Танцор смерти. Дорога домой. Полет орлов. Исав

— Ронни умрет с голоду! — ревела я, прибежав к дедушке Джозефу.

— Не умрет. Я знаю, где он, — шепнул мне на ухо дедушка.

С каких пор озеро Десяти Прыжков принадлежало Малоуни, никто уже давно не помнил. Оно было маленькое, со скалистыми берегами, и добраться до него можно было только по узкой горной тропинке.

Дедушка говорил, что озеро названо так, потому что в одной из легенд индейцев чероки рассказывается о воине, в десять прыжков перебравшемся через него по спинам гигантских черепах. Много лет назад дедушка со своим братом построили на озере охотничий домик. Домик и земля вокруг отошли по наследству одной из дедушкиных племяш ниц, но она жила в Миннесоте и в наших краях не показывалась.

Дедушка оставил грузовик в лавровой роще, и мы по тропинке пробрались к озеру. На берегу я увидела зиявшую пустыми оконными проемами хижину.

— Ронни здесь? — прошептала я.

— Ага, — ответил дедушка. — Ловит в озере лещей. Я его видел пару раз. Пусть это будет нашей маленькой тайной. Кроме твоей бабушки, об этом никто не знает. Если он поймет, что его обнаружили, может и отсюда сбежать.

Мы вернулись к грузовику, достали коробку с едой и отнесли ее на берег. Дедушка вырвал из блокнота листок, а я на нем нацарапала: «Ронни, это тебе. Дедушка говорит, чтобы ты не беспокоился. Мы никому не скажем. Твой друг Клэр».

— Если он кому и доверяет, то только тебе, — сказал дедушка.

Когда на следующий день мы снова пришли к озеру, еды в коробке не было. Я этому ужасно обрадовалась и потом всегда вместе с едой оставляла Ронни длиннющие письма.

Целый месяц мы с дедушкой каждый день возили ему приготовленную бабушкой Дотти еду: ветчину, жареную курицу, запеканку и пироги.

— Не знаю уж, где парнишка прятался, — сказал мой отец, когда Большого Рона выпустили и Ронни вернулся в школу, — но, судя по его виду, жизнь на природе пошла ему на пользу. Похоже, он умеет о себе позаботиться.

— Да, сынок, ты прав, — согласился с ним дедушка.

На Рождество Женская ассоциация Дандерри устраивала рождественские гулянья. В субботу вечером сотни людей собирались на городской площади послушать церковный хор, поглазеть на парад в честь приезда Санта-Клауса и полюбоваться огромным наряженным кедром.

Мы, Малоуни и Делейни, пришли пораньше и стояли, сгрудившись дружной толпой. Вдруг я встретилась взглядом с Ронни.

В девять лет я была крепенькой невысокой девочкой, а он в свои четырнадцать — тощим долговязым мальчишкой. Он стоял у витрины магазинчика, в стороне от всех, и поеживался от холода. Я незаметно выбралась из скопища родичей и подошла к Ронни. Он посмотрел на меня чуть настороженно.

— Здорово, приятель! — поприветствовала его я, манерно растягивая слова.

Он стоял не шелохнувшись — так замирает кошка, выслеживающая воробья. Готова поклясться, он прикидывал, что будет, если он ответит на приветствие бойкой девчушки, у которой куча задир кузенов и общение с которой может доставить ему множество неприятностей —- как от ее заботливых родителей, так и от всех прочих добропорядочных Малоуни.

— Привет, птичка-невеличка! — наконец ответил он.

— Сам ты птичка!

— Ты похожа на рыжего эльфа.

— Еще вырасту.

— Знаешь, а ты ничего, — сказал он, глядя поверх меня.

— Ты тоже.

— И пишешь здорово.

Я просияла.

Начался парад. Его открывала ярко-красная пожарная машина, на крыше которой сидели пожарные и кидали в толпу конфеты. Прямо мне в голову угодил пакетик ирисок. Ронни поймал его и протянул мне.

— В тебя попало, — сказал он.

— А ты поймал, тебе пусть и достанется. А я вообще не люблю ириски.

Я соврала, потому что подумала: а вдруг это будет его единственный рождественский подарок. Он пожал плечами и сунул пакетик в нагрудный карман.

— Мне ничего не видно, — заныла я. — Может, мне на подоконник залезть?

— Свалишься.

— He-а. Я за тебя буду держаться. — Я оперлась о его руку и проворно взобралась на подоконник витрины. — Только стой смирно, тогда не свалюсь.

— Слушай, хватит! Давай слезай.

— Да не волнуйся ты. Я же сама это придумала.

В толпе зрителей я заметила маму, которая, оглядываясь по сторонам, явно искала меня. Наконец она увидела нас с Ронни. Она дернула за руку папу, и он тоже посмотрел на нас. Я им улыбнулась. Папа с мамой нахмурились, а потом отвернулись и стали смотреть парад.

— Ну вот, — приободрила я Ронни. — Никто не возражает.

— Ничего ты не понимаешь, — мрачно ответил он.

Мне казалось, что я понимаю все на свете, и я принялась ему что-то объяснять, но мимо нас как раз проходил школьный духовой оркестр, заглушивший мои слова.

— Знаешь что? — Я решила сменить тему. — Нарежь в ложбине остролиста и омелы и принеси моей маме — она украсит ими дом к Рождеству. А мама даст тебе коробку печенья.

— Ничего ты не понимаешь!

— Если ты еще раз это скажешь, я тебе все волосы выдеру!

Не успела я договорить, как по толпе пробежал возмущенный ропот. Кто-то крикнул:

— Да остановите же его!

К параду решил присоединиться Большой Рон.

Он ковылял по середине улицы — громадный, мрачный, в клетчатой рубахе и мешковатом комбинезоне. На губах его играла презрительная ухмылка. Размахивая бутылкой с пивом, он продирался сквозь отряд девочек-скаутов.

— На Сайту желаете посмотреть? — вопил он. — Щас штаны сниму — и целуйте его в обе щеки.

Он отшвырнул бутылку, угодившую в зад какой-то пугливой кобыле. Та рванула вперед, школьный оркестр бросился врассыпную, а моя кузина Астер грохнулась на свою трубу.

Папа и еще несколько мужчин устремились к Рону и схватили его. Он, вывернувшись, наотмашь ударил отца.

Я вопила от злости и страха и вдруг поняла, что стою на тротуаре, что Ронни снял меня с подоконника и поставил на землю, а самого его уже нет.

Он исчез — растворился в сумерках, а может, провалился сквозь землю — от стыда.

В Атланте и в газетах, и по телевизору рассказывали о рождественском параде в Дандерри. Ну как не посмеяться над чудаками из крохотного городка в горах? Все мы чувствовали себя словно оплеванными.

У папы был сломан нос. Большого Рона посадили на три месяца. Шериф Винс О’Брайен на сей раз был расторопнее и успел поймать Ронни до того, как тот смылся на озеро. Дядя Уильям подписал распоряжение суда, и Ронни отправили в детский приют. Тетя Бесс всем и каждому говорила о том, какая это радость, что на Рождество Ронни будет там, где за ним присмотрят и хорошо накормят. Меня от ее доброты просто тошнило.

Ронни в конце концов вернулся домой — одновременно с Большим Роном. Говорили, что Большой Рон почти все время проводит на Стафим-роуд у Дейзи Макклендон. Поэтому на следующую Пасху ни тетя Доки, ни мама туда не поехали, а корзинки с угощением отвезли дядя Берт и папа.