Танцор смерти. Дорога домой. Полет орлов. Исав

— Еще не знаю. Пока что поживу.

— А ты будешь со мной играть? Бабушка все время занята своей керамикой, а папа всегда в отъезде.

— Конечно. Обещаю, я буду с тобой играть. — Я стряхнула с джинсов крошки от кекса. Шрам на ноге прощупывался даже через плотную ткань. — А когда я умру, получишь все мои сбережения.

— Ладно! — рассмеялась она. — Папа считает, мы должны быть к тебе снисходительны. Я слышала, как он вчера говорил об этом с дедушкой. Дедушка сказал, что о тебе надо заботиться. Потому что, когда ты была маленькой, с тобой случилось что-то очень печальное, от чего ты так и не смогла оправиться. Тебе тогда было очень плохо?

Я напряглась. Прошло двадцать лет, но боль не утихала.

— Все плохо кончилось, — ответила я, подбирая слова. — А сначала все было замечательно.

Я рассказала ей о Ронни. О том, какое было чудесное Рождество, о медальоне, который он мне подарил. О Большом Роне и Салливановой ложбине, которой больше не существует. Я не стала говорить, что Ронни исчез после того, как мои родители

отправили его в церковный приют. Аманда была еще слишком мала, и ей было бы трудно понять, что порой даже добрые и хорошие люди совершают ужасные ошибки.

— Ронни уехал, — сказала я, — и больше мы с ним не виделись. Дедушка говорит, что я так и не смогла оправиться после этого? А помнишь, как ты мне рассказывала про свою маму? Что тебе снится, будто между вами пропасть и ты не можешь ее перепрыгнуть? Так бывает, когда теряешь того, кого любишь. Внутренний голос тебе шепчет: «Прыгай!» — хоть ты и знаешь, что допрыгнуть нельзя.

Аманда завороженно смотрела на меня:

— Тетя Клэр! Ронни Салливан вернется. Обязательно вернется. Я точно знаю, — прошептала она.

— Нет, радость моя, — сказала я спокойно. — Люди иногда меняются. Они вырастают, отдаляются друг от друга, а потом забывают, как прыгать. Из меня прыгун никакой, — добавила я. — Предпочитаю сидеть на месте.

— Знаешь, тетя Клэр, мне иногда кажется, что ты просто не хочешь попробовать, — сказала Аманда с легкой укоризной.

У меня перехватило дыхание. Ответить мне было нечего.

Всю ночь я не могла сомкнуть глаз. Я даже не плакала, я выла и кусала подушку. Потом я доковыляла до шкафа и достала маленькую деревянную шкатулку, которую хранила с незапамятных времен. Из бархатного мешочка я вынула старенький медальон — трилистник на золотой цепочке. Я его столько лет носила, что эмаль облупилась, а цепочка потускнела.

Какой же она была на самом деле, та маленькая девочка, которая заступилась за никому не нужного мальчишку?

Сон никак не шел. Я сидела в темноте у окна и смотрела на Даншинног, над вершиной которой, залитой светом полной луны, плыли тучи.

И тут я увидела огонек. Крохотный мерцающий огонек на самой вершине. Черт возьми, кто это осмелился подняться на мою гору? Пока я разбужу своих, этот тип успеет смыться.

Я натянула поверх ночной рубашки ветровку и вылезла из окна спальни. Это было потруднее, чем заниматься лечебной гимнастикой, и, пробираясь по двору к стоявшему за амбаром старому грузовику, я никак не могла отдышаться. Вела я грузовик с трудом, нажимая на педали одной левой ногой.

Доехав по старой грунтовой дороге до самой вершины, я увидела незнакомый автомобиль. На каменной площадке над долиной горел костер. Я пошла к нему, оглядываясь по сторонам. Луна скрылась за тучами. В воздухе пахло дождем.

— Кто здесь? — громко спросила я. — Это частная собственность!

Я брела босиком по ковру из наперстянок, которые мы с дедушкой посадили много лет назад, и настороженно прислушивалась. Проклятые наперстянки! Растут себе здесь, словно и позабыли, чего от них ждали. Нет, они плохо защищают наше заветное место, раз позволили прийти сюда чужаку.

— Убирайтесь отсюда! — крикнула я.

Начался дождь — холодный, резкий. Костер задымился. Я поскользнулась, но меня вдруг подхватили чьи-то сильные руки. Я не видела, кто это. Было темно, дождь заливал мне глаза, кружилась голова.

— Клэр! — произнес хриплый голос.

Сверкнула молния, и я увидела это лицо, эти глаза.

— Рон... — Но голос мой заглушили раскаты грома.

Он вел машину, а я сидела рядом, пристально вглядываясь в его профиль, освещаемый вспышками молний.

Он жив. Он вернулся. Он меня не забыл.

— Ты что, решил меня похитить? — спросила я.

— Может быть, — усмехнулся он.

Он остановил машину, вышел, открыл дверь с моей стороны, снова взял меня на руки и понес через перелесок. При свете молнии я разглядела старую хижину. Он привез меня на озеро Десяти Прыжков. Рон внес меня в хижину и усадил на лежавший на полу надувной матрас. Комната была пуста, только в углу стояли сумка-холодильник и огромный рюкзак.

Он присел на пол рядом с матрасом. В свете фонаря он выглядел изнуренным, только серые глаза были прежними — быстрыми и проницательными. Мы молчали и, как два диких зверя, настороженно присматривались друг к другу.

Наконец он сказал, скорее с грустью, чем с издевкой:

— Родные пенаты!

Я вглядывалась в лицо мальчишки, которого помнила всю жизнь, ставшего теперь взрослым мужчиной: гладкие, зачесанные назад волосы, высокий лоб, широкие скулы.

— Да, — сказала я тихо, — ты все такой же.

— Я бы не приехал, если бы думал, что ты не хочешь меня видеть.

Загрохотал гром, стены хижины заходили ходуном. Он накинул мне на плечи одеяло, и только тогда я поняла, что дрожу. Наверное, заметив мое удивление, он обвел взглядом комнату и сказал:

— Я это купил.

Мы снова замолчали. Мне надо было осознать то, что у него достаточно денег, что он имеет какие-то тайные намерения и они как-то связаны со мной.

Дождь стучал по крыше. У меня заныла нога, закружилась голова, и я поняла, что безумно устала.

— Мне надо отдохнуть, — сказала я.

— Ты хочешь, чтобы я отвез тебя обратно на ферму?

— Нет. Я не хочу с тобой так скоро расставаться. Никак не могу поверить, что ты — настоящий.

Он протянул руку и дотронулся до моей щеки.

— Такой же настоящий, как и ты, — шепнул он.

Двадцать долгих лет. Мне ни к чему было говорить это вслух. Он посмотрел на меня и молча кивнул. Придерживая рукой одеяло, я легла, тщетно постаравшись сделать это как можно грациознее. Я лежала в лесной хижине на надувном матрасе, и никто, кроме Рона, не знал, где я.

Он выключил фонарь. В комнате стало совсем темно.

— Поговори со мной, — попросила я. — Расскажи о чем угодно. Мне надо слышать твой голос.

— Я сижу рядом, — отозвался он, — и слушаю, как ты дышишь. Знаешь, мне уже очень давно не было так хорошо и спокойно.