Вернуться в Антарктиду

Зиновьева и Громова, шедших последними, отбросило к самой развилке. От сильного сотрясения мозга спасли каски, но в голове у Юры долго еще гудело, а перед глазами плясали цветные пятна. Приземлившись спиной на рюкзак, он ощутил боль в позвоночнике, но, к счастью, не потерял способности двигаться. Его налобный фонарик разбился, получив меткий прилет камнем, а ручной куда-то укатился. Громов слышал, как рядом, в темноте, захлёбывался кашлем Анатолий.

– Эй, Толян, цел? – позвал он, слепо шаря вокруг себя.

– Кажется… - хрипло, с кашлем, выплюнул Зиновьев.

Не с первой попытки, но они поднялись и постарались сориентироваться. Зиновьев свой переносной фонарь сохранил и после нескольких неудачных попыток включил. Сделав луч пошире и поярче, он повел им вокруг, поймав в световой конус чумазого Громова.

– Под ноги посвети, пожалуйста… - Юра сделал шаг в сторону, морщась от боли в ушибленной ноге, - я фонарь потерял.

– Хромаешь чего?

– Да это так… перелома нет.

Фонарь нашелся в куче обломков. Он работал. Ударопрочный корпус спас аккумулятор и лампочки, и Юра обрадовался, сочтя это хорошим знаком.

– Ребят видишь? – спросил он Анатолия, продолжавшего шарить лучом по щербатому своду коридора в поисках новой опасности.

– Нет… окликать боюсь.

Громов направил фонарь вперед. Там, где только что проходил их отряд, виднелся свежий завал.

– Вот черт! – страшным шепотом выругался Зиновьев. – Помогай!

Вдвоем они принялись ворочать камни. Те лежали неплотно, с большими зазорами, и спустя минуту Громов увидел между ними слабый свет. Это работал чей-то фонарик.

– Передо мной шел Маркевич, - вспомнил Юра и, наклонившись к щели, приглушенно позвал: - Максим! Макс, отзовись!

– Я здесь, живой! – услышали они слабый голос и стали раскидывать камни с удвоенной силой.

Чумазое лицо Маркевича показалось в пространстве между двумя наклонно упавшими осколками. Он уже успел очухаться и даже пытался руководить:

– Тихо, парни! Не так рьяно. Конструкция неустойчивая… Вот здесь нужно подпереть, а то меня расплющит. Дайте-ка мне вот тот обломок! Я его под камень подложу...

– Двигаться можешь? Ноги свободны? – спросил Громов, пропихивая в щель требуемое.

– Двигаться могу, было бы куда. Щас постараюсь к вам выползти. Вроде бы перестало шататься. Держите пока рюкзак!

– Да хрен с ним!

– Э, нет, там аптечка. Нельзя бросать.

Они укрепили обломки, чтобы не сдвинулись, и, ухватив рюкзак за лямки, вытащили наружу. За ним настал черед самого Маркевича. Фельдшер был плечистый, тянуть его сквозь узкую щель было неудобно и опасно, но на сей раз все обошлось.

Тем временем в завале обнаружили себя Куприн и Салгиреев. Они подали голоса, сообщив, что попали в воздушный карман, но самостоятельно откопаться не могут. У Салгиреева еще, кажется, была сломана рука.

– А Тимур? – спросил Зиновьев, опасаясь громко кричать. – И Сеня Игнатов? Пацаны, кто-нибудь из вас их слышит?

– Никого больше не слышим, - откликнулся Салгиреев.

– Командир самым первым шел, Игнатов за ним, - припомнил Куприн. – Они чуть оторвались от нас. Может, проскочили?

– Давайте копать! – подтолкнул всех Зиновьев. – Пацаны, мы сейчас вас вытащим! Потерпите немного.

– Нормально! – Салгиреев не смог отказать себе в удовольствии позубоскалить: - Мы пока отдохнем, а вы работайте!

– Втроем мы эту кучу будем разгребать до второго пришествия, - яростно прошептал Зиновьев, когда вместе с Громовым оттаскивал особо крупный валун. – А что там, кстати, с нашим дозором? Где они и почему не спешат на подмогу?

– Не знают еще, - предположил Громов. – Сообщить бы. Рация у тебя есть?

– У меня нет. Марк, где твоя?

– Мою расплющило, - повинился Маркевич, - не уследил.

– У них «Лошадь», так что Арбуз должен был обвал засечь, - сказал Зиновьев. – И раз не торопятся, то...

Не хотелось и думать, но поневоле уже казалось, что с внешней группой случился какой-то непорядок. Надо было кому-то возвращаться.

– Вы пытайтесь пробиться к остальным, - сказал Громов, - а я добегу.

– Добежит он, - Зиновьев смерил его оценивающим взглядом. – Уж лучше я, я не хромаю.

– Зато ты крепче, тебе проще с завалом управиться, а я уж как-нибудь дойду. И вообще, уверен, что мы по дороге встретимся.

Чуть припадая на правую ногу, Громов заторопился к выходу, огибая свежие камнепады. Их появилось много. Земля больше не тряслась, но с потолка что-то периодически отламывалось. Гора подозрительно потрескивала, роняя вниз некрупные осколки.

Навстречу ему никто не торопился, хотя Юра отчаянно надеялся, что ребята снаружи просто немного подзадержались. Увы, надежды не оправдались. Более того, у входа Громов не обнаружил и следа остававшихся дозорных. Четверо тимуровцев исчезли. Вместе с вещами, «Лошадью» и припасами.

Холодея от неприятной догадки, Громов захромал к схону, где были закопаны санки с поклажей. Схрона тоже не было. Как не было и огромной кучи фирна, который они насобирали для маскировки со всей округи.

– Если бы кто-то покусился на тюки и палатки, то точно не стал бы похищать снег, не так ли? – пробормотал Юра, потирая подбородок.

Как всегда, сдвиги в реальности в его голове не укладывались. С тяжелым сердцем он вернулся к пещере и принялся внимательно осматриваться еще раз. Однако чем больше он искал «вменяемых» доказательств, тем крепче становилась уверенность, что произошла диффузия.

Громов помнил, что, разматывая кабели криптографического устройства и цепляя антенну для направленной передачи, Рубан вбивал в скалу альпинистские крючья – сейчас они отсутствовали, как и следы от них на камне.

Ющенко свалил у стены рюкзаки, специально выбрав место посуше – исчезли не только сумки, но и большой серый камень, возле которого их сгрудили, площадка в этом месте сделалась идеально ровной.

Но самое важное обнаружилось справа от входа. Рядом с первой, черной свастикой появилась вторая, красного цвета и куда более заковыристая. Краска была старой, местами осыпавшейся – не выдержала местных морозов, поэтому версия, что ее нарисовали только что, отпадала.

Громов постоял немного, глядя на светлое небо и ледяной склон соседней горы, свыкаясь с мыслью, что все изменилось, и побрел обратно, думая, как «обрадуются» его новостям.

Когда он добрался до галереи, Зиновьев и Маркевич выпустили на волю Салгиреева и Куприна. Они, можно сказать, отделались испугом. У Али даже перелома не было, «максимум, трещина в лучевой кости», как сказал Маркевич. Фельдшер обработал ему руку и подвесил на перевязи на шею. А вот Игнатов, который шел сразу за командиром, был намертво придавлен массивным обломком и скончался мгновенно. Откапывать его не стали – увидев, во что превратилась его голова, с которой сорвало каску, помрачневшие тимуровцы заложили тело камнями, соорудив подобие могилы.