Вернуться в Антарктиду

– У «призраков» все новенькое, современное, на кой им это, - буркнул Куприн. – А мы не гордые, верно, ребята?

– Консервы, посуда, свечи – это я понимаю, - произнес Громов, - но оружием бряцать… Парни, в кого вы собрались стрелять? При условии, что это старье вообще не заклинит в неподходящий момент.

– Если с умом подойти, то не заклинит, пристреляем их на свежем воздухе, - сказал Борецкий. – Это надежные модели. Смазать, почистить, и хоть сейчас в атаку. Я бы и вам, мой друг Юрий, подобрал что-нибудь по руке. Люгер, например.

– Нет уж, увольте.

– Зря. Там, - Борецкий ткнул рукой себе за спину, - нас ждет весьма нелестный прием, понимаете расклад? И оружия у хозяев горы полным полно.

– Не хотите же вы сказать, что где-то в подземелье орудуют немцы?!

– Скорей уж международная шайка. Все надписи у них на иностранном. Обследовав склад, я продолжил движение и наткнулся на укрепленный и хорошо охраняемый испытательный полигон. Такой с наскока не возьмешь. Тем более с нашими арбалетами.

– Зато арбалеты стреляют беззвучно, - вставил Маркевич, - в пещере громко шуметь нельзя, нам самим аукнется.

– Это верно, - согласился Борецкий. – Но мы сейчас находимся в старой части пещеры. «Прозерпина» тут не появляется, они оборудовали и укрепили другую часть, северную. Там шум не помеха.

– Сколько же их? – спросил Юра.

– Я насчитал двадцать четыре человека, но не исключу, что их гораздо больше. Они тут уже несколько лет сидят. Года два-три, потому что за месяц такие хоромы в горе не отстроишь.

– Такая толпа и у нас буквально под носом?!

Борецкий принялся рассказывать.

Оставшись один, он вернулся к завалу, но преодолеть его не смог, и было непонятно, насколько велика каменная пробка. Он стучал, звал, но в ответ не доносилось ни звука. Тогда Борецкий решил поискать другой выход и для начала обследовать склад как следует.

Солидный запас еды и горючего для факелов, а также смертоносных карабинов и револьверов, заставил его немного повеселеть, однако наибольшую радость доставили подробные схемы пещеры, которые кто-то составил много лет тому назад.

Находка была абсолютно случайной. Копаясь на стеллажах, он наткнулся на стопки планшетов для бумаг, которыми во время Второй мировой пользовались штабные офицеры. Хотя со времени их изготовления прошло более семидесяти лет, светло-коричневая кожа великолепной выделки не утратила рабочих свойств и даже не потрескалась. Советские разведчики в годы войны шли на смерть, лишь бы добыть сей ценный трофей с картами противника. Борецкий чисто из любопытства раскрыл один такой и к своему удивлению действительно обнаружил в нем карты.

Их было две: весьма общее изображение Новой Швабии, включающее горы Дригальского, и схема какого-то объекта. Надписи были выполнены на немецком, прочесть их не знающему языка Борецкому было невозможно, но поскольку картами был снабжен каждый планшет, он решил, что сложная схема не случайно попала на склад. На ней приводился подробный план подземного бункера, оборудованного в пещере.

Потратив время, чтобы изучить все хорошенько, Борецкий убедился, что у него в руках, словно по мановению волшебной палочки, оказался ключ к недрам горы, включая отметки подземных колодцев, проходов и тупиков. Вход, через который зашел отряд, не являлся основным. Другой (он же главный) находился с противоположного, северного склона и открывался в сторону побережья.

Борецкий, конечно, отправился исследовать подземелье, сверяясь со своей чудесной находкой. Он надеялся выйти через противоположный выход, обойти гору и добраться до своих ребят. Однако получилось иначе.

Часть пути, по которому он двигался, выглядела совершенно заброшенной и ненадежной, казалось, что нога человека не ступала тут по крайней мере лет семьдесят, однако вскоре Борецкий различил впереди приглушенный шум явно техногенного характера и прибавил шагу.

