23: Неразменный пятак

1

Хорошо в Москве летом! Жара, духота, пыль, днем — мухи, ночью — комары. Нам еще повезло, что стены в здании МУРа толстые и не прогреваются, а то бы внутри было б невозможно находиться, как в духовке прямо-таки. Да еще нам, конкретно ОБН повезло — у нас окна не на солнечную сторону. Но все равно: закрыть их — душно, открыть — с улицы горячий воздух прямо вливается.

И это только начало июня! Что ж дальше-то будет?

Правильно Пушкин в свое время писал: «Ох, лето красное, любил бы я тебя! Когда б не зной, не пыль, да комары, да мухи!». Я так-то Пушкина не любил… да, честно говоря, и не читал. Не люблю я всяких стихоплетов, что про вздохи при луне кропают, мне больше Маяковский по душе. Но тут товарищ Чеглок как-то сказал, что в год, когда Пушкину 125 лет исполняется — исполнилось бы, не застрели его на дуэли — стыдно не знать, что он писал. Принес тонкую книжку-брошюрку и велел ознакомиться. Я полистал… и, знаете, зацепило. Пушкин-то, оказывается, человеком вполне нормальным был, не зануда, не размазня сиропная. Наш человек, с юмором, с пониманием. Даже про любовь писал… елки-палки, красиво писал! Нет, все ж таки, не зря его гением называли. Как-то у него в двух словах получалось сказать то, что другие на несколько страниц размазывали. Вон как точно про лето и летнюю жару сказал!

От этой жары, такое чувство, все с ума посходили, от политиков капиталистических парламентов до жулья с Хитровки, как будто им мозги расплавило.

Константинопольский патриарх вдруг вспомнил, что в безбожном СССР завелся свой патриарх, который ему, о боже, не подчиняется. И вынес постановление об отстранении патриарха Иосифа от управления советскими церквями. На что Иосиф, надо думать, плевал с колокольни Ивана Великого. Он в гражданскую не боялся красноармейцев под пулями беляков благословлять, что ему бумажка, которую константинопольский патриарх подмахнул. Все знают, что тот за деньги тебе все что хочешь напишет.

В ОГПУ приперся некий гражданин Грамматчиков и заявил, что у него есть изобретение, позволяющее сбивать вражеские самолеты чуть ли не быстрее, чем мух — мухобойкой. В ОГПУ после случая с лучами смерти профессора Гриловича к таким заявлениям и так относились с сильным сомнением, так мало того — оказалось, что этот самый Грамматчиков тот же самый чертеж и приволок! Где он его взял — бог весь, но в ОГПУ решили, что он над ними издевается, и выгнали взашей.

Про этот случай нам рассказал Седьмых, иногда заглядывавший, когда беспокойные пути сотрудника ОГПУ приводили его к нам в МУР.

Батька Махно, в свое время изрядно накуролесивший на Украине, после установления советской власти сбежал в Польшу, но и там никак не может успокоиться, периодически устраивая драки и дебош. От него полиция городка Торн воет уже в голос, но как его утихомирить — не знают.

До меньшевиков наконец-то дошло, что популярностью в Советском Союзе они, мягко говоря, не пользуются и в Нижнем Новгороде прошел съезд ВКП(м), на котором решили распустить свою партию.

В нашей Академии воздушного флота организовали секцию межпланетных сообщений. Изучают возможность постройки ракет для полетов на Марс и Венеру. И хотя дело это, несомненно, важное и нужное, но, как мне кажется, очень уж несвоевременное. Тут на земном-то шаре революция пока не распространилась, до других планет рановато лететь. Вот когда все государства станут коммунистическими, вот тогда все скопом межпланетные ракеты и построим. Хотя, повторюсь, дело нужное. Капиталисты-то уверены, что большевики только тем и заняты, что народ грабят и угнетают и больше ничего не делают.

Ну и преступники не отстают. Кто зелье приворотное варит, да так, что сам профессор Бруханский потом не знает, как этот приворот снять и что там в том зелье понамешали. Кто демона пытается призвать, благо еще, что поймали доморощенного демонолога еще на сборе ингредиентов для черных свечей. Кто ухитрился в домпредзак на Таганке пронести порошок разрыв-травы, после чего пятеро бандитов сломали решетку на окне и по связанным простыням, как в книжке про Ната Пинкертона, спустились во двор. Ну а во дворе приставили к забору лестницу, которую соорудили из разобранных нар и полезли на свободу. Трех застрелили, а Козырева с Сидоровым пришлось побегать по Москве поискать. И прощать их нельзя, на каждом крови, как репья на бродячей собаке, так еще ж надо выяснить, где они разрыв-траву раздобыли.

Я с тоской посмотрел на разложенные передо мной бумаги, в которых как раз и нужно было описать все то, что удалось узнать у бандитов. Поймали их, конечно, куда они от МУРа денутся. Только поймать их было легче, чем всё по бумагам оформить! Терпеть не могу эту писанину! Нет, у нас в отделе есть пишущая машинка марки «Ундервуд», Хороненко где-то раздобыл, только никто этой машинерией пользоваться не любит. Пока там найдешь, где кнопка с нужной буквой — проще уж от руки написать. Но «проще» — не значит «легко»…

— Не понимаю! — тоскливо взвыл товарищ Чеглок, который тоже сидел за столом в нашем общем кабинете, разложив перед собой бумаги, — Не понимаю!

Я промолчал, потому как что он не понимает, примерно представлял. Бумаги-то — из той самой папки с надписью «Двойной Нельсон».

После зимних событий, когда ранее ускользавший от внимания Чеглока Нельсон внезапно всплыл на поверхность и начал появляться то тут то там, называясь своим именем — ну или прозвищем, бог весть — мой начальник решил было, что его неуловимый и неосязаемый противник, долгие годы, еще с царских времен плетший сеть преступлений и убийств, наконец-то подошел к завершению своего замысла. В чем бы этот самый замысел не заключался. И вот сейчас-то его и можно будет взять за химок. Так и с самыми обычными преступниками бывает: вор или убийца может строить планы, готовиться, следить за жертвой, покупать необходимые инструменты — и в этот период поймать его, даже если ты точно знаешь, что готовится преступление, адски сложно. Но как только дело подходит к конечной точке, убийца приближается к своей жертве, вор склоняется над замком — тут-то они и становятся наиболее уязвимы. Теперь ты точно знаешь, что вот это — вор, и вот это — убийца. Главное — не упустить момент.

А что сделал Нельсон? Он исчез.

Никаких следов. Никаких движений. Никаких слухов. Ничего. Голый ноль.

Можно было бы предположить, что он все-таки совершил то, к чему готовился, поэтому и исчез. Но — что? В Москве за это время не произошло НИЧЕГО. Не буквально, конечно, раз МУР еще не распустили за ненадобностью. Но ничего такого, что можно было бы посчитать за конечную цель неуловимого Нельсона. Навряд ли он двадцать лет готовился, плел сеть для того, чтобы обнести ювелирный магазин на Неглинной или зарезать в пьяной драке слесаря с завода. Вот Чеглок сейчас и разложил свои записи, пытаясь уловить в них какую-то связь, пытаясь понять — что, ЧТО задумал Нельсон?!

Выращивание упырицы — и ограбление ювелира. Лучи смерти — и разведение, елки-палки, кур, кур!!! Как это вообще может быть связано?!

Чеглок не понимал. А если уж мой начальник не понимал — то мне и пытаться было нечего. Я, вон, с этим побегом из Таганки разобраться не могу. Вернее, с самим-то побегом мы разобрались, дело-то нехитрое… но как это все теперь на бумаге изложить?!

В дверь отдела бодро постучали. Товарищ Чеглок один ловким движением ухитрился собрать сразу все бумаги, лежащие на столе, сложить из них аккуратную стопочку и упаковать в папку. Еще и папку повернуть вниз титульным листом. Как описывал это Коля Балаболкин: «Мордочкой вниз».