Театральные подмостки

– - Прирастёт, говоришь... Бывает, наоборот, голова исчезает... Тут бабка надвое сказала.

Лиза вдруг встрепенулась.

– - У меня бесхозное тело есть, тоже без головы, примерно Ваниной комплекции, -- сказала она, почему-то густо покраснев.

– - Что же ты молчала, Лизонька!
– - обрадовался Бересклет.
– - Где оно у тебя?

– - На складе... в бутафорской. Точнее... у подруги, но я ей сейчас позвоню.

Бересклет нахмурился.

– - Кто тебе позволил разбазаривать театральный реквизит?

– - Так я же не навсегда -- только на три дня попользоваться... Для антрепризы... Подружка меня тоже не раз выручала! Вот... Ну что вы, Вячеслав Вячеславович, я же не для себя -- всё для театра стараюсь.

– - Ладно, только впредь предупреждай. Без спроса больше -- ни-ни. Сейчас к твоей подруге заскочим, потом... на операцию...

– - Ага, я её сейчас только предупрежу, чтобы приготовила...

К счастью, к подруге ехать не пришлось. Только отъехали, глядь, а на обочине безголовое тело стоит. Руку вытянуло и машет ею, пытаясь поймать попутную машину.

– - А не Ванечка ли наш сигналит?
– - вглядываясь с надеждой, спросил Бересклет.
– - Да, точно он!

– - Он, Вячеслав Вячеславович!
– - звонко обрадовалась Лиза.
– - Ваня в этой одежде на именинах был! Помните? Мы ему этот костюм Пушкина подарили.

– - Помню, помню... Ну и слава богу, а то пришлось бы Ванюше с чужим телом-то... куда?.. И смех и грех...

Посадили меня в машину и голову мне в руки сунули. Я держал её на коленях, щупал всю такую побитую, израненную и перебинтованную, но такую дорогую и родную, и удивлялся: не такая уж она и лёгкая...

– - Не переживай, Ваня, -- успокаивала меня Лиза.
– - Мы тебе голову на место пришьём. Ещё лучше, чем прежде будет. Может, ещё гением станешь...

– - Если опять головушку не потеряет...
– - добавил Бересклет.

Дальше во сне случился какой-то провал. Я совсем не помню, как меня привезли, не помню и операцию. Вот я в машине -- и вдруг меня уже на каталке везут две медсестрички, как ни странно наши молодые гримёрши Аня и Маша. Я лежал неподвижно, точно без сознания или под наркозом. Голова и нос мои были перебинтованы так, что осталась только прорезь для глаз, а щёки и подбородок были сплошь заклеены лейкопластырями. Шрама на шее не было.

– - Жалко Ваню, не повезло ему, -- сетовала Маша.
– - Вроде обычная операция, а он в кому ушёл.

– - Ничего, выкарабкается, -- уверенно сказала Аня.
– - Молодой и стимул есть, мотивация...

– - Какой стимул?

– - Стимул -- зашибись... Говорят, влюбился наш Ваня по уши.

– - А, ну да, ну да... А врач сказал, вероятность прийти в себя всего пятнадцать процентов.

– - Ты этих врачей больше слушай! А кто голову пришивал, этот же врач?

– - Нет, Бересклет. Лиза ассистировала...

– - Ну вот, я же говорила...
– - обрадовалась Аня.
– - Теперь я за Ваню спокойна. Я вот и смотрю: даже рубца не осталось.

И тут я понял, что всё происходит не в больнице, а в нашем театре. Аня и Маша заглядывали то в одну, то в другую гримёрную, и там, как в больничных палатах, стояли койки, на которых лежали больные актёры и неизвестные мне люди. Везде было занято. Последняя палата, как раз моя гримёрная, оказалась тоже полностью заполнена немощными, и Аня устало сказала:

– - Всё-таки какой невезучий наш Ваня! Бедненький! Ладно, давай его туда, что ли, положим, -- и указала на неизвестного мне грузного мужчину, лежащего возле окна.

– - Там же Владимир Анатольевич лежит, -- удивилась Маша.

– - Ничего страшного, Власову недолго осталось. Смотри, как мучается!

– - Он уже давно так мучается. Может, ещё нескоро...

– - Какая тебе разница! Всё равно уже не жилец!

– - Мне просто Ваню жалко. Мужчина тучный такой, всю кровать занимает. Давай лучше вон к худой бабушке Вале положим. Она высохшая вся... К тому же она народная артистка, -- может, не будет скандалить.

– - Совсем сбрендила? Ты как это себе представляешь? А если Ваня на её пенсию позарится?

– - Вообще-то да, об этом я не подумала. А куда тогда? Все остальные в сознании. Не согласятся.

– - Всё, давай к Власову, не спорь! Набок к стеночке, поместятся как-нибудь.

Всё это время я даже не пошевелился. Меня столкнули с каталки лицом к стене, как кокой-то манекен или тюк с тряпьём, и я тут же очнулся от этого кошмара. Проснулся на сцене, один в своём театре. Но не успел я толком прийти в себя, не успел даже оглянуться, как ухнул в какое-то прошлое.

Явление 1 3

Оставь надежду всяк сюда входящий

Тотчас же я почувствовал страшную боль во всём теле. В жизни мне приходилось не раз испытывать сильную боль, но это было поистине невыносимо и ужасно. Человек, который переносил эти муки, был в каком-то шоковом, полуобморочном состоянии, у него не было даже сил, чтобы кричать. Я чувствовал на себе и эту крайнюю слабость, когда не можешь даже пошевелиться: любое движение приносит ещё большую резкую боль. Я чувствовал себя грузным: у этого человека было огромное, тучное тело. Такое вот большое и на вид сильное тело, а внутри всё гнилое, точно прелая деревянная бочка наполненная трухой. И какой-то изощрённый палач перемешивает внутри тебя эту труху чем-то колючим и обжигающим, стараясь причинить как можно больше страданий.

Всё это я ощущал на себе и слышал мысли несчастного человека. К тому же я и сам мог мыслить, но лишь урывками и как-то совсем отдаленно. Когда испытываешь такую нестерпимую боль, не можешь ни о чём думать, как только об этих муках. И тогда твои мысли и мысли этого человека как будто сливаются в одно целое. И я и он, мы думали лишь об одном, чтобы страдания поскорее закончились или хотя бы немного стихли. Всё же кое-какие мысли я смог различить, как чужие. Этот несчастный человек молил о смерти. А ещё он в отчаянии думал и не мог понять, за что мучается, за какие грехи ему такие страшные страдания. Он одновременно и молил Бога, и роптал, то был кроток, то страшно злился. И я тоже роптал и взывал, не понимая, за что я оказался в этом аду.

Вы даже не представляете, какое это ужасное состояние. Когда ваше сознание находится, живёт в прошлом, -- это значит, что вы не можете ничего изменить. И если вы попадаете в тот фрагмент жизни человека, когда он испытывает страшные муки, у вас нет никаких шансов что-то исправить, вырваться из этого, нет надежды. Получается, ваше положение даже намного хуже этого человека. Он жил с верой, что его мучения закончатся, он всё-таки пытался избавиться от мук, искал выход из страшного положения, пробовал разные средства, во всяком случае, у него была надежда. Да, он надеялся и верил. А у вас ничего этого нет. Согласитесь, это самый настоящий ад. Как же прав был Данте, у которого в "Божественной комедии" написано на вратах ада: "Оставь надежду всяк сюда входящий".