Терпение дьявола

Как только стали сгущаться сумерки, жандармы взяли помповые ружья, проверили магазины, застегнули бронежилеты и убедились, что шнурки крепко затянуты. Перед началом штурма все разбились на группы и переключились на один радиоканал. По полю растянулись три колонны, словно щупальца невидимого осьминога, и развернулись, не снижая скорости, чтобы окружить ферму в темноте.

Людивина, Сеньон и Гильем бежали в высокой траве, стараясь дышать ровно, чтобы не закололо в боку и не рассеялась концентрация. Все трое не спускали глаз с темного силуэта фермы, готовые в любую секунду броситься на землю или вступить в бой. Группа Жана-Луи Эрто остановилась сбоку от дома и ждала, пока Ив со своими людьми займет позицию. Людивина подняла кулак, сигнализируя о том, что они на месте и прикрывают остальные постройки.

– Сеньон, смотри за сараем, – приказала она. – Гильем, на тебе амбар и стойло. Я беру вагончик. Не двигаемся.

Тяжело дыша, они направили оружие стволом в землю, готовые вскинуть его при первой же необходимости.

Один из людей Эрто подобрался к освещенному окну и заглянул внутрь, затем энергично кивнул товарищам на входную дверь. Эрто, приблизившись к крыльцу, дождался подтверждения от разведчика – тот еще раз заглянул в окно и поднял большой палец. Один жандарм открыл дверь, Эрто первым ворвался внутрь, а за ним в логово Михала Баленски бросились четверо подчиненных с криком «Жандармерия!».

Людивина пристально смотрела на темный силуэт вагончика.

В доме раздались выстрелы, приглушенные стенами, белые вспышки за окнами озарили двор. Затем ферму сковала страшная тишина.

Людивина, выхватив из-за пояса рацию, вызвала Эрто и его людей.

Рация ответила треском помех.

В небе вдруг расступились облака, и любопытная луна посмотрела на них своим огромным серебристым глазом, освещая фермерские постройки и окрестные поля.

Тишину по-прежнему ничто не нарушало.

23

Где-то в ночной темноте затявкала лиса. Тявканье перешло в скорбный вой, показавшийся Людивине мучительным стоном.

Она обернулась к Сеньону и Гильему.

– Почему Ив не отвечает? – озабоченно спросил здоровяк.

Людивина еще раз вызвала по рации Эрто, затем Ива, но опять услышала только неприятное потрескивание.

– Черт, – бросила она. – Идем в дом.

Сеньон схватил ее за плечо:

– Дождемся подкрепления. Если парни попали в ловушку, втроем туда соваться нельзя!

– А если девушка там и он держит ее в заложниках?

– Лулу, у нас с тобой для этого нет спецподготовки. – Сеньон пристально смотрел на нее, глаза белели в темноте.

– Почему майор тоже не отвечает? – подал голос Гильем. – Может, проблемы с радиосвязью?

Тут из дома вышли двое жандармов, качая головой. Вид у обоих был спокойный. Никакой паники. Один из них поднял вверх большой палец, глядя на Людивину.

– Ну вот, проблемы со связью! – с облегчением констатировал Гильем. – Парни его взяли!

– Надо обыскать сарай, – сказал Сеньон.

– Сначала вагончик, – возразила Людивина.

Михал Баленски просидел там до вечера, не выходил несколько часов, и нужно было выяснить, что он там делал. Может, у него там разделочный стол? Или инструменты из личной коллекции? А то и что-нибудь пострашнее…

Людивина встала у двери, Сеньон взялся за ручку и резко дернул ее. Девушка, ступив на подножку, шагнула внутрь и включила фонарик, а «зиг-зауэр», готовый сеять смерть ради ее защиты, нацелила в неизвестность.

В ноздри ударил тот же резкий металлический запах, что бывает в мясницкой лавке, но гораздо более концентрированный, пронзительный и едкий. Зловещий.

Луч фонарика мазнул по грязным стенам, заляпанным темными пятнами, подтеками и брызгами, старыми и свежими. Кривыми спиралями с потолка свисали причудливые сталактиты, и Людивина догадалась, что это липкие ленты, залепленные бесформенными скоплениями мух. Десятки лент повсюду. Тысячи черных трупов. Некоторые мухи все еще слабо жужжали на этих омерзительных гирляндах. Сколько же лет Михал Баленски собирал эту коллекцию, чтобы накопилось столько экспонатов?..

В центре значительную часть пространства занимал тяжелый буковый стол, застеленный куском белого полипропилена. В круг света от фонарика попали сотни порезов на скатерти, кое-где их края были покрыты бурой каймой… Людивина поняла, что это огромная мясницкая разделочная доска. И ею часто пользовались.

Затем свет заиграл бликами еще на одной коллекции. Ножи, топоры, резаки, сверкая начищенными лезвиями, висели на планке вдоль стены…

Людивина затаила дыхание.

Она медленно поворачивалась дальше. Длинная полка над столом была забита бутылками с химикатами, сбоку лежала стопка прозрачных пластиковых пакетов и аппарат для вакуумной упаковки. Для упаковки определенного товара…

На полу громоздились большие ведра с буро-красными следами недавнего содержимого.

На краю светового круга фонарика что-то было. Что-то покачивалось на легком сквозняке. Большое и страшное. У Людивины быстрее забилось сердце. Она медленно переместила конус света вверх и увидела привинченную к потолку рельсу с мясницкими крюками, а затем – натянутый между стенами стальной трос, на котором висела Диана Кодаэр.

Людивина вскинула руку с оружием, чтобы защититься от ужаса, и прикрыла рот сгибом локтя.

Лицо девушки было пустой маской с опущенными веками, тело свисало, как мятая пижама. Плечи сползли на талию, под ними темнели лобковые волосы, грудь болталась двумя сдутыми шариками с розовыми сосками. Руки и ноги сушились в стороне, порезанные на полоски, которые влажно поблескивали. Диана Кодаэр, лишенная содержимого, превратилась в чудовищный пазл, в расчлененную кошмарную куклу. С нее методично срезали весь кожный покров.

Людивина сжала рукоятку пистолета, осторожно убрав палец со спускового крючка, чтобы не выстрелить от ярости.

Этот резкий запах мяса и крови был запахом Дианы Кодаэр, девушки с опущенными веками, которая болезненно улыбалась обвисшими губами.

Людивина, запрокинув голову, смотрела на луну, будто пыталась найти ответы в ее единственном глазу, и жадно глотала свежий ночной воздух. Имя Дианы было лишь очередной строчкой в длинном списке жертв из скоростного поезда и ресторана… Было до этой скорбной, нестерпимой встречи лицом к лицу.

Она же совсем ребенок.