Таможня дает добро

Мечтали, конечно, многие — а вот совершить нечто подобное в реальной, не вымышленной жизни и в столь же реальной, не вымышленной стране довелось мне одному. Дело в том, что по возвращении в Зурбаган я решился-таки выполнить старую задумку и пройти на парусах от Зурбагана вокруг всего полуострова — в Гель-Гью, потом в Дагон, Покет, Каперну. Провести несколько дней в Лиссе, покинув его, подняться к северу до самого Гертона — после чего, пройдя заливом Бурь, посетить порт Аламбо. Обратный путь я, в отличие от писателя, планировал совершить так же по морю — обогнув с юга остров Рено, миновать восточный архипелаг и вернуться в Зурбаган с северо-востока. Всё это по моим расчётам должно занять от двух до трёх недель, включая сюда и неизбежные остановки в портах для пополнения запасов, неизбежного мелкого ремонта, да просто посмотреть местные достопримечательности — туристы мы, в конце концов, или нет?

Мы — это ваш покорный слуга Тави. Помнится, услыхав впервые «Мадам Тави Гартвик, рада знакомству к вашим услугам, сударь!..» я невольно вздрогнул — но потом оказалось, что имя «Тави» распространено здесь довольно широко и Грин попросту позаимствовал его для одной из самых известных своих героинь. В отличие от литературной «тёзки», мадам Гартвик была вполне обеспечена и не нуждалась в поисках места чтицы при богатых бездельниках[1], рискуя при этом стать объектом беспардонных домогательств со стороны упомянутых господ. После смерти супруга, крупного таможенного чиновника из Лисса (бедняга свернул шею, свалившись с лошади на верховой прогулке), она унаследовала его состояние. Брак их был бездетным; поносив приличное время траур, Тави решила, что жизнь на этом не заканчивается, и передралась из Лисса сперва в Сент-Риоль, а потом и в Зурбаган, где, собственно, и состоялось наше знакомство. Случилось это на веранде, пристроенной к крошечному трактирчику; я пригласил её на танец, а потом, когда музыка смолкла, проводил партнёршу до её столика — да так и остался за ним. Узнав, что я обучаюсь на Лоцмана, она, изобразила почтительно «О-о-о!», что означало готовность слушать истории о плаваниях и приключениях, которыми, несомненно, полна жизнь того, ктоизбрал эту уважаемую стезю. И я, конечно, не разочаровал прекрасную собеседницу, пустившись в рассказы о проломленный абордажными топорами гребнястых черепах, об изломанных скелетах на палубе разбитого корабля; о набитых сокровищами сундуках в залитых водой трюмах; о хищниках на горных тропках далёкого острова и о трёх разноцветных лунах в чужих небесах…

С тех пор прошло почти два года, которые мы провели вместе — настолько, разумеется, насколько это позволяла профессия Лоцмана. Впрочем, здесь это в прядке вещей: мужчина покидает дом, порой, надолго; женщина же — возлюбленная, подруга, жена — остаётся дома, ждать.

В Зурбагане Тави проживала в престижном, как говорят у нас, районе — в Верхнем Городе, в собственном доме на Мортирной улице. В Зурбагане Тави проживала в престижном, как говорят у нас, районе — в Верхнем Городе, в собственном доме на Мортирной улице. Дом в Лиссе, построенный её покойным супругом (так же отнюдь не в трущобах) тоже остался за ней, и сейчас мы были именно там — нежились после бурной ночи на огромной постели, освещённой лучами утреннего солнца, заглядывающего в спальню через окна второго этажа. Из-за распахнутых настежь ставень (их в Лиссе принято делать из узких дощечек, на манер наших жалюзи) доносился городской шум, цокот копыт по мостовой, скрип колёс проезжающих экипажей и телег ломовых извозчиков, выкрики разносчиков,птичий гомон. «Штральзунд» — разумеется, для путешествия я выбрал свою верную дорку — дожидается у пристани в городском порту, и мне в кои-то веки совершенно некуда было спешить.

Дела наши — что в Зурбагане, что на острове Валуэр, что в паре-тройке иных мест, включая и Бесов Мыс — шли пока своим чередом. Дзирта несколько недель провела на больничной койке — заражение оказалось неожиданно серьёзным, и если бы не земные антибиотики дело наверняка закончилось бы весьма печально. А так — весь ущерб сведётся к единственному шраму на руке, немного выше локтя, да и тот, если верить хирургу, делавшему ей операцию, должен вскоре рассосаться почти что без следа.

Роман (он же Рамон Меркадер, если верить краснокрестному аусвайсу) отбыл вместе с Казаковым на Землю. Отчёт, написанный им для таможенного ведомства получил ожидаемое продолжение — комиссия Гильдии поручила ему разобраться в этом паскудном деле до конца, для чего потребовалось навестить Ньюфаундлендский маяк. В детали я не вникал, хватало своих забот — знал только, что для этого был зафрахтован «Квадрант», причём Бонифатьич отказался от услуг Лоцмана (сам справлюсь с астролябией, чай, не новичок!), и что плавание должно продлиться около двух недель, включая сюда некое поручение, которое Роман с Петром должны исполнить на другом конце континента, на берегах Чили.

