Угличское дело. Кинороман

– Здорово, староста!
– улыбнулся Пех. Три. Воткнул стилет старосте в ухо. Лезвие вышло с другой стороны. Пех выдернул стилет и пришпорил лошадь. Прежде чем упасть навсегда, староста сделал несколько неуверенных шагов...

Конец 9 части.

Часть 10.

Никак не отпускала Андрюху Молчанова чудесная иноземная машина, делающая волшебный напиток. Обдумывал помяс, как сам такую машину построит, да только лучше. Вычерчивал на песке детали.

– Брага? Да хоть вот. Пашеничка. А змея чугунного надо запустить.

И начал Андрюха на песке выдумывать змеевик для своего перегонного куба. И так замечтался, что совсем не заметил, как его окружили три дюжих хлопца.

– Здорово, Андрюх.

– Чего ты, не пужайся. Не дело это пуганым помирать.

– Эй! Погоди!
– на всех парах спешил Рыбка . Был он весел.

– Кончать его будете, хлопцы? Хто последний?

– Ты кто?

– Так это возчик тутошний. Перевожу с того света на этот. Поедешь?

С татями казак расправился быстро. В одной руке рогатка, в другой пистоль, к дулу которого был прикреплен топорик. Первому рогатку воткнул в шею, второго подрубил под левый сосок. Третьего задавил его же плеткой. Все закончилось так быстро,, что Андрюха не совсем и понял, что произошло. Он спросил.

– Так я пойду.

– Так иди.
– согласился Рыбка.
– Только со мной.

ХХХ

Перед Шуйским поставили всех мальчиков. Всех что смогли найти в хозяйстве Афанасия Нагого. Князь присматривался, сравнивал с тем худым, крючконосым лицом, которое увидел в церкви. Не сходилось. Последним Шуйский осмотрел толстого, обсыпанного конопушками, рыжуна и остановился перед Афанасием.

– Нашел?
– усмехнулся Нагой.

– Служба.
– вздохнул Шуйский.
– Пех. Давай этого.

Приставы подвели избитого в кровь, раздетого человека. За ним шел палач в кожаном переднике. Шуйский поморщился.

– Говорил же. Умойте и новую рубаху оденьте. Смотреть страшно.

– Обижаешь, княже.
– проворчал кат.
– Если бы я тебе терем сладил, разве ты бы его прятал? Я свое ремесло во как знаю.

– Вот ты.
– развеселился князь.
– Твое ремесло особое.

– Не хуже чем горшки лепить.
– не уступал кат.
– Потому что нужное.

– Давай сюда.
– позвал Шуйский. Приставы толкнули вперед избитого человека.

– Узнаешь, Кудря?
– спросил князь.
– Про кого на торжище говорил.

– Нет его здесь - с трудом проговорил Кудря.- Выдумал я все.

– Погляди, если выдумал, до смерти забьем.

Кудря замотал окровавленной лохматой головой.

– Выдумал все. Скучно было.

– Играешь, холоп?
– понял для себя Шуйский

– Живу...Пока живется.
– очень гордо и смело выглядел теперь Кудря. Поблагородней природного Рюриковича.

– За кого ты нас принимаешь, князь.
– возмутился Афанасий. Они стояли у возка Шуйского. Терентия увел кат, чтобы закончить свое дело.

– По-твоему, мы ребятенка какого-то убили, а племяша спрятали до поры? Кто ж нам поверит, когда время придет?

– Кудрю видел?
– туманно ответил князь.
– То-то и оно.

ХХХ

И до Макеевны дошло дело. Ждала в толпе перед Судейским шатром своей очереди. Рассказывала толпе.

– Чего тягают? Свояк наш Климентий Мятный Нос седни утром из Нижнего вернулся. Передохнуть не успел, а уже пристав у окошка. А что Климентий здесь может знать, коли он все время в Нижнем проваландался.

Один из приставов потянул Макеевну к шатру.

– Куда тянешь, москаль?
– отбивалась Макеевна.
– Калитку сначала закрой. Выпустил гуся своего всем на потеху.

Под общий смех пристав начал интересоваться своими штанами. Макеевна вбежала в шатер, огляделась быстрым взглядом, искала к кому прислониться. Встала против своего жильца Акундина. Тот поднял глаза и поменялся в лице. Обреченно повертел головой: кому бы передать такое счастье? Все были заняты. Со вздохом Акундин принялся за работу.

– Имя. Звание.

– Будто не ведаешь. Акундинка? С утра так такой теплынький был. Матухной называл за стряпню мою ненаглядную.

– Нападки ваши отвергаю, Макеевна посадская вдова. Имя и звание.

– Тьфу,ты! Молох всепожирающий. Пиши. Колупалов Ефграфий сын Свинохрящев.

Акундин записал, ничего не возражая.

– Акулина Макеевна Федоровна.
– и добавил. Вслух.
– Дурака гоняете?

– С тобой на пару. Шиш тебе теперь мой законный угличский, а не пирожки медовые на вечерю.

На них стали оборачиваться. Акундин заторопился.

– Что по делу знаешь? Что с Дмитрием случилось?

– Меня при том не было. А знаю то, что и все знают. В падучей бился и на ножик накололся.

– Все, хватит. Теперь свободна, Макеевна.

– Ты бы для порядка еще чего спросил. А так, кажется, что и не стоило вам в Углич ехать. Может вы в Москве виноватых назначили.

– Молчи, Макеевна. И я этого не слышал.

– Не слышал. Может ты и про Русина Ракова не слышал?

Акундин зашипел.

– Тихо ты. Совсем с ума сошла. Нельзя про это. О себе не думаешь, о сыне подумай.

– Что ты, Акундинушка. Распетушился. Тебе на вечерю пирожки с капустой или горохом?

– Иди, иди.

– Поняла с горохом. Пошла я Акундинка.

Макеевна отошла, а перепуганный Акндин орал ей вслед.

– Не сметь. Какой я тебе, Акундинка! Я писец. Приказной писец.

– Это еще посмотреть какой ты...- последние слова Макеевна произнесла совсем не слышно.

– Молчать...Я мурзе татарскому Неплюю ложки золотые возил...В самый Касимов. А ты меня Акундинкой.

Акундин встал, потом сел и пытался успокоиться. Перед ним уже новый свидетель стоял.

– Имя, звание.

– Так золотари мы природные. Говняшку по дворам собираем.

– Имя.
– прогудел Акундин. Схватив нос двумя пальцами.

– Крутов. Акундин.

Писец зло бросил перо на стол.

ХХХ

Маленькую домовину с царевичем вынесли из городского собора и через согнанную толпу пошагали в сторону кладбища. Царицу с двух сторон поддерживали братья. За Нагими шло высокое посольство. Мария рыдала громко и пронзительно. Так что выходило совсем ненатурально. На кладбище все закончилось быстро. Быстро прочитали молитву, быстро попрощались. Разве что Василий Шуйский задержался у гроба. Смотрел на бледное теперь навсегда юное лицо и длинный, ровный порез на голой шее. В руках у князя глиняная свистулька - подарок царя Федора. Князь стоял в задумчивости, перебирал свистульку в руках, наконец, решился. Спрятал игрушку в широких рукавах.