Том 4. Письма 1820-1849

Путь был скучен, но не утомителен; дорога и постоялые дворы сносны. Мы каждую ночь останавливались на ночлег, а потому приехали сюда только на пятый день… На этот раз мне не удалось остановиться в Калуге и повидаться с госпожой Смирновой, но рассчитываю сделать это на обратном пути… Свидание с нею, приятное всюду и при любых обстоятельствах, будет мне сугубо приятным при возвращении из царства теней…

Сегодня суббота, 31 августа. Я уеду, наверно, числа 4–5 сентября и надеюсь быть в Москве к 10-му, где располагаю пробыть лишь столько времени, сколько потребуется на покупку мест в почтовой карете, которая должна привезти меня к тебе, — так что числу к 15-18-му надеюсь, с Божьей помощью, завершить многотрудную задачу, которою я возложил на себя. Но я не сомневаюсь, что по приезде в Москву я получу от тебя письмо. Это совершенно необходимо…

Что касается дел — они, насколько я могу судить, находятся в удовлетворительном состоянии. Приказчик, которому поручено управление, тот Василий, о коем ты так много слышала, действительно хорошее, честное и преданное существо, заслуживающее, мне кажется, полного доверия. Раздел совершится зимою^*; а до того времени наличные деньги будут разделены пополам. Что до окончательного расчета, то каждому достанется по крайней мере тысяч пятнадцать-двадцать доходу, и есть надежда, что в дальнейшем он еще возрастет… Во всяком случае, будущее предвидится лучше настоящего и дети могут рассчитывать на большее, чем мы сами… Единственная надежда, которою лично я дорожу, — это надежда увидеться с тобою…

Прости, милая моя кисанька. Все еще надеюсь получить от тебя весточку еще до отъезда отсюда.

Мне не терпится узнать о твоих делах и деяниях после 19-го…Скажи Анне, что я очень досадую на себя, что все еще не написал ей, и прошу у нее прощения со всем смирением, какое только допускает отцовское достоинство. Но пусть она пожалеет мои нервы, которые от писания расстраиваются до последней степени. — Прощай. Обнимаю детей, особенно же их мать.

Тютчевой Эрн. Ф., 13 сентября 1846 *

127. Эрн. Ф. ТЮТЧЕВОЙ 13 сентября 1846 г. Москва

Moscou. Ce 13 septembre <18>46

Enfin, ma chatte ch'erie, me voil`a revenu ou plut^ot remont'e `a la surface. Ce n’a pas 'et'e sans peine, je t’assure. Je me sens tout heureux d’^etre de plain-pied avec toi. C’est hier, le 12, que je suis arriv'e apr`es avoir quitt'e le 8 la ville historique, mais tr`es peu magnifique de Briansk. Mon fr`ere m’avait accompagn'e jusque l`a, et c’est sur la vue de la Desna que nous nous sommes dit adieu.

