Угличское дело. Кинороман

– Радости вам немного будет.
– печально заметила царица.
– Мать безутешную терзать.

– Здесь ни у кого радасти нет, матушка.
– сказал митрополит Геласий.
– И воли своей. Службу сполняем.

– Скажи, царица.
– вступил Василий Шуйский.
– Зачем на Битяговского народ натравила? Зачем боярыню Волохову в кровь избила? Или знаешь чего? Не таись.

Царица Мария всплакнула.

– В том что была винюсь. Милости буду просить для себя и семьи. Горе. Горе великое нас разума лишило. Владыко Геласий, прошу будь моим заступником перед государем и патриархом. Не было злого умысла ни у меня, ни у братьев.

– Кого ни возьми.
– посетовал Вылузгин.
– все показывают, что вы народ возмущали. Михаил Нагой весь сброд посадский в брусенную избу направил.

Вылузгин сверился со списком в руках.

– "Жги да неси!" - кричал...А в брусенной избе добро государево...Поезд с казной в Москву готовился...Где это все? Кому ответ держать? С кого требовать?

– С Углича требуйте.
– сказала царица.
– А мы и так все потеряли. Все пошло прахом.

Вылузгин не поверил.

– Ни одно ваше подворье никто не тронул.

Царица серьезно ответила.

– А мечта? Когда мечта кончилась, так и жизнь кончилась.

ХХХ

На берегу Волги овальный зеленый лужок. Пасутся здесь корова Зорька и верблюдица Васька. На краю лужка развалился Барабан. Вяло махал хвостом, завлекал грузных весенних мух. Торопка стоял перед Дашей, прятал что-то за спиной.

– Я тут тебе...Мелочи надрал всякой.
– он протянул Даше охапку мелких и звонких весенних цветов.

– Зачем это мне?...Чай не корова.

– Ох и язва ты, Дашка. Прям как матушка.

– Может потому и понравилась тебе?...Красивые. Духмяные.

– Жаль не лето сейчас Летом я бы тебе показал. Есть у меня в Николинском лесу заповедная полянка.

– Чего выдумал. По полянам шастать. Летом хороший хозяин из работы не выходит. Каждый день бережет.

– Так мы по ночам...Чтобы дни беречь.

И Торопка попытался...Даша отбилась без потерь.

– Чего выдумал. Без венца и не смей.

– Так я так. Подготовиться.

– На Барабане готовься.

Барабан все слышал и все понял. Тут же резво подался в сторону.

– И вообще...- добавила Даша.
– Мы с матушкой совсем скоро из Углича уйдём.

– Куда это?

– В Сибирь с казаками. Здесь нам жизни не будет. Торопка!

Вмешалась в столь приятный разговор верблюдица Васька. Оторвалась от молодой свежей травки и, ничем не смущаясь, направилась в сторону города.

– Чего сидишь, Торопка, стрелец. Показывай, какой ты богатырь.

– Стой, Васька! Стой! Барабан.

Барабан благоразумно остался на месте. Торопка храбро встал перед идущей вперед Васькой и начал храбро пятиться назад.

– Стой. Стой. А вот я тебя сабелькой по ребрам. Что ты...Что ты.

Василиса медленно проплыла мимо остолбеневшего Торопки. Раздался смех Даши и глухое урчанье Барабана. Натурально оплеванный стоял могучий богатырь Торопка. Все лицо и кафтан. Малиновый страстотерпец.

ХХХ

Пыточную смастерили быстро. Освободили половину подклета в дворце. Поставили дыбу и развели очаг. Перед сидящим Василием Шуйским на дыбу подвесили полуголого худого мужика с треугольным кадыком. Пальцы его ног скребли земляной пол. Вокруг дыбы палач в кожаном фартуке свежим веником мел пол и ворчал.

– Ходят. А как я им здесь выход дам? В Москве таки-да. У меня там и дыбка новая отлаженная и плита каменная.

Палач посмотрел на повешенного.

– Как будто блинов нажрался, собачий сын, а не на дыбе второй день висит. Что скажешь, княже?

– Ты здесь, господин.

Палач поставил веник в угол и ворча зашел за дыбу и потянул веревку. У мужика начали хрустеть суставы и он начал тихо верещать. В самый напряженный момент веревка лопнула. Подвешенный упал на землю, тихо застонал с облегчением.

– И что ты будешь делать.
– возмутился палач.
– З копейки отдал за веревку...Куролесы. Изгрызут державу. А ты не квохчи.
– двинул палач тяжелым сапогом в голые ребра. Э-хе-хе. Как для себя берег. А придется тебе ...

Палач вытащил из сундука толстую белую веревку и медленно подвесил мужика снова на дыбу.

– Погоди.
– Василий Шуйский поднялся.

– Ты погоди, княже.
– палач свистнул.-Тимофейка, стулу тащи.

Молодой помощник приволок резной стул с парчовой подушкой. Палач поклонился.

– Здесь садись, князь.

– Вот же.
– сказал Шуйский.
– Как у брата Петра.

– Все под Богом ходим.

– Это да. Кат святому брат. Говорить он может.

– Я тонко работаю.

– Похвалить тебя да как-то непонятно. Ремесло твое смутное

– Ремесло как ремесло. Допытывать будешь?

– Спросить кое-что хочу.

– Спрашивай.
– кат резко рванул веревку и мужик упал на колени перед Шуйским.

– Откуда про подмену царевича слышал?

– Я на торжище...На торжище приехал. Солому привез. У нас в Куняево солома.

Шуйский посмотрел на палача. Тот резко рванул веревку. С больным криком мужик пополз вверх. Шуйский сделал знак и палач снова отпустил веревку..

– Слушай, солома. Отвечай, про что спрашиваю.

– Кузьма Ряшка. Холоп Афанасия Нагого сказывал. Видел царевича после смерти его в тереме Афанасия. С евоной дочкой в микитки играл.

ХХХ

Вечером сидел Акундин под образами, слушал как гоняет по двору Макеевна Торопку, пытаясь покарать за оплеванный кафтан и чистил зубы тряпочкой и мелом. Совсем как князь Шуйский. Говорил восторженно Русину Ракову.

– Вот буря!! Жила бы на Москве, точно бы лубками непотребными из-под полы торговала.

– Ты князю все обсказал?

– Как записал так и обсказал.

– Тогда хорошо.
– староста поднялся.
– Пойду. Завтра делов ...

Во дворе Русин попытался утихомирить Макеевну, плюнул и вышел за ворота. Было темно, но это Русина не пугало, если знал он все до самого краешка в этом городе. Пошел по деревянной мостовой, обходил гнилые доски и лужи. Однако, всадника позади не услышал. Пех обернул копыта лошади мешковиной. Поравнялся с Раковым. Все закончилось в три мгновения. Раз. В руке Пеха появился тонкий как игла стилет. Два.