Угличское дело. Кинороман

Издали за похоронами наблюдали Рыбка и Каракут.

– И не жил вовсе, малец, по-своему.
– посочувствовал Рыбка - Чужую жизнь топтал. Вот и не сошлось.

– Андрюху хорошо спрятал?

– Так хорошо, что забыл куда.

– Вечером к лекарю иноземному наведаться надо. Про кобыльник распросить.

– Не верю я.

– Чему не веришь?

– Не верю, что не знал он, из чего царевичу снадобье готовил.

ХХХ

В покои царицы Марии Нагой ворвался брат Михаил. Не говоря ни слова, прошел мимо и начал со злостью разбрасывать готовые к выходу одежды.

– Что ты делаешь? Что?

– Лалы где? Яхонты?

Нашел шкатулку и открыл. Переливались драгоценности, тускло блестели золотые украшения. Михаил захлопнул крышку, а царица вцепилась в брата.

– Не дам! Не сметь!

Михаил отмахнулся. Освободился от слабых объятий. Тяжело задышал прямо в знакомое лицо.

– Надо, сеструха. Вот так вот надо...Вылузгину дадим, князю...Митрополита не обидим.

– Не поможет...Не поможет.

– От костра убережет...Слышишь? Что цацки твои, коли семья гибнет?

ХХХ

Каракут наведался к Тобину Эстерхази в его лабораторию в летней недостроенной поварне. Смотрел, как лекарь смешивал в колбе разноцветные компоненты. Причмокивал.

– Гауделюс. Где он у меня?

Лекарь взял с полки тонкостенную стеклянную бутыль.

– 7 капель.

Добавил в колбу. Задумался и долил в колбу все содержимое бутыли. Поставил колбу на огонь и спрятался за металлическим щитом с прямоугольным окошком. Колба нагревалась, и ничего не происходило. В это время в лаборатории появился Каракут.

– Что?
– удивился лекарь.
– Ты кто?

– Забыл, наверное, лекарь. Я Федор Каракут. Казак Сибирского посольства.

– И чего тебе надобно, казак Каракут.

Федор осмотрелся. Поднял со стола увесистую железку.

– Череподыр какой у тебя знатный. Мастера Скудетто литье.

– Знаешь? Откуда, удивительный казак?

– В Венеции. У Матео Барабанти учеником три года в ошейнике проходил.

– Ты знаешь маэстро Барабанти?

– Знаю? Когда старик сломал ногу, он только мне доверил накладывать шину.

– Не верю. Маэстро Барабанти - это священный трепет для всех кто посвящен в магию четырех элементов. Чтобы он доверил свое здоровье какому то московиту почти татарину?

Каракут улыбнулся.

– Знакомый припев.

– И ничего смешного. Разве есть среди вас знающие врачеватели? Разве способны вы создать что-то сложно-великое? Вот ты? Казак. Знаешь ты рецепт декохта из зубьев анатолийской ехидны и слез кападокийских девственниц для лечения волнующего прострела?

– Признаться нет.

– Вот. Вот. Ленивы вы и не любопытны. Был здесь один...Лекарь. Чистотелом лечил бородавки. Сосуд суеверий. А ведь всякий кто знаком с трудами Парацельса и Гиньоля знает, что здесь первейшее средство - слюна одноглазого или рог индейского единорога.

– Ты царевича пользовал, великий мастер?

– А что тебе?

– Царевич падучей мучался и у меня в посольстве один казак страдает. Хотел у тебя немного мудрости раздобыть, а лучше пол скляночки со снадобьем волшебным.

– Сперва скажи, где в Венеции маэстро Брабанти живет?

– Так. Виа Гранде. Третий дом со змеиной лестницей, рядом с палаццо Ветренниц.

– Да.Да. Но как поразительно. Темный московит и грандиозный Брабанти.

ХХХ

И вновь Василий Шуйский встретился с царицей Марией. И лицемерие удвоилось. Царица Мария рыдала, князь Василий утешал.

– Если позволишь, царица.

Царица взяла платок.

– Что с нами будет, князь Василий?

– Плохо дело, царица. Что скрывать? Служилых людей побили, посадских возмутили. Никто такое не простит. Земля наша только в себя приходить стала после грозного правителя. Со шведами замирились, с ляхами не воюем. А тут внутри смута. Не простит правитель.

– А Дума? Дума разве не встанет? Ведь не смерды мы, не черное тягло. И Углич наш город удельный.

– Дума? Думе нынче думать не велят, царица.

– Что же это? Монастырь? Не хочу. Я жить хочу.

– Кто не хочет? Я вот тоже хочу. Понимаешь, царица? Разве что повинится слезно. Перед царем, патриархом и Думой. Все рассказать обстоятельно. Как братья твои на бунт Углич поднимали, как брусенную избу жгли да грабили.

– Там только Михаил был.

– Что же.
– задумался Шуйский.- Не поняли мы друг друга, царица. Пойду.

– Стой!

Шуйский решил, что поддалась царица. Но вместо согласия с его условиями услышал.

– Утирку возьми.

Только у самой двери он услышал долгожданное.

– Что писать? Говори князь.

ХХХ

Перед царицей Марией стоял Степан с перекинутым через руку платьем.

– Что стоишь? Садись.
– сказала царица Мария.

– Как велено было. Платье принес.

Степан осторожно присел рядом. Царица страстно его обняла.

– Обними, обними меня. Холодно мне, Степушка. Сыночка сегодня проводили.

– Хорошо проводили.- проворчал Степан.
– Митрополит под стол свалился и два блюда скурдыкнули.

– Не жалко тебя меня совсем. Не люба?

– Когда Алену отпустишь? Обещала.

– Некого мне отпускать. 2 недели назад к Хворостининым отправили. Будет теперь старому воеводе постель стелить. А ты забудь. Забудь ее совсем. Меня люби.

Степан подмял царицу под себя и начал ее душить. Хрипел в подкрашенное отвратительно прекрасное лицо.

– Какие же вы чудо-юды. Нелюдь. Себя только видишь Думаешь не знаю, все я про тебя знаю.

Уже в полузабытьи Мария нащупала рукой тяжелый кубок и ударила Степана в висок. Мария выбралась из-под тяжелого обеспамятевшего тела. Позвала слуг. Показала на лежащего Степана.

– Напасть на меня хотел.

– В холодную?
– спросил кто-то из слуг.

– На псарню. Собаки пусть в куски рвут...Душа холопья.

ХХХ

Акундин зашел, низко сгибаясь и держа перед собой свою приказную шапку.