Танцор смерти. Дорога домой. Полет орлов. Исав

На душе у меня было удивительно спокойно: я знала, что не предала его. Наши общие воспоминания заставили его вернуться.

— Я люблю тебя по-прежнему, — призналась я.

Он встал и осторожно поцеловал меня.

— Я тоже люблю тебя по-прежнему. И докажу это, когда мы встретимся снова.

Я вернулась домой, в горы, в дом, где жило столько поколений Малоуни, вернулась к своей семье. Вернулась беспомощной, в инвалидной коляске. Я чувствовала себя единственной испорченной деталью в идеально отлаженном механизме.

Когда мне было семнадцать, я уехала в колледж и поклялась, что никогда больше не буду жить в Дандерри. Через год у отца случился инфаркт, и я приехала на лето. Я приезжала, когда родилась Аманда и умерла жена Джоша, приезжала, когда умер дедушка, но всячески давала понять, что возвращаюсь я только из-за чьей-то смерти, рождения или болезни.

Мама поселила меня в бывшей комнате Ронни, потому что она была на первом этаже и рядом с кухней. Отец взял напрокат больничную кровать. Все были готовы за мной ухаживать и выполнять любые мои капризы.

Кругом бушевала весна, а я, сидя на веранде, усердно старалась скрыть за доброжелательностью и беззаботностью мучившие меня тоску и чувство вины.

Я хотела забыть, кем я была до аварии. Я не желала иметь ничего общего с той энергичной честолюбивой женщиной. Мне нужно было избавиться от той Клэр, для которой работа в газете была азартной и увлекательной игрой.

Одним словом, мне хотелось, чтобы больше не существовало той Клэр, которой не хватает доброты и мудрости, той Клэр, которая настолько поглощена своими детскими фантазиями, что даже вообразила себе долгий разговор с человеком, который именно из-за ее глупого поведения вынужден был уехать двадцать лет тому назад. Но я — увы, тщетно — пыталась вспомнить все, что говорил Рон той ночью в больнице.

Как будто это было на самом деле.

Клэр!

Я пытаюсь заниматься делами и не думать о тебе. Я получил твою медицинскую карту — купил ее у людей, которые торгуют информацией. Извини, но мне нужно было знать, как у тебя дела. Как я понял, дела у тебя не очень. Если бы я объявился сейчас, стало бы тебе хуже? Очень может быть.

Когда ты немного поправишься, я приеду. Я отвезу тебя, куда ты пожелаешь, помогу тебе вернуться на старую работу или устрою в любое издание, которое ты выберешь. А если захочешь, куплю тебе небольшую газету, где ты будешь сама себе хозяйка. Я не дам тебе спрятаться на ферме и забыть обо всем, чему ты научилась.

Не сдавайся! Ты всегда умела держаться.

Врачи обещали, что через полгода я смогу ходить без костылей. Мне повезло — выздоравливала я быстро. Заново сшитые мышцы срастались и все время ныли, нервные окончания возвращались к жизни, отчего меня то и дело пронзала дикая боль. Я горстями пила болеутоляющее и с трудом выбиралась из постели.

Как завороженная смотрела я на желтые головки нарциссов. Долетавший до веранды аромат жасмина дурманил голову. Даншинног, вся в цветущем кизиле, высилась готическим собором на фоне ярко-голубого неба.

Теперь гора была моей. Мне завещал ее дедушка. Прошлой весной он пошел на Даншинног посмотреть, как цветут наперстянки. Он долго не возвращался, и отец отправился за ним. Дедушка сидел прислонившись к дереву, и взгляд его уже не видящих глаз был устремлен на долину, где он родился и прожил жизнь. Мне дедушки очень не хватало.

Когда мне было лет четырнадцать, обе старенькие бабушки умерли в своих постелях, причем в одну ночь. Они столько лет спорили, кто из них кого переживет, и спор этот так и не разрешили.

У меня все болело, есть не хотелось, спала я урывками и часто, оставаясь одна, плакала. Моя племянница Аманда, рыжая веснушчатая девчонка, резвая и очаровательная, приносила мне с кухни еще горячее печенье. Она жила с моими родителями, потому что Джош часто бывал в разъездйх. Мы с ней подружились. Она была очень одиноким ребенком, росшим без матери и почти что без отца. Я ее полюбила, потому что чувствовала, что нужна ей.

А что нужно мне, я тогда еще не знала.

Когда сняли гипс, я начала ходить на костылях. Отек на правой ноге еще не спал, и мне иногда казалось, что мне пришили чужую ногу. Я понимала, что постепенно выздоравливаю, что надо потерпеть еще немного, что ногу надо разрабатывать, но меня все это не слишком занимало.

Ты ушла с работы. Так мне сообщили. Я пытаюсь понять, что с тобой происходит, Клэр. Ты что, испугалась? На тебя это не похоже. Скоро я приеду — только закончу дела, и надеюсь, что ты мне все объяснишь.

Ночью обязательно посмотри на гору. Странно, я пишу это так, словно ты прочтешь мое письмо. Наверное, поначалу мне будет трудно общаться с тобой по-настоящему.

Ни о чем больше я думать не могу. До скорой встречи.

Услышав громкие голоса в гостиной, я натянула халат, взгромоздилась на костыли и вышла. Родители обсуждали с Хопом и Эваном нечто совершенно невероятное.

— Дочь Уилмы решила продать озеро Десяти Прыжков, — объяснил мне Эван. — И похоже, нашла покупателя. Кого, не знаем, но, кажется, сделка уже почти состоялась.

Уилма была нашей родственницей из Миннесоты, которой принадлежало озеро. Ее дочь получила его в наследство.

— Прошу вас, отвезите меня туда, — попросила я чуть слышно. — Хоп? Эван?

— Если хочешь, — ответил Эван, глядя на меня и поглаживая бороду, — я отвезу тебя на «лендровере».

И мы с Эваном и его женой Луанн отправились на озеро. Когда мы добрались туда, «лендровер» был в грязи по самые окна. Хижина по-прежнему стояла на склоне, поросшем кустами черной смородины.

Мы вышли из машины, и Эван помог мне встать на костыли.

— Ну, сестренка, приехали. А что тебе здесь понадобилось?

— Подожди, сейчас покажу.

— Укромное местечко, — сказала Луанн и удивленно добавила, постучав по обветшалой стене: — Еще держится.

— Нам туда, — кивнула я на дверной проем. — В заднюю комнату.

Эван включил фонарь, и я проковыляла во вторую комнату.

— Вот здесь! — Луч фонаря осветил узкий проем, в котором висели какие-то полуистлевшие тряпки.

— Ты что, пришла проверить, что осталось в шкафу? — фыркнул Эван.

— Давай фонарь! — Эван протянул мне его, и я направила свет на деревянную доску у себя над головой. — Вот что я искала, — объяснила я.

Эван просунул голову и посмотрел на доску.

— Сестренка, ты в своем уме?

Там было вырезано три слова: «Рон и Клэр».

— Это Рон вырезал, — объяснила я. — Я нашла это, когда он уехал.

Доску я забрала домой и спрятала в ящик комода.

— Ты теперь здесь все время будешь жить, да? — спросила Аманда во время воскресного приема, когда мы с ней, сбежав от гостей, уселись в плетеные кресла на веранде. — Собираешься остаться навсегда?