Внезапный выброс

Многие из находившихся на командном пункте хорошо знали Тригунова, не раз встречались с ним при таких обстоятельствах, и когда он, каменея лицом, встал между Колыбенко и Виктиным — поразились: сорвался.

— Фрол Иванович, — обратился он к генеральному директору, — руководить аварийно-спасательными работами в таких условиях невозможно. Я прошу вас помочь нам, — он кивнул головой в сторону Колыбенко, — создать рабочую обстановку.

Поднявшись, Килёв с высоты своего почти двухметрового роста окинул прокуренный, сотрясаемый невнятным гулом кабинет.

— Родные мои, да что же вы до сих пор молчали! — И решительно: — Прошу всех перейти в кабинет директора. Остаются…

— Главный инженер, командир отряда, двое, ведущих оперативную документацию, — продолжил за него Тригунов.

— И, видимо… — взгляд генерального директора объединения остановился на Виктине.

— Если потребуется консультация Олега Михайловича, мы его пригласим… — ответил Колыбенко.

Виктину показалось, что он ослышался, но озадаченность Фрола Ивановича и едва уловимая поощрительная усмешка командира отряда подтверждали: нет, не ошибся, слух его не подвел и понял он то, что услышал, правильно. Но гибкий ум Олега Михайловича все еще не мог постичь: как Колыбенко, в его положении, осмелился выставить — именно выставить! — его с командного пункта? Что он — свихнулся? От страха не помнит, что творит? Или?.. Зрачки Виктина сузились, превратились в черные точки. Он демонстративно вышел вслед за Килёвым.

Тригунов, с любопытством наблюдавший за Виктиным, сдвинул косматые с проседью брови. Колыбенко, то ли догадываясь, о чем он думает, то ли отвечая собственным мыслям, сказал:

— Хрен с ним, пусть побесится.

— Пусть, — согласился Тригунов, — сейчас не до него.

Репьев открыл форточки, распахнул дверь. Сизое марево табачного дыма всколыхнулось, слоями потекло в коридор. Инженер, ведущий оперативный журнал руководителя работ по ликвидации аварии, очистил от окурков пепельницы, привел в порядок разбросанные по столам эскизы, схемы, планы горных работ, выключил верхний свет. На командном пункте посвежело, даже стало как-то уютнее.

— Продолжим начатое? — спросил Тригунов.

— Именно?

— Надо упорядочить связь. Мне и вам должны звонить лишь исполнители наших заданий. Все другие — службе информации.

Создать и возглавить ее Колыбенко поручил своему заместителю по безопасности Глоткову.

— Выставьте, — приказал Тригунов Репьеву, — в приемной пост из шоферов. У автобусов оставьте двух-трех, остальных включите в график дежурства. Кроме горноспасателей и лиц, вызванных главным инженером, на командный пункт никого не пускать.

* * *

И наступил «этап неопределенности» — так Тригунов называл промежуток времени с момента, когда все первоначальные меры, предусмотренные планом ликвидации аварий, приняты и все распоряжения, продиктованные этим планом, отданы, до той минуты, пока не будет завершена разведка аварийной зоны и предоставится возможность разработать уже конкретный план аварийно-спасательных работ, учитывающий всю сложность фактической обстановки. «Этап неопределенности» иной раз длится несколько часов. Главный инженер и руководитель горноспасательными работами, если они недостаточно опытны и еще не могут предвидеть возможного развития событий, в течение этого срока испытывают такое ощущение, будто бы у них завязаны глаза. А затем, когда разведка закончена, оперативный план действий определился, и вдруг обнаруживается, что на шахте нет до зарезу нужных материалов, оборудования, а люди, способные выполнять сложные, порой опасные работы, не собраны, да и численность прибывших горноспасательных частей мала, такие руководители теряют голову, впопыхах принимают одно необдуманное решение за другим, и бывает так, что незначительная вначале авария, выйдя из-под контроля, принимает угрожающие размеры. В свое время, по молодости лет, Тригунов тоже допускал подобные промахи, но жизнь научила его использовать «этап неопределенности» так, чтобы вдруг наступившая определенность — она всегда наступает вдруг — не застала врасплох.

— Петр Евдокимович, — пригласил он Колыбенко к эскизу «Гарного», — давайте порассуждаем. Как вы резонно предполагаете, выброс произошел в лаве. Она запечатана, вентиляция полностью нарушена, откаточный загазирован. Как будем его проветривать?

— Вентилятором.

— Имеется?

— Распоряжусь…

— Кроме двух вентиляторов, — рабочего и резервного, — потребуется… — Тригунов приложил к эскизу масштабную линейку, — около пятисот метров железных вентиляционных труб.

— Дам указание…

— Прикажите заодно энергетику направить вместе с вентиляторами кабель и пусковую аппаратуру, подготовить схему ее подключения, проинструктировать исполнителей. Записали? Теперь давайте обсудим такую вероятность: откаточный на значительном протяжении забит углем. Как будем убирать его?

— Породопогрузочной машиной.

— Где она и как ее доставить?

«Механику — породопогрузочную», — пометил себе Колыбенко.

— При уборке угля поднимается такая пылюка!..

«Пылеподавление», — черканул Колыбенко.

— Сопряжение лавы с откаточным может не устоять…

«Сформировать бригаду проходчиков по завалу, доставить на горизонт 1030 арочную крепь, ЖБ [1] , отбойные молотки, шланги».

— Откаточный закреплен металлом. Может быть, потребуется прибегнуть к огневым работам?

— Возможно, — согласился Колыбенко и записал: «Газорезчиков, аппараты, кислород».

— После выброса могло потянуть вентиляционный.

«Доставить на горизонт 930 рудстойку, тюки шлаковаты для закладки пустот».

1

ЖБ — железобетонные затяжки.

Заполняя новые и новые листки, Колыбенко мрачнел. «Почему эти азбучные истины пришли в голову не мне, главному инженеру, а командиру отряда? Ведь они касаются прежде всего меня. Меня! Неужели я настолько напуган и растерян, что утратил способность предвидеть очевидное?»

— Пожалуй, все… — произнес Тригунов, когда Колыбенко исписал добрую половину блокнота.

Глава IX. «ТУПИЧОК»

Хомуткова пришла на общую кухню приготовить Марку завтрак.

— Де твий хлопець? — спросила ее суетившаяся у плиты соседка по квартире.

— А что? — насторожилась Хомуткова.

— У шахти щось трапылось… Гирнычорятувальныкы поихалы…

Хомуткова опрометью бросилась обратно в свою комнату, схватила пальто и платок, на ходу одеваясь, выскочила на улицу.

По обледеневшему, пересеченному снежными переметами тротуару бежали две женщины, вслед им, не отставая, мчал подросток, за ним — еще люди.

— Что случилось? — крикнула Хомуткова вдогонку.

Никто не ответил ей, никто не остановился.

Мальчишка свернул в проход между двумя строящимися домами и махнул через пустырь. Хомуткова последовала за ним. Забыв покрыть голову, она держалась за концы накинутого на плечи пухового платка. Ее полусогнутые, обтянутые платком руки напоминали крылья неуклюжей, разучившейся летать птицы. Крылья машут ритмично, резво — пересекает проплешину, на которой нет ни льда, ни снега; взмахи стали медленными, тяжелыми — путь преградили сугробы; одно крыло взлетело вверх, второе метнулось по диагонали вниз — провалилась в припорошенную снежком канаву. Ветер гнал впереди нее растрепавшиеся волосы. В них — белые нити. Но это не седина — снег. Седой Хомуткова станет два часа спустя.