Верховный Издеватель

Тень Неба на земле, отражение рая в волжском зеркале.

Диву даёшься: как же это такой-то монастырь - настолько тесно связанный с царской династией, - да не разрушили! Даже ведь почти не тронули, только закрыли... Сто-олько храмов с совершенно не политической историей снесли без следа, а здесь такую наглядную пропаганду "Православия-Самодержавия-Народности" оставили! Самый царский из всех русских монастырей, самый "романовский"! Главное, и видно-то его издалека, со всех проходящих по Волге кораблей: тут уж не только история, а само местоположение - царское. И с такого-то места, с поволжского трона - не убрали!? Недоработочка вышла?.. Впрочем, в поведении маньяков часто бывают такие странности: одного убил, другого - и мог, и хотел, да что-то вот так и не собрался... Так и стоит до сих пор знаменитый монастырь... для кого-то туристический центр, для кого-то - окно в Небо.

Свежий ветер странствий врывался сквозь открытые окна в полупустой автобус, пока ехали по длинному мосту. Что-то маленькое белое порхало от сквозняка по всему салону.

– Слуш`те, я-то думал, это чей-то билет летает, а это бабочка-капустница!
– определил наконец Саша.

– Сказочный город: здесь даже билеты оживают, - заметил Ромка.

До Ипатьевского монастыря добирались с пересадкой: переправились по мостам через две реки: Волгу и Кострому. Всё шло по закону сказки: "За тремя морями, за тремя горами..." Остановку сделали в центре, на площади Сусанина.

Смешно и умильно, как живая, смотрела на ребят собачка-копилка посреди огромной площади, смешно и озорно толклись сотни голубей, как в Венеции - только у подножия не Сан-Марко, а большущей каланчи. Всё весело приветствовало гостей. Будто целый мир подмигнул: "Всё будет хорошо!"

"Хорошо нам здесь быть... И мы вместе - и Бог с нами".

Навстречу попалась семья с крохотным ребёнком, который семенил и бесконечно-монотонно, словно галчонок из "Простоквашино", спрашивал родителей, почему-то до сих пор не удостоившись ответа: "Куда идём? куда идём? куда идём?"

И Кирилл вдруг задумался: а куда идём?

Все четверо потом вспоминали, что очень много смеялись в дороге - а над чем? почему? от чего?.. наверное, от радости. Это была какая-то эйфория. Просто от того, что вместе шли куда-то. Какая разница куда, если вместе?

Многоарочные Торговые ряды казались совершенными в своей простоте, как Колизей. Сквозь них весь мир смотрелся ажурным. Арки обрамляли его - бережно, торжественно, картинно, будто старались выхватить из него что-то главное. Но привычка рассматривать всё в отрыве, изолированно, подводила их, как вечно подводит она людей аналитического мышления.

– О, мам, ты - Жанна д`Арк!

– Почему?

– Потому что ты - в арке.

– Хорошо! только у Жанны д`Арк не было детей...
– улыбнулась Марина.

– Значит, теперь уже есть: вот же я!
– с неотразимой уверенностью заявил Ромка.

– И я!
– поддакнул Саша.

Они немного прошлись по этим галереям просто так, из чувства эстетического наслаждения. Ничего не покупая - потому что главным "товаром" здесь была бесплатная красота мира.

– Давай, я тебя сфоткаю в арке!
– предложил Кирилл.

– Не! Я не фотографируюсь, - спокойно, но категорично возразил Санька.

– А на память.

– Нет никакой памяти.

– Респект.
– поддержала Марина.
– Значит, самое главное в жизни ты как раз понял.

– Почему?

– Настоящая Жизнь кончается тогда, когда её начинают снимать.