Mon intention, tu le sais, avait 'et'e de prendre le chemin de Kalouga, o`u je devais aller me reposer un jour ou deux aux pieds de Mad. Smirnoff et puis faire deux autres visites qui se trouvaient tout naturellement 'echelonn'ees sur mon chemin. Mais `a mesure que j’avancais dans cette direction, les routes devenaient tr`es impraticables, les chevaux de poste si rares, les retards et les embarras de tout genre par suite de cette disette des chevaux si intol'erables que finalement je perdis patience et courage, et compris que je n’'etais pas de force `a remonter ce courant. Si bien qu’arriv'e sur cette odieuse route de Kalouga aux postes les plus rapproch'ees de celle de Toula (tu vois bien que je te fais faire un cours de g'eographie indig`ene et que tu aurais besoin d’avoir sous les yeux une carte pour me lire avec fruit) — arriv'e donc `a l’endroit le plus rapproch'e de la route de Toula qui est chauss'ee, je me suis senti tout naturellement aller `a la d'erive et finis par tomber dans cette voie meilleure qui mit fin `a toutes mes perplexit'es et me conduisit en vingt-quatre heures `a Moscou, o`u je ne serais pas arriv'e avant cinq `a six jours, si j’eusse pers'ev'er'e dans mes premiers errements…Telle est la version officielle que je te pris de communiquer `a ceux qui auraient peut-^etre la curiosit'e de te demander, comment il se fait qu’ayant 'et'e si proche de Kalouga j’ai pu renoncer `a y aller… les mauvaises routes ont tout fait. Mais la v'eritable, celle que je ne dis qu’`a toi pour le sceau du plus grand secret, c’est qu’il y avait vingt et quelques heures que je n’avais plus lu de tes nouvelles et que gr^ace `a cette habitude laiss'ee `a mon imagination, elle y prenait de si furieux retours que je ne pouvais loin les endurer. Ma soeur m’avait bien 'ecrit qu’il y avait une lettre de toi qui m’attendait `a Moscou. Mais j’ai fait la r'eflexion que la suscription de la lettre n’'etant pas de ton 'ecriture, cette lettre, apr`es tout, ne prouvait rien. Qu’en dis-tu? N’'etait-ce pas ing'enieux de sd’une r'eflexion. Aussi, `a peine avais-je lu `a mon arriv'ee ces deux lettres qui 'etaient l`a que j’ai senti, je l’avoue, un vif regret et comme un remords d’avoir si r'esolument br^ul'e la Smirnoff, et le remords 'etait d’autant plus fond'e que j’ai su par une de mes tantes qui demeurent dans le gouvernement de Kalouga que Mad. Smirnoff lui avait parl'e avec beaucoup d’affection de moi, lui faisant toute sorte de questions sur mon pass'e le plus recul'e, dont elle s’imaginait que cette bonne tante devait ^etre amplement instruite. Enfin quoiqu’il en soit, tu vois bien que ton livre d’oracle a dit vrai, au moins sur une question, et s’il est aussi renseign'e sur l’autre, nous pouvons d`es `a pr'esent commencer nos pr'eparatifs pour c'el'ebrer notre prochain jubil'e…^*

Hier j’ai d^in'e chez les Souchkoff avec la cousine Mouravieff et Sophie^* qui devaient partir aujourd’hui pour la campagne. Leur pr'esence m’a valu un compl'ement de nouvelles sur vous et j’ai su `a cette occasion que tu t’es mise s'erieusement `a l’'etude du russe. C’est bien fait. Il y a l`a assur'ement de quoi combler bien des loisirs. En attendant je vois, ma chatte ch'erie, que tu t’ennuies consid'erablement, comme de coutume, et que mon absence ne t’a pas jet'e dans les distractions, comme je m’en 'etais flatt'e. Puisqu’elle n’a pas eu le r'esultat, elle n’est donc pas bonne `a rien, et je m’en vais aussi `a y mettre un terme le plut^ot possible.

C’est le 18, mercredi, que je partirai d’ici par la nouvelle voiture de poste qui fait le trajet en 46 heures, et c’est par cons'eq<uent> le vingt au soir que je puis me flatter de vous revoir… [29] Je te ram`ene Loukiane ^* , puisqu’on m’a dit que tu le regrettes. Et tu peux compter qu’il ne te regrettait pas mieux, car depuis trois semaines qu’il avait son cong'e, il 'etait sur le pav'e et y serait probablement rest'e…

29

Далее две строки густо зачеркнуты.

J’embrasse les enfants et Anna `a qui j’'ecris incessamment pour bien finir.

Voici un poste-scriptum pour le Prince Wiasemsky `a qui j’envoie une pi`ece de vers du jeune Aksakoff, celui qui est aupr`es de Mad. Smirnoff<sup>*</sup>. Ces vers, `a ce qu’il para^it, ont 'et'e 'ecrits `a la suite d’une orageuse discussion, o`u l’indulgence quelque peu int'eress'ee de la dame pour les faiblesses humaines est venue se heurter contre la vertueuse intol'erance du jeune homme. Ces vers seraient assur'ement une impertinence pour la personne `a qui ils sont adress'es, s’il n’'etait pas convenu et accept'e qu’en vers comme sous le masque on peut dire `a peu pr`es tout impun'ement. En effet, les vers n’ont jamais prouv'e qu’une chose: c’est le plus ou le moins de talent de celui qui en fait… Et ceci commence `a devenir vrai m^eme pour la prose. J’en excepte toutefois celle que je t’adresse. Adieu, ma chatte.

