Терпение дьявола
Шрифт:
Худая женщина замерла в нерешительности.
– Все настолько серьезно? – уточнила она.
– Более чем.
– Черт, – пробормотала Катрин Декенк и отступила на шаг, пропуская жандармов в квартиру. – Моя дочь вернется из школы минут через сорок. Я прошу вас уйти до ее прихода. Не хочу, чтобы она слышала разговоры об отце.
Людивина кивнула, проходя в коридор. В квартире было несколько тесных комнатушек, паркет скрипел под ногами, крашеные стены явно требовали ремонта. Но Катрин Декенк задекорировала их прямоугольниками ткани с восточными мотивами. Она провела жандармов в маленькую гостиную, и те уселись на низкий потертый диван. Людивина отметила, что в комнате нет фотографий ни самой Катрин, ни ее дочери.
– Вы ведь арестовали его не только из-за той истории с кладбищем, да? Не за осквернение могил?
– Верно, мадам, – кивнул Сеньон. – Кевин Бланше перешел на следующий уровень.
Катрин Декенк как будто не удивилась. Людивина, сидя напротив, воспользовалась возможностью ее рассмотреть. Лицо молодой женщины можно было бы назвать красивым, если бы не болезненная худоба, от которой втянулись щеки, запали глаза и резко обозначилась линия челюсти. Казалось, будто большая голова с трудом удерживается на тоненькой, хрупкой шее. Кисти, торчащие из длинных рукавов футболки, выглядели почти прозрачными. Широкие штаны цвета хаки скрывали бедра, но было ясно, что там тоже одни кости. Сгибов локтей не было видно под рукавами, и Людивина подумала, уж не начала ли Катрин Декенк снова колоться. Впрочем, никаких признаков вроде остекленевших глаз, отсутствующего или слишком пристального взгляда не было.
– Что он натворил на этот раз? – спросила Катрин.
– Он имеет прямое или косвенное отношение по меньшей мере к двум убийствам, – спокойно сообщила Людивина.
Катрин, прикрыв губы, издала долгий вздох.
– Этого можно было ожидать.
– Вы не удивлены?
– Вы же видели его. И что, удивились?
– Но вы явно знаете его лучше, и…
– Нет, лучше всех его знают психиатры. А я знаю, только каким он был раньше. И не в курсе, во что он превратился сейчас.
– Каким же он был раньше?
– В двадцать лет? Он был добрым, внимательным. Мы познакомились на концерте металлической группы. Хороший парень, немного мечтательный…
– Он уже тогда был сатанистом? – перебил Сеньон.
– О’кей, сатанизм всегда был его слабостью. Из-за этой фигни у всех металлистов дурная репутация. Тупой стереотип, фишка такая. Но да, Кев попался на крючок. Хотя в те времена для него это было спасением – вера в то, что он живой, сильный, не такой, как все, понимаете?
– Он действительно верил в эту чушь?
Катрин Декенк пожала костлявыми плечами:
– Когда мы были вместе, он вроде подзабил. Мне казалось, что на какое-то время я его успокоила и ему уже не надо было этого. А потом опять… Кевин ловит эмоции, как радар, ему с этим очень трудно. Словно живет с содранной кожей…
Людивина на это ничего не сказала, но в свете недавних событий последнее сравнение было некстати.
– Рождение дочери его не утихомирило? – спросила она.
– Нет, наоборот. Мы были молоды, и у него сорвало башню, все стало хуже, чем раньше. Меня-то как раз это привело в чувство, а Кев… Он слетел с катушек. Не то чтобы до этого он был уравновешенным, нет. Я подозревала, что без меня он вытворяет разные пакости, но по глупости думала, что смогу ему помочь и у нас все наладится… А вышло по-другому. Если честно, я была по уши влюблена и вела себя как дура. Типа такая мать Тереза, спасительница заблудших. Потому и держалась как-то, а потом решила, что хватит с меня этого дерьма. Я ушла от Кева, когда он взялся за Лилит.
Людивина с некоторым изумлением слушала этот монолог. Катрин Декенк внезапно оказалась очень разговорчивой.
– Спасибо за откровенность, – сказала она.