Обычно дети не любят фотографироваться (хотя очень любят фотографировать!). Взрослые это объясняют тем, что они ещё не понимают... Нет! В том-то всё и дело, что всё как раз наоборот! "Не понимать смысл" и "понимать бессмысленность" - принципиально разные вещи. Дети несознанно, но совершенно ясно ощущают, что фотографирование - бессмысленный, нудный взрослый ритуал. Один из бестолковых стереотипов, переполняющих наше существование. Нечто глупенькое и насквозь фальшивое, для настоящей Жизни противопоказанное.

Наконец путешественники добрались до цели. Ипатьевский монастырь был слишком красив, чтоб его не полюбить с первого взгляда. Можно "не любить" Церковь вообще - но вот конкретную церквушку не любить всегда намного сложнее.

– А сколько лет этому монастырю?
– вполне дежурно спросил Санька.

– Ну-у... одни историки считают, что он 1330 года. Другие - что где-то примерно 1270-го, не моложе!

– Какого-какого года!
– переспросил Санька ошарашенно.

Такие календарные расстояния обычно просто ошеломляют детей - даже школьного возраста! Каких бы пофигистов они из себя не изображали, даты, слишком далеко отстоящие от их года рождения, действуют на них почти мистически. Если и Великая Отечественная война для них сейчас уже - почти что "древность", если стандартно-размытое "до революции" звучит почти как "до потопа", то что там говорить о датах XIII-XIV веков!

И уж совсем нет слов выразить чувство, когда понимаешь, что хоть это и древность... но за древностью-то - Вечность. Что здешнее время - только оболочка. Что Илья Пророк или Ипатий Гангрский на самом деле так же близки, как Саша или Ромка.

В святых местах в душе незаметно совершается какая-то большая и очень важная работа. Многое выступает из внутреннего тумана.

А тонкие тени листвы тихо трепетали на древних стенах, напоминая самый первый в мире кинематограф. У каждой тени была своя, видимо, довольно сложная роль, но разобрать весь сюжет почему-то не представлялось возможным. Может, это был фильм о взаимоотношениях человеческих атомов в толпе.

Храмы и башни ярко белели, как кусочки зимы посреди лета. В жару от них веяло спасительной прохладой. И вообще они какие-то - целиком иные, чем окружающий мир.

Вот ослепительное облако зашло за ослепительный купол собора. Теперь крест из сплошного золотого света лежал на небесном сугробе! Снежными казались под ним и все постройки монастыря.

– Крещёный снег, - сказал Санька, глядя на облако.
– Его окрестили! Как меня - только я был маленький и не помню.

– Куда это вы меня, тёть Марин, завели?
– шутливо проговорил он.
– Завели и не подумали, что мне же теперь все облака будут по жизни напоминать кресты.

– Ну и пусть себе напоминают, - сказал Ромка.

– Пусть-пусть!.. тебе-то хорошо... тебе всё пу-усть, дусь-балдусь!..

Торжественная Соборная площадь Московского Кремля, уменьшившись, раскинулась перед ними монастырским двориком. История беззвучно-торжественно цокала по мостовой, а Вечность, оторвавшись, высоко возносила над ней купола. Белые стены обретали смысл в золотых луковках. Царь Небесный был близок и бесконечен. Царю земному было всего-то четыреста лет. Площадь, с которой Михаил Романов отправлялся в Москву, конечно, была чем-то похожа на площадь, ставшую конечным пунктом его восхождения на царство.

"И нам тоже скоро предстоит путешествие в Москву...
– подумал Кирилл.
– Хоть мы и не цари, но все дороги ведут в Рим - и все мы там будем. Там поймём - зачем!"

– Неужели в Москве - ЕЩЁ красивее церкви!?
– протянул Саша.

– Не знаю, кому как, - ответила Марина.
– По-моему, самая красивая церковь - это Человек.

– Как это?

– Ну, как: если Бог в человеке присутствует, то человек - храм.

– И я - храм!?

– И ты - храм. И все остальные. Но только некоторые люди - это храмы разорённые. А некоторые - интеллигентные и холодные, как музеи. Вот как в советское время, когда здесь тоже был музей.