Коридор вывел его в огромную полость, лежащую глубоко внизу. Она была освещена источниками искусственного света и наполнена суетящимися людьми. По залу ездили миниатюрные электрокары – настолько помещение было огромным. В отдалении виднелись какие-то домики и ангары.

Загасив факел, Борецкий пробрался на небольшую площадку, с которой, при известной ловкости, мог бы спуститься вниз на глубину трех этажей, цепляясь за естественные выступы и карнизы. Но спускаться он не стал, а залег за камнем, чтобы понаблюдать и понять, чем заняты люди и кто они такие.

В бинокль ему было видно, что находится внизу, но к огромному сожалению, противоположный конец зала, насыщенный постройками, просматривался очень плохо. Было заметно только, что один из ангаров сильно помят и покрыт копотью – недавно в нем бушевал пожар. Возможно, именно это происшествие вызвало обвал в старой части пещеры, но деталей разобрать не получалось.

Борецкий решил действовать последовательно и сосредоточился на том, что доступно, тем более, что прямо сейчас под ним разворачивалось некое действо.

Зал в этой части полости был разграничен на небольшие отсеки с помощью перегородок без крыши, напоминающих офисные ширмы. В одном из отсеков, самом большом, стоял белый прямоугольный стол, а на нем - небольшая темная статуэтка примерно в полметра высоты. Статуэтка изображала сидящего на троне мужчину, одна нога которого была подогнута на турецкий манер, а другая свисала к земле. Спинка трона, выполненная в виде гигантского солнечного или лунного диска, выступала краями из-за плеч и головы мужчины. Люди, присутствующие в отсеке (Борецкий насчитал пятерых) толпились с лицевой стороны статуэтки, а с тыльной перед столом стоял складной стул, никем пока незанятый.

За общим шумом и с учетом высоты разговоры до Борецкого не долетали, хотя в бинокль он видел, что люди переговариваются. Лиц он их рассмотреть не мог, они стояли к нему спинами, но по жестам и поворотам голов в профиль, было понятно, что присутствующие не просто обсуждают нечто важное, но активно спорят.

Зато статуэтку было видно отлично. Судя по всему, именно она и являлась предметом споров. Борецкий в искусстве не разбирался, но тут было совершенно очевидно, что перед ним восточная работа. Мужчина, сидящий на троне, был узкоглаз и широкоскул, с бородой клинышком и в островерхой монгольской шапке. А поверх его халата, прямо на пузе, в виде медальона висела фашистская свастика.

Борецкий знал, что фашисты лишь узурпировали данный символ, имевший на Востоке многотысячелетнее хождение, но от вида медальона ему стало не по себе. Обилие свастик на квадратном метре в этой антарктической пещере просто зашкаливало, а с учетом старого склада с немецкими винтовками и картами, выводы напрашивались самые нехорошие.

«Уж не квантовое ли смещение пришло вместе с тем взрывом?» - мелькнула у него догадка. Параллельная реальность демонстрировала невероятные отличия, и желая убедиться, что речь пойдет все-таки не о победившей нацистской Германии, упрочившей в двадцать первом веке свои позиции, Борецкий принялся разглядывать пещерный зал более внимательно.

Он повел биноклем в сторону соседних «офисных» отсеков. В каждом из них виднелись ряды шкафов, компьютерные столы с мониторами, неизвестные приборы на стойках и плакаты на английском языке. Английский немного успокоил, но тоже не особо порадовал.

В боксах Борецкий насчитал еще семерых работников. В основном это были мужчины – среднего возраста, не всегда спортивные, но в целом крепкие и здоровые, однако встречались и женщины. Он заметил двух дам и по манерам распоряжаться определил их в начальницы. Все люди были одеты разнообразно, в гражданскую одежду, но у некоторых угадывались под куртками похожие синие комбинезоны – они были служащими большой корпорации, заботящейся об униформе. Большинство носило еще и лыжные облегающие шапки с одинаковыми эмблемами. Герб фонда «Миссия достойных» Борецкий узнал сразу, так как накануне просматривал всякие документы, связанные с Патрисией Ласаль.