– Знаете, мне как-то полегчало. Я ни с кем не говорю о Кеве.
Разве что с фликами, которые доставали вопросами, где его найти. Но раз уж вы его задержали…– Вы его боитесь, да? – догадалась Людивина.
Катрин Декенк медленно кивнула:
– Мне и правда легче. Намного. Даже не ожидала.
Сеньон, скрючившийся в три погибели на низком диване, обхватил колени.
– Вы сказали, он взялся за дочь. Что он с ней сделал?
Катрин Декенк поморщилась. В ее глазах промелькнул гнев, затем печаль.
– Когда Лилит родилась, Кев опять взялся за свои сатанистские штучки. И как раз перед арестом он…
Женщина с трудом сглотнула, и Людивина поспешила сменить тему:
– Как дела у вашей дочери сейчас?
– Хорошо. Ей назначили операцию через месяц, когда учебный год закончится. Врачи много лет говорили, что надо подождать, когда она подрастет. Тогда они смогут все… исправить и следов почти не останется. К тому же это дорого, даже если социалка оплатит часть. У меня не было таких денег, надо было подкопить. Но я убрала все знаки, какие смогла, когда она была маленькая.
Людивина похолодела, смутно догадываясь, о чем речь.
– Сколько ей?
– Скоро тринадцать. Ей, конечно, тяжело приходится. Особенно сейчас.
– Но, насколько мы поняли, вы часто навещали Кевина Бланше в Вильжюифе все эти годы, – с недоумением сказал Сеньон.
Катрин Декенк уставилась в пол, виновато кивнув.
– Лилит хотела видеть отца. Четыре года я упиралась, но не могла ж я вечно отказываться. Как ей объяснишь? Она знала, что ее изувечил отец, над ней каждый день смеялись в школе, но постоянно упрашивала меня. Однажды, когда ей было восемь, она пришла и сказала: «Я знаю, что папа в дурдоме, но хочу понять, почему он это со мной сделал. Мне нужно знать, кто он такой». Восемь ей было, представляете? И тогда я отвезла ее в Вильжюиф. И потом возила каждый раз, когда она просила.
– А за эти несколько лет вы замечали улучшения в его состоянии?
– Да, конечно. Это было очевидно. – Катрин рассмеялась, нервно и невесело. – Я даже думала, что… вдруг когда-нибудь он станет хорошим отцом. Представляете? Собиралась его простить… Идиотка!
– Почему? Каким он был, когда его выписали?
– Сначала вроде нормальным. Но это он притворялся, чтобы потом посильнее нас удивить. Всех обдурил, и меня, и своих психиатров. А как только оказался на свободе, снова взялся за свое.
– Осквернение могил? – вспомнил Сеньон.
– Он постоянно говорил о Сатане и всякой мерзости…
Людивина подалась вперед:
– Он не упоминал о какой-нибудь особенной встрече?
Катрин Декенк внимательно посмотрела ей в глаза:
– Вы о дьяволе? Еще бы. Сначала все о каком-то человеке. Говорил: «Моя жизнь скоро изменится! Вы не поверите!» Это уж точно, не поверим… А когда он заявил Лилит, что ее истинный отец – Сатана и скоро она с ним познакомится, я выставила его за дверь и запретила видеться с дочерью. Тогда флики и стали выпытывать у меня, где он.
– Вы знаете, кто этот человек, которого он называл Сатаной? – спросила Людивина.
– Дьявол, кто же еще! Кев в это верил на все сто. Реально думал, что встретил дьявола.
– Но у дьявола должно быть человеческое имя, – сказал Сеньон. – Может, Кевин говорил вам нечто такое, что поможет установить его личность?
– Кроме того, что его зовут Сатана, это его покровитель и могущество его безгранично? Нет, не говорил.
Людивина и Сеньон задали еще несколько вопросов, и вдруг открылась входная дверь. Катрин Декенк вскочила от неожиданности, будто испугалась, что явился Кевин Бланше. На пороге гостиной стояла девочка с тяжелым школьным рюкзаком на спине и улыбалась гостям. У нее на голове была черно-бордовая бандана, скрывавшая лоб от бровей до волос, длинных и темных.