Вернуться в Антарктиду
Шрифт:
– Nous descendons d'ej`a apr`es toi! (*Мы уже спускаемся вслед за тобой) – откликнулся Мухин и посмотрел на Москалеву: - Не расстраивайся понапрасну. Все образуется!
Мила не ответила. Она смотрела расширившимися глазами прямо перед собой, и Кир, проклиная свой длинный язык, слегка запаниковал.
– Эй, ну ты чего?
– Я должна быть послушной… - тихо, как сомнамбула, проговорила Мила. – Он так сказал.
– Кто «он»? Ты меня слышишь, Мила?
Не дождавшись пояснений, Кир придвинулся к ней:
– Ты же не собираешься уйти
Он придержал ее за плечи, опасаясь, что девушка вот-вот завалится навзничь, но это прикосновение ожгло его, будто удар тока, и Кир отдернул руки.
– Черт! Да что это ты опять удумала?
Мухин был ошарашен: произошедшее напомнило ему монолит Сокгён. Тогда, пытаясь войти в транс, он точно так же касался камня и ощутил, будто тот под напряжением. Однако в Корее Кир нарочно старался попасть в резонанс, сейчас же ничего подобного не было.
– Мила? – он заглянул ей в лицо, не решаясь больше дотрагиваться.
– У вазимбы нет надо мной власти! Нет власти…
– Ты бредишь?!
– Мухин обернулся к машинам: - Вик, Вова! У нас тут риск свалиться в «Красный Пять»!
Соловьев и Грач с секундной заминкой переглянулись и бросились к ним. Кир нервно сжал руки: Грач наверняка устроит ему нагоняй, но пусть так, чем повторение давешней истории.
Мила моргнула, и на долю секунды в ее глаза вернулась осмысленность:
– Я в порядке, - прошептала она. – Не стоило их звать. Он меня не получит!
Мухин так не думал.
Патрисия и Демидов-Ланской тоже встревожились.
– Кир, в чем дело? – крикнул Иван.
– Не знаю! Мы ничего не делали, честно!
– Помощь Сабурского нужна?
– Не вмешивай пока никого! – крикнул Грач на бегу. – Я сначала сам!
По лицу Милы пробегали странные тени. Кир видел, что она старательно выполняет дыхательные упражнения, но что-то мешает ей сосредоточиться. Грач, развивший спринтерскую скорость, был уже рядом, когда в ее состоянии произошел некий перелом, девушка вскрикнула и покачнулась.
– Мила, ты только держись!
– Я держусь, держусь...
– Но вопреки собственному заявлению она медленно осела на подкосившихся ногах.
Мухин схватился за нее, но, получив очередной «удар током», не сумел удержать и не удержался сам. Они рухнули вдвоем, с двойным вскриком, прямо под ноги взлетевшему на гребень Грачу.
Кир был уверен, что отделается, как говорится, легким испугом, но абсолютно все сегодня шло не по плану. Вместо того, чтоб упасть на мягкий горячий песок, он полетел в бездонную дыру. Он падал и падал, вращаясь и теряя всякую ориентацию, пока не свалился с громким всплеском в ледяную воду.
Он камнем ушел в глубину. В испуге рванулся, замолотил ногами, выталкивая себя на поверхность. Поверхность маячила где-то высоко, до нее было плыть и плыть, а воздух заканчивался… От адского холода до боли свело мышцы, легкие горели, требуя сделать вдох, однако он смог, дотерпел – вынырнул. Разинув рот, вдохнул наконец… Но налетевшая волна тотчас снова его притопила. Кир из последних сил выпрыгнул, заорал... Наглотался воды. Соленой…
– Руку! Руку давай!
Кир услышал, но ничего не понял: кто кричал? кому? чего хотел? Не до того ему было, чтобы анализировать, он боролся за жизнь, боролся с волнами,
с холодом и отчаянием, заполнившим его до краев. Оказывается, страх его, считавшийся потерянным навсегда, никуда не делся. Все эти годы он был с ним и в нем, просто затаился, а сейчас вдруг решил проявиться. Не вовремя, разумеется. Как никогда прежде Киру требовался здравый рассудок. Барахтаясь в смертоносном ледяном океане он не собирался сдаваться.Чужая сильная рука схватила его за шиворот футболки и потащила вверх.
Сориентировавшись наконец, Кир помогал спасителю. Одной рукой он греб, другой вцепился в протянутую мужскую ладонь. Берег – каменный, высокий, покрытый скользкой галькой, оказался совсем рядом, но вскарабкаться на него самостоятельно у него не получилось бы, силы иссякли. Мужчина выволок его, как тюленя, и плюхнулся рядом, переводя дух.
Кир лежал на земле, дышал со свистом, и его била дрожь. Было холодно, очень холодно, а его одежда состояла из легких брюк и футболки.
«Это не Мадагаскар», – мелькнула первая связная мысль.
Он с трудом сел, подтягивая дрожащие колени к подбородку. Смахнул со лба отросшую челку, чтобы взглянуть на того, кто спас его от утопления, – и обомлел.
Этого человека он совсем не ожидал увидеть.
– Павел? – хрипло спросил он. – Павел Долгов?!
– Здравствуй, Кирилл, - ответил Павел, буравя его неестественно черными глазами, в глубине которых тлел опасный огонь. – Я давно тебя жду. Не хочешь объяснить, где ты шлялся все эти месяцы?
– Что?
Долгов, которому минувшие годы не прибавили ни морщинки, ни седого волоска в пышной шевелюре, наклонился к нему, ухмыляясь:
– Я же звал тебя, помнишь? Думал, ты будешь порасторопнее. Юный гений как-никак! Готов к любым неожиданностям. Или я в тебе ошибся?
– Г-где мы? – брякнул Кир, лязгая зубами и стараясь при этом не откусить себе язык.
– Не разочаровывай меня, Кирюша. Ты же видишь: мы на берегу океана.
– Индийского?
– Индийского, - подтвердил Долгов. – Скажи, вы уже готовы вытащить меня отсюда? Я очень хочу присоединиться наконец к жене и дочке.
Кир чувствовал себя как в театре абсурда. Если бы еще не этот холод! Холод мешал думать, он превратил мысли в застывшие льдинки.
– Ты же поможешь мне, парень? – продолжил Долгов. – Ты убедишь Патрисию поскорей открыть мне дверь?
– К-какую д-дверь? – тупо спросил Мухин. Он смутно чувствовал, что все не так, но не понимал, что с этим делать.
– Дверь в ваш мир, разумеется, - Павел схватил Мухина за плечо, отчего тот дернулся, испытывая боль от слишком крепкой хватки. – Вы же привезли с собой Чашу, мое дорогое «Черное солнце»? Скажи мне, что вы ее привезли!
– Чашу?
– Не повторяй за мной как попугай! Думай о том, что я тебя спрашиваю. Мне нужна Чаша, слышишь? Вы должны принести ее в храм, чтобы там с ее помощью открыть мне дверь. Где Чаша, Кирилл? Ты понимаешь меня? Где Чаша?!
Кир отшатнулся, вырываясь. От прааедного гнева его даже перестало знобить. Понимание, прорвав ледяные оковы, затопило его разум:
– Нет у нас никакой Чаши! И вы – не Павел!
Глаза существа полыхнули злобой:
– Напрасно ты так со мной, мальчик. Я же тебе только что жизнь спас!