T. T.

Перевод

Москва. 13 сентября <18>46

Вот, моя милая кисанька, я и вернулся, вернее сказать, выплыл на поверхность. Уверяю тебя, это было непросто. Я чувствую себя совершенно счастливым, оттого что нахожусь теперь на одном уровне с тобой. Вчера, 12-го, я прибыл сюда, покинув 8-го числа исторический, но не отличающийся великолепием город Брянск. Брат проводил меня, и мы простились с ним на берегу Десны.

Ты знаешь, что я намеревался ехать через Калугу, где предполагал передохнуть день-два у ног г-жи Смирновой и затем сделать еще два визита прямо по пути. Но по мере того, как я продвигался в этом направлении, дороги становились все непролазнее, почтовые лошади так редки, задержки и препятствия всякого рода из-за отсутствия лошадей так нестерпимы, что в конце концов я потерял терпение и мужество и понял, что я не в состоянии плыть против течения. И так проехав по отвратительной калужской дороге до почтовой станции, ближайшей к дороге, ведущей на Тулу (видишь, я преподаю тебе курс местной географии, и для того, чтобы с пользой прочитать мое письмо, тебе следует иметь перед глазами карту), итак, прибыв на станцию, ближайшую к тульской дороге, которая представляет собой шоссе, я почел совершенно естественным отклониться от намеченного пути и в конце концов ступил на этот лучший путь, положивший конец моим злоключениям и приведший меня через сутки в Москву, куда я бы прибыл на пять-шесть дней позже, если бы упорствовал в первых своих заблуждениях…Такова официальная версия, которую я прошу тебя сообщать всем, кто вздумает поинтересоваться, как получилось, что, будучи так близко от Калуги, я не заехал в нее… Все совершили дурные дороги. Но настоящая причина, которую я сообщаю только тебе и под большим секретом, та, что будучи уже более двадцати часов без весточки от тебя, я почувствовал, что привычка читать твои письма, уступившая было воображению, вдруг так взыграла во мне, что я ничего не мог с собой поделать. Сестра писала мне, что в Москве меня дожидалось твое письмо. Но я подумал, что раз надпись на конверте сделана не твоей рукой, то это письмо в конце концов ничего не доказывает. Что ты скажешь на это? Что отнюдь не умно руководствоваться предположениями? Вот и я по своем прибытии прочитал два дожидавшихся меня письма и, признаться, испытал глубокое сожаление и даже некоторое угрызение совести за то, что так решительно проехал мимо Смирновой, угрызение это тем более имело свои основания, что от одной из своих тетушек, живущей в Калужской губернии, я известился, что г-жа Смирнова говорила обо мне с большим участием, расспрашивала ее о моем самом отдаленном прошлом, воображая, что милейшая тетушка всецело о нем осведомлена. Словом, как бы то ни было, ты видишь, что твоя книга оракула не обманула, по крайней мере в одном, и если она скажет правду и о другом, мы можем уже теперь начать готовиться к празднованию нашего близкого юбилея…^*

Вчера я обедал у Сушковых с кузиной Муравьевой и Софьей^*, которые сегодня уезжают в свое имение. Благодаря их присутствию я получил дополнительные сведения о вас и узнал, что ты всерьез принялась за изучение русского языка. Это хорошо. Этим занятием действительно можно наполнить свои досуги. А пока я вижу, моя милая кисанька, что ты, по своему обыкновению, сильно скучаешь и что мое отсутствие не подвигнуло тебя броситься с головой в развлечения, как я льстил себя надеждой. А раз оно не дало своих плодов, то оно и вовсе напрасно и я поспешу положить ему конец как можно скорее.

Я выезжаю отсюда 18-го, в среду, и еду в новой почтовой карете, которая совершает поездку в 46 часов, и, следовательно, двадцатого вечером я могу льстить себя надеждой увидеть тебя… Я привезу тебе Лукьяна^*, поскольку мне сказали, что ты с сожалением вспоминаешь о нем, и ты можешь рассчитывать на то, что и он не меньше вспоминает о тебе, потому что эти три недели, что он был отставлен от дела, он был без пристанища и, возможно, так бы и оставался…