Табельный наган с серебряными пулями

— Einen Moment, Herr Himmler, ich komme gleich zu Ihnen.

Дверь закрылась.

— Так вот, товарищи…

— Кто это был? — перебил я его.

— Где?

— Да вот, сейчас заглядывал.

— А, Генрих. Это товарищ из Германии. Интересуется разведением кур, но, между нами, таланта у него к их разведению нет.

Германии? Одной из примет Нельсона называли непонятное произношение, вроде бы как нерусское. Или просто иностранное.

— Товарищ Чеглок…

— Не он это, Степа. Усы не той модели, ростом он повыше будет, лицо не той формы… Не подходит под описание.

— Нет, — вмешался профессор, — разумеется, это не он. Генрих — один из наших сотрудников, а тот, кого вы ищете — директор совхоза «Красный Луч», Нельсон, Александр Семенович.

— Адрес, адрес своего совхоза она вам не называл?!

— Да как-то к слову не пришлось… Куриная ферма там у него…

— Спасибо, Олег Иванович, очень вы нас выручили, до свидания… — Чеглок ловко подхватил меня под локоть.

— Товарищ Чеглок, — сказал я уже в коридоре, — ничего не понимаю. Куры-то ему зачем?!

— Теперь, Степа, и я ничего не понимаю. Убийства, грабеж и — и куры! Где связь?

— Не знаю.

— И я не знаю. День загадок прям сегодня… Ладно, поехали в МУР, может, там что поймем.

8

— Товарищ Чеглок! — остановил нас на входе дежурный, — Вам просили передать!

Он протянул клочок бумаги, на котором химическим карандашом было начеркано: «Звонили от Фрунзе. Ничего искать не надо, все нашлось».

— Вот этого я и боялся!

И, развернувшись, он бросился из здания:

— Кречетов, за мной! Надо успеть!

— Да что случилось-то? Талисман нашелся? Так это ж и хорошо!

Чеглок остановился, так, что я прохромал лишнюю пару шагов, развернулся и серьезно посмотрел на меня:

— Если сам нашелся — это хорошо. А если не сам, если его вернули, то очень, очень плохо.

Я открыл рот — и со стуком его захлопнул. Загадка неожиданно разрешилась. Что значит, если вещь пропала, но ее не украли и не потеряли?

Это значит, что ее взяли, чтобы вернуть.

Кто другой, может и не понял бы, что в этом такого опасного, да только во время работы в МУРе, я на такое насмотрелся, что понял, в чем дело, почти тут же.

На вещь, пока она была в чужих руках, могли наложить проклятье.

Правда, если подумать, то с тем же успехом ее могли банально отравить, но я ведь не просто в МУРе работаю, я — в ОБН, поэтому первое, что приходит в голову — это зловредное колдовство.

Проклятье. Наложенное на товарища Фрунзе. Агентами мирового капитала, разумеется, кому еще он мог встать поперек горла.

Успели мы вовремя. Просто потому, что товарищ Фрунзе, несмотря на свой жизнерадостный характер, излишней верой в человечество не страдал, и тоже заподозрил неладное, когда узнал, что в почтовый ящик штаба РККА подкинули пакет с запиской «Прощения просим, не знали, чье это, возвращаем с извинениями». Нет, жиганы действительно могли вернуть украденное, если выяснялось, что обокраденный — какой-то известный человек. Может, от тщеславия, а может и от страха, что украденное у известного человека будут искать гораздо тщательнее, чем у какого-нибудь нэпмана. Только, вы же помните — не крали ее. Значит, специально взяли, чтобы потом вернуть. Правда, товарищ Фрунзе заподозрил отраву или крошечную адскую машину, про проклятье ему в голову не пришло — он же не в ОБН служит — но, так или иначе, взять подковку в руки он не успел, до нашего прибытия.

Только, знаете что? Не было на ней ничего. Ни яда, ни проклятий. Ничего. Просто бронзовая подковка.

Так и не поняли, зачем ее забирали и почему вернули. Действительно, день загадок какой-то.

Дело номер 19: Попрыгунчик

1

— Ну что, теперь ты со мной согласен? Интересно же было, ну!

— Конечно, интересно! — я оглянулся, рядом с нами людей не было, но дальше по улице они все же виднелись, и украдкой чмокнул Марусю в щечку.

В один прекрасный — хотя и не очень — день, я вдруг выяснил, что как-то настолько погрузился в свою службу, что совершенно не замечаю ничего вокруг. Служба, розыск, преследование, задворки, заулки, малины, хазы, темнота, вонь, грязь, а после службы — дом, жена, ужин, обед, завтрак, постель, сон. И так по кругу. Каждый день. Я даже радио не слушал, не говоря уж про газеты, в политической ситуации вообще перестал ориентироваться!

В Германии тамошние фашисты еще в декабре подняли мятеж, эти… как их… ну вот, даже это не помню! Да что там не помню — не знаю! Вот, что я говорил!

Итальянские фашисты выиграли выборы в парламент, в Турции окончательно прогнали тамошнего царя, у нас сняли фильму-сказку про «Морозко»…

Вот на этой новости, вычитанной в подборке газет, я и решил, что надо в какой-нибудь из вечеров культурно просветиться. В синематограф, например, сходить… Тем более я в нем никогда не был. До войны — как-то не было денег, потом — возможности, надо, в конце концов, хоть раз… Тем более, после вполне настоящей нечисти, колдунов и ведьм — хочется посмотреть на выдуманную.

Вот только Маруся, услышав о таких моих планах, раскритиковала их, заявив, что в сказках никакой культуры нет, одно только пустое и бессмысленное развлечение. И она, как жена агента угрозыска, не может допустить, чтоб ее муж продолжал погрязать в пучины бескультурия и невежества. Поэтому в свободное время мы пойдем не в синематограф, а в Дом раскрепощенных женщин.

На этом предложении я подавился картошкой.

Нет, я, конечно, все понимаю, отринем оковы старого и все такое, но вот эти современные течения, типа недавно появившегося «Долой стыд» и всякого такого прочего… Может, я и отсталый и темный, но, на мой взгляд, брак должен быть браком, не более двух человек, причем — одних и тех же, и, что характерно — разного пола… А всякие женские раскрепощения — это как-то…

После этих бормотаний я получил половником по лбу и выяснил, что свои распутные фантазии я могу оставить при себе, а Дом раскрепощенных женщин — это не какое-то там кабаре с гёрлз, а очень даже серьезное заведение, тем более что находится оно в бывшем Новодевичьем монастыре.

После революции монастыри, понятное дело, никто закрывать не собирался, дело-то нужное и полезное, вот только не все монахи с монахинями, особенно игумены с игуменьями, желали за советскую власть молиться. Напели новодевичьим монашкам в уши, что, мол, придут большевики, и кто знает, что сестер заставят делать. Вот они и разбежались кто куда. Ну а новых сестер пока не набрали, вот, временно, и открыли дом, в котором рассказывают, как до революции женщин за людей не считали, да как они после революции сбросили оковы, да не те, о которых я подумал, а самые настоящие. Мне как-то и не к чему было, а ведь до революции женщинам за ту же работу официально платили меньше, чем мужчинам. Не говоря уж про право голоса, его, конечно, у многих и так не было, но у женщин-то его не было вовсе. Так что только сейчас женщины полностью обрели свободу, не зря Владимир Ильич говорил, что теперь каждой кухарке придется учиться управлять государством. Потому что без учебы за кого она, кухарка, проголосует? За какого-нибудь смазливого красавчика вроде Фербенкса Дугласа?