По окончании миссии оба вернулись на «Квадранте» в Зурбаган — чего я, если честно, не ожидал. С Петром всё понятно, куда он денется от своего драгоценного Маяка — а вот Роман сумел меня удивить. Незадолго до отправления на Ньюфаундленд он пришёл ко мне, и заявил, что принял решение не возвращаться пока на Землю. Может быть, позже, скажем, через полгода — а пока ему хотелось бы остаться здесь и участвовать в наших делах… если, конечно, господин Лоцман не будет против…

Господин Лоцман, то есть я, был исключительно «за». Мотивы нашего новичка были мне ясны насквозь, и не последнее место среди них занимали отношения, что установились в последнее время между ним и Дзиртой. Девчонка проявила характер (впрочем, трудно было ожидать иного от офицера и капитана таможенного крейсера!), настояв на том, чтобы её отправили долечиваться домой, в Зурбаган. Примечательно, что Казаков, узнав об этом, спешно отбыл в противоположную сторону, в Мир Трёх Лун — несомненно, рассчитывая застать там некую особу противоположного пола…

Все эти события до некоторой степени нарушили мои планы. Дело в том, что у меня было к Роману поручение. Касалось оно личности Александра Грина — а, если точнее, периода его жизни с 1918-го по 1923 год. Почему именно этот промежуток? Всё просто; во-первых, по нему меньше всего информации о жизни писателя, а во-вторых, и это, пожалуй, главное, именно с двадцать третьего года в творчестве Грина начинают вырисовываться контуры Гринландии. И как раз в это время (если вообще корректно говорить о совпадении временных промежутков в мирах, соединённых Фарватерами)пропадает из виду Лоцман — тот, в компании которого Грин посетил Мир Трёх лун и спрятал там Источник…

Разумеется, надежды на архивные поиски не слишком много, но попробовать всё же стоило. Поначалу за это собирался взяться Пётр, но я убедил его, что журналистские связи Романа позволят справиться с делом куда лучше — тем более, что он всё равно собирался вернуться на некоторое время на Землю. Но жизнь, как всегда, перевернула с ног на голову: Роман (он же Рамон) торчит в Зурбагане, проводя дни у больничной койки Дзирты, Казаков же сидит на своём утёсе, изводит придирками ни в чём не повинных помощников, не забывая при этом ухаживать за Верой Павловной, которая, поддавшись на его уговоры, решила задержаться на острове. Та, вроде бы, не против, и кое-кто из переселенцев уже стал заключать пари на исход этого романа…

* * *

— … нет более бестолкового и чудесного порта, чем Лисс, кроме, разумеется, Зурбагана…. — читал я на ходу, то и дело забегая вперёд, оборачиваясь к Тави — и при том ни на миг не отпуская сцепленных рук, отчего мне приходилось семенить спиной вперёд. Она то заливисто смеялась моим мальчишествам, то спохватывалась — друг мой, вы же так упадёте и расшибётесь! — и так всю дорогу из Верхнего Города в порт. Прохожие оглядывались на нас, кто с улыбками, кто недовольно, а я продолжал уже в полный голос, так что из окон вторых этажей, низко нависавших над узкими, мощёными обкатанными морем булыжниками, высовывались люди — что это за чудак, решивший заработать на кружку эля уличной декламацией?..

— …гавань — грязная, как молодой трубочист; свитки парусов, их сон и крылатое утро, зеленая вода, скалы, даль океана… — повторяла за мной Тави, мешая русские слова с зурбаганскими, — … ночью — магнетический пожар звезд, лодки со смеющимися голосами… — как дивно, как верно подобраны слова! Скажите, друг мой, верно этот Александр Грин не раз бывал в Лиссе?

…Потом мы сидели на в кофейне, устроенном на площадке нависающего над гаванью утёса; взбираться сюда пришлось по узкой, очень крутой лестнице, вырубленной прямо в сером граните — зато столики, расставленные прямо на открытой террасе, стояли на одном уровне с салингами большого трёхмачтового барка, отдыхавшего на бочке кабельтовых в трёх от береговой линии в окружении шаланд, барок, лодок и прочей водоплавающей мелочи. Марсовые, возившиеся со снастями на тридцатифутовой высоте над палубой барка, отвлекались от своего занятия и кричали моей подруге что-то неслышное моей подруге, приветственно размахивая своими белыми, украшенными ярко-красными помпонами, матросскими шапками. помпонами шапками. Тави улыбалась в ответ и махала в ответ сложенным веером; я же сидел, потягивая крепчайший, с пряностями и солью кофе и желал только одного — чтобы это великолепный, полный солнечного света и морского, пропитанного запахами йода и водорослей полдень никогда не заканчивался…

Но — всё когда-нибудь подходит к концу; закончился и этот напоенный радостью день. Спустя несколько часов я обнаружил себя всё в той же необъятной кровати; в окно заглядывали первые звёзды, ещё бледные, но готовые вот-вот зажечь тот самый магнетический, во весь небосвод, звёздный пожар, о котором писал Грин. Тави сидела напротив меня, согнув левую ножку в колене и обхватив её руками — так, чтобы придерживать край простыни, прикрывающей её грудь, ибо иного прикрытия не было в помине. Всё, и тончайшие шёлковые чулки, и корсет, и тончайшие батистовые с кружевами панталончики, было в беспорядке разбросано по комнате — причём один чулок висел даже на одном из газовых рожков, укреплённых на стене в головах нашего ложа, и мне оставалось только гадать, как он там